Физтех [1] четверть века назад

Попытка аналитических воспоминаний

 

Предуведомление

Кто-то мудрый как-то отметил, что признаком серьезной укорененности, состоятельности политического режима является создание им новой учебной институции. В ней режим, по сути, воплощает свою мечту - воспитание с чистого листа деятелей, которые, в отличие от своих воспитателей, несомненно, решат те проблемы, которые кажутся режиму наиболее сложнорешаемыми. И которые, на самом-то деле, принципиально не могут быть решены при этом режиме вовсе. Ирония, как известно, состоит в том, что мечты сбываются. И воспитанники привилегированного лицея становятся декабристами…

В этом смысле трудно найти более характерное для послевоенного советского режима заведение, чем Московский физико-технический институт. Созданный на рубеже 1950-х годов с целью догнать и перегнать Запад в прорывных областях технического и естественно-научного знания, он к 1970-м годам хоть и слился до некоторой степени с общей системой советского высшего технического образования, но тем не менее смог сохранить самосознание собственной исключительности. Изменился, впрочем, оттенок господствующего пафоса. Если в 1960-е он звучал как «успехи науки есть залог всеобщего прогресса», то десятилетие спустя перефразировался сам собой в «успехи в науке - залог личных свобод ученого». Этот же семидесятнический подход, приправленный, однако, густым уксусом скепсиса, мы в основном застали и в начале 1980-х. А что такое первая половина 1980-х, как не хвост предыдущего десятилетия?

 

Двадцать пять лет назад, летом 1982 года, я поступил на первый курс Московского физико-технического института, каковой через положенные шесть лет - летом же 1988 года - окончил, получив подобающий диплом, направление на работу по распределению и академический нагрудный знак.

Студентом я был самым что ни на есть заурядным, и потому речь пойдет дальше не обо мне, а об институте. Ибо МФТИ, в отличие от меня, заурядным не был ни с какой точки зрения.

В самом деле, институт этот с момента своего основания в 1951 году был особенным - особенным по целому ряду формальных параметров (от входного отбора студентов до распределения выпускников), особенным по системе преподавания, по дарованным ему привилегиям и также особенным по своему предназначению - ибо это был, кажется, единственный технический вуз страны, в стенах которого никогда не говорилось о подготовке кадров для отечественной промышленности. Считалось, что в МФТИ готовят кадры для науки - и для науки только. Передовой науки. Самой передовой советской науки.

Комплиментарные оценки института во все десятилетия его советского существования являлись общим местом и простирались от «единственного, по сути, учреждения, где можно получить настоящее высшее образование», до «лучшего технического вуза страны» и «советского аналога MIT». Впрочем, как-либо измерить эту «лучшесть» все же весьма нелегко - особенно в применении к отдельным людям, которые, как известно, имеют свойство с кардинально разными результатами учиться в одних и тех же структурах у одних и тех же учителей.

Фактически же Физтех был классическим примером внесистемного органа - традиционного инструмента российского государства, призванного оперативно решать проблемы, непосильные для громоздкой и медлительной бюрократической машины. Из той же серии, например, что и какая-нибудь Администрация президента, дублирующая своими функциям работу штатных министерств. Насущные оборонные нужды требовали более современных и гибких умом специалистов, чем успевали подготовить для них всевозможные «политехи», «бауманка» и так далее.

 

Сырье

К началу 1980-х годов МФТИ представлял, по советским меркам, средних размеров вуз - на девяти его факультетах обучалось примерно 5-6 тысяч человек. В сравнении с другими московскими техническими вузами среди поступивших был относительно  низок процент москвичей. Надо сказать, что вообще при входном отборе традиционный для других вузов вопрос необходимости предоставления общежития не играл никакой роли. Более того, общежитие предоставлялось всем, в том числе и москвичам. Причем по меньшей мере на первом курсе абсолютное большинство из них этим благом пользовалось - им так было удобнее. Смею предположить, что благодаря этому, в частности, в Физтехе имело место гораздо более глубокое инкорпорирование москвичей в ткань кампуса.

Вообще же, поступившие в МФТИ делились, по сути, на две заметные группы. Меньшую составляли выпускники московских спецшкол (с единичными вкраплениями выпускников спецшкол Киева, Новосибирска и Ленинграда). Практически все остальные имели за спиной так называемую «заочную физико-математическую школу МФТИ» - постоянно действующую институцию, к которой в Физтехе относились исключительно