Журнальный клуб Интелрос » Неприкосновенный запас » №130, 2020
Дмитрий Муравьев (р. 1998) – независимый социальный исследователь технологий, участник клуба любителей интернета и общества. Сфера научных интересов – интернет-управление, критические исследования данных, исследования науки и технологии.
[стр. 118—125 бумажной версии номера]
Книга профессора Нью-Йоркского университета Финна Брантона «Спам: теневая история интернета» вышла в 2013 году и тут же привлекла к себе внимание – не в последнюю очередь своим названием. Публика привыкла читать и слушать об истории компьютеров или сетевых проектов, однако спам не представлялся чем-то имеющим свою историю. Более того, Брантон определяет ее как часть истории интернета в целом, указывая на то, что идеи и практики спама сопровождают ее, хотя и находясь на расстоянии – «в тени». Тем самым, как и любое хорошее название, этот заголовок сразу ставит перед нами вопросы: как история спама связана с историей интернета и, если у спама есть история, как нам ее понимать?
Брантон уже в предисловии к своей книге предоставляет нам ответ о сущности спама в историческом разрезе: «Если суммировать эту историю и саму книгу в одном предложении: спаминг – это проект использования информационных технологий для эксплуатации существующих мест концентрации внимания [gatherings of attention]» [1]. Управление вниманием с помощью информационных технологий, таким образом, помещается в центр книги.
В борьбу за пользовательское внимание в истории спама вовлечено множество акторов: мошенники, программисты, художники, юристы, сисадмины, ученые, юристы, боты и их владельцы, а также многие другие. Все они в тот или иной момент становятся частью этой истории, вступая в альянсы и нарушая их, образуя сообщества и совместно управляя ими. Эти акторы также становятся важной частью брантоновского нарратива: именно обращаясь к сообществам, можно увидеть, как спам становится предметом социальных договоренностей.
Спам не имеет определения, данного извне – напротив, решение, какой именно тип контента мы отмечаем как «спам» и как мы собираемся с ним поступить, является социальным и может быть принято только в рамках того или иного сообщества. Вопрос о спаме, таким образом, становится политическим. Эта групповая конвенция рождается в онлайн-взаимодействиях. Именно решение сообщества определяет, что достойно внимания, а что – нет. Даже в тех случаях, когда спам будет определяться каждым пользователям индивидуально, как это предлагают технолибертарианцы, возможность принять такое решение предполагает социальные договоренности, сделавшие подобный технический шаг возможным.
Для Брантона сообщества и их отношение к спаму определяются через формы выражения и инфраструктуру. В рамках сетевых сообществ пользователи коммуницируют друг с другом благодаря определенной инфраструктуре, делающей это возможным. Спам в свою очередь напоминает сообществам об инфраструктурных основаниях их взаимодействия. Он эксплуатирует технические основы общения между пользователями, заставляя последних переосмысливать то, как они взаимодействуют. Сообщества могут различаться в зависимости от характеристик сети, поэтому это могут быть как несколько сотен пользователей определенной сети, так и, например, все пользователи интернета в США.
Именно это имеет в виду Брантон, когда указывает, что для понимания истории спама необходимо также понять, чем он не является. Меняющиеся определения спама задают одновременно и фокус, и сложность предложенного исследовательского проекта. Следуя за Брайаном Пфаффенбергером, Брантон описывает отношения между сообществами и спамерами как «технологическую драму»: «жизнь технологии, начиная от самого концепта и дизайна вплоть до процессов ее принятия, адаптации и устаревания» [2]. Технологии как способы перераспределении ресурсов, власти, статуса и привилегий задаются социальными и политическим аргументами и контраргументами различных сторон. Именно в ходе подобных споров о технологиях на разных стадиях их развития и формируются сообщества – в зависимости от того, какую позицию принимает тот или иной участник дискуссии.
Спам не может быть объяснен только как издевка или шалость. Своим появлением он заново обозначает границы провокации для сообщества в его самоутверждении и саморефлексии, ставя перед пользователями вопрос, что они делают такого, что нельзя назвать спамом. История спама, таким образом, является также историей сообществ, решающих, как же с ним поступить.
Тем самым автор задает нам общую концептуальную перспективу, через которую в дальнейшем будет рассмотрена история сообществ, компьютерных сетей и стратегий регулирования спама. В истории интернет-спама Брантон предлагает выделить три эпохи: c 1971-го по 1994-й, с 1995-го по 2003-й, с 2003-го по 2010-й. Эти три временных периода заданы конфигурацией вовлеченных сторон и характеризуются разными определениями того, что значит «спам» и как с ним нужно бороться.
Историю спама Брантон прослеживает начиная с самого создания компьютерных сетей. Такие сети создавались для решения особых задач, например: система SAGE (Semi-Automatic Ground Environment), начавшая функционировать в 1963 году, позволяла американским военным видеть расположения своих воздушных сил в реальном времени и обнаруживать вражеские самолеты. Другими такими сетями были DECNET, использующийся физиками на университетских кампусах, или The WELL, с помощью которой общались пользователи, жившие в области залива Сан-Франциско.
Такую ситуацию одновременного сосуществования разных компьютерных сетей, редко вступающих друг с другом в диалог, Брантон характеризует как «океан, по которому были рассеяны Галапагосские острова». Тогда же появился и ARPANET – продукт, ставший, по общепринятому мнению, «прототипом интернета». Но эта сеть в истории Брантона появляется гораздо позже.
В тогдашних сообществах автор обнаруживает разнообразие видений, образующих множество политических ответов на проблему спама. Брантон предлагает нам посмотреть на кейс LambdaMOO – разновидность MOO [3], в которой можно обнаружить четыре ответа на назойливые и нерелевантные сообщения, принадлежащие так называемым «роялистам», «анархистам», «технолибертарианцам» и «парламентариям». Перед тем, как обсуждать эти решения, стоит указать на одну сложность в регулировании спама. В условиях MOO он не просто раздражал других игроков, но и замедлял соединение для тех, у кого и без того было медленное соединение. Так как спам может принимать множество форм, невозможно просто написать строчку кода, наказывавшую каждого, кто написал слово «спам», поэтому необходимо точно определить, что именно сообщество определяет таким образом и как с этим следует поступать.
Именно вопрос регулирования станет предметом разногласий между указанными группами. Для роялистов решение проблемы спама выглядит следующим образом: ответственность за разрешение таких ситуаций должна лежать на «волшебниках» (wizards) – системных администраторах, чьи особые полномочия дают им власть над другими пользователями, базами данных и серверами. Анархисты хотят минимального вмешательства извне, полагая, что все проблемы должны решаться самим сообществом. Технолибертарианцы полагают, что своевременное использование необходимого программного обеспечения исключит необходимость вмешательства «волшебников», коллективного действия и регулирования со стороны сообщества. Парламентарии в свою очередь хотели бы регулировать полномочия «волшебников», стандарты внутри сообщества и «подходящее» поведение с помощью институтов голосования и руководящих органов. Прослеживаемые Брантоном четыре политические реакции на спам в LambdaMOO демонстрируют, как на первый взгляд тривиальный феномен вроде спама может стать предметом разногласий, соглашений и множества возможных ответов, связанных с разными попытками понять, контекстуализировать и определить, с чем «мы» как сообщество имеем дело.
В то же время этот пример позволяет показать, что вопрос, как же нам поступить со спамом, логически подразумевает ответ на вопрос, кто такие эти «мы». Решение технолибертарианцев об использовании программного обеспечения, к примеру, подразумевает использование индивидуальным пользователем команды @gag, делающей сообщения другого участника сообщества невидимыми для использовавшего эту функцию – но только для него. Таким образом, само сообщество не принимает участия в решении. В каждом конкретном случае действующим лицом является исключительно индивид, самостоятельно определяющий для себя понятие «спама». Брантон также описывает, как деятельность спамеров в ранних компьютерных сетях породила антиспамерский активизм. Для описания одного из видов этой деятельности используется понятие «шаривари» – речь идет о людях, которые занимались офлайн и онлайн порицанием того, что сообщество рассматривало как «неподобающее», а именно – как спам.
Вербальные оскорбления, публичное осуждение, шутки, слежка, сталкинг, троллинг, бомбардировка бесполезными письмами, ночные звонки на дом – подобные инструменты, при этом никогда не переходящие в прямое физическое насилие, были в арсенале шаривари, пытавшихся обозначить границы того, что стóит внимания сообщества, а что – нет. Описывая истории тех, кто попал под удар шаривари, Брантон демонстрирует, каким образом ранние сетевые сообщества защищали себя от того, что понимали как спам.
Второй период, с 1995-го по 2003-й, – это время взлета и падения спама как бизнеса. После того, как ARPANET был закрыт, проект NSFNet – высокоскоростная магистральная сеть, созданная Национальным фондом науки США, – начал соединять разные региональные сети, давая возможность присоединиться к сети не только компьютерным профессионалам, но и более широким группам населения. В этом процессе само сообщество и веб-культура начали меняться, так как теперь власть от сисадминов переходит к юристам и предпринимателям. Тем самым Брантон очерчивает изменения в составе и отношениях акторов, которые важны для его истории и которые указывают, как инфраструктурные изменения влияют на регулирование спама внутри сети.
Помимо прочего, спам в этот период был также коммерческим предприятием. Как бизнес он существовал в разных формах: некоторые работали на себя, другие создавали компании и предлагали рекламные услуги и продукты, некоторые из них оперировали в более серой зоне, чем другие. В то время спам был достаточно прибыльным делом: затраты на необходимую инфраструктуру и приобретение навыков быстро покрывались доходами от мошенничества и продажи рекламных услуг. Спамеры при этом тоже часто общались друг с другом, хотя Брантон и не говорит о них в терминах сообщества: они обсуждали новые схемы, а их заветной мечтой были провайдеры, которые игнорировали бы пользовательские жалобы.
Такая ситуация не устраивала тех, кто выступал против спама. Брантон пишет о дискуссиях вокруг возможности удалять сообщения других пользователей. В таких ситуациях актуализировалась проблема подотчетности: кто мог удалять такие сообщения и при каких обстоятельствах. Дискуссии о том, какие сообщения становятся важными для сетевых сообществ, порождают вопросы, зачем нужны группы на Usenet, почта и интернет вообще. Как пишет Брантон, тезис о том, что интернет – площадка для «свободного выражения мнений», точно не был одной из доминирующих идей при его создании. Именно поэтому природа этих разногласий часто решалась через метафоры – к ним стоит обратиться, чтобы понять, как в пространство противостояния между спамерами и антиспамерами по поводу спама как бизнеса входит государственное регулирование.
Метафоры имеют значение, потому что именно они связаны с мышлением о технологиях. В своем исследовании Аннет Маркхэм показала важность различных метафор спама в вопросах законотворчества, так как передаваемые ими смыслы имеют прямые правовые последствия [4]: являются ли спамеры просто людьми, манипулирующими пользовательским вниманием, или они отважные предприниматели, действующие в пока еще не занятой нише? Ответом на этот вопрос стал принятый в США в 2003 году законодательный акт CAN-SPAM, состоявший в следующем: интернет – это пространство без подобающего государственного регулирования, поэтому необходимо привлечь к ответственности либо самого спамера, либо того, от чьего имени он отправляет свои сообщения. Именно этот закон ввел известную нам кнопку «отписаться от рассылки» в конце каждого рекламного сообщения.
Теперь дискуссии между парламентариями и технолибертарианцами в LambdaMOO или другими группами уже не имеют значения. Государство считает, что если спамеры, скажем, находятся на территории США, то они подпадают под ответственность местного законодателя. Подобное законодательство, конечно, вызывало вопросы у сетевых активистов, потому что оно потенциально могло сделать спам приемлемой формой контента. И все же избегание спам-сообщений стало индивидуальной пользовательской ответственностью, а не решением сообщества по поводу того, что оно считает достойным своего внимания.
Третий период истории спама, 2003–2010, описывается как своеобразная «гонка вооружений» между спамерами и антиспамерами, пытающимися придумать наиболее эффективные алгоритмы, способные помочь в реализации их целей. В этом отношении интересно описание совместного эволюционирования поисковых машин и спама и объяснение успеха Google. Ранние поисковые движки работали при помощи ориентации на ключевые слова и мета-теги веб-страниц, так что спамерам достаточно легко удавалось эксплуатировать этот принцип, выбирая наиболее релевантные слова и теги.
Решение Google по борьбе со спамом – система PageRank – не только превосходило аналогичные системы в вопросах скорости и масштаба. Концептуальный ход компании, согласно Брантону, подразумевал не исключительно техническое, но также и социальное решение. Ее стратегия борьбы со спамом заключалась в том, чтобы выводить в приоритетные те страницы, которые цитируются другими: именно их пользователи считают релевантными. Такое «социальное признание» означает, что подобные страницы с меньшей вероятностью окажутся спамом и «мусорным контентом».
И если раньше антиспамеры противостояли почтовым спамерам с помощью цензурирования, государственных законов и шаривари, то в этот период фокус сместился на борьбу со спамом как таковым при помощи алгоритмов, способных разными способами распознавать его. Сложность в проектировании подобных алгоритмов заключалась в том, что они должны быть очень внимательны к возможным ошибкам, так как фильтрация важного сообщения, например, письма о собеседовании, может иметь значительные последствия для пользователей. Значимым нововведением стали усовершенствованные спам-фильтры. Как пишет Брантон, они убили спам как законный бизнес в трех смыслах. Во-первых, они уничтожили распространенный язык спам-сообщений – стилистику «продающих» и «цепляющих» маркетинговых текстов. Во-вторых, из-за того, что все меньше и меньше сообщений доходило до пользователя, становилось все сложнее зарабатывать на спаме. Наконец, в-третьих, из-за этого спамерам стало необходимо отправлять все больше и больше сообщений, в конечном счете увеличивая затраты на инфраструктуру, что в свою очередь уменьшало их прибыль.
Спамеры ответили на это новой формой, называемой «литспам» (litspam). Смысл литспама заключается в следующем: так как современные фильтры успешно справляются с распознаванием классических спам-текстов, то необходимо переизобрести их как формат. Литспам – такая форма спама, в которой хаотическим образом сочетаются фрагменты разных литературных произведений, перемешанные с отрывками совершенно разного происхождения: представьте себе стихотворение Уильяма Бэрроуза, в середину которого вставлены куски из инаугурационной речи Барака Обамы, после чего следует сюрреалистическая проза. Именно с помощью создания такой текстуальной мешанины, чей вокабуляр был недоступен для фильтров, алгоритмически настроенных на распознавание сообщений с определенным набором слов, спамеры и надеялись преодолеть возникшие перед ними преграды. Однако это был не единственный их инструмент: спамеры использовали для своей деятельности ботнеты, спам-блоги и многое другое.
В конце своей книги Брантон показывает, что сейчас спам существует в двух формах: либо как криминальная инфраструктура, либо как финансовая. Если первая функционирует вне правового поля и эта история, к которой у нас по большому счету нет доступа, то вторая связана с горсткой банков, готовых проводить финансовые операции, связанные с производством спама (зачастую связанного с политическими целями и практиками кибервойн).
Автор делает интересный методологический ход: он отмечает, что история спама сопровождает историю интернета, но при этом его смыслы постоянно меняются. Чтобы иметь возможность проследить историю спама, Брантон решает смотреть на него через историю сообществ. Можно вообразить и другие концептуальные ходы, сделав, например, историю спама историей его инфраструктуры. И Брантон часто обращается к инфраструктурным трансформациям, чтобы понять, как они сделали возможными новые формы спама – и новые формы сопротивления ему. Но все же инфраструктура является хотя и важным, но побочным сюжетом книги.
История спама, в которой действуют и конкурируют разные индивидуальные акторы и сообщества, указывает на то, что интернет может обладать социальной и даже политической историей. Исследование истории спама – явления, с которым мы ежедневно сталкиваемся, – позволяет увидеть его как зеркало, в отражении которого прошлое и настоящее мировой сети обретают новые очертания.
[1] Brunton F. Spam: A Shadow History of the Internet. London, 2013. P. XVI.
[2] Pfaffenberger B. Technological Dramas // Science, Technology, & Human Values. 1992. Vol. 17. № 3. P. 282– 312.
[3] MUD – многопользовательское подземелье (Multi-User Dungeon): текстовая игра, к которой одновременно могут подключаться множество пользователей. Обычно основана на фантастических вселенных (например «Dungeons & Dragons») и устроена в приключенческой форме. MOO (MUD, object-oriented) – это MUD, созданный с помощью объектно-ориентированного языка программирования и дающий пользователям больше свободы в создании собственных игровых миров и возможности взаимодействовать с другими игроками.
[4] Markham A.N. Metaphors Reflecting and Shaping the Reality of the Internet: Tool, Place, Way of Being. Conference of the International Association of Internet Researchers in Toronto, Canada. Toronto. 2003. P. 16–19.
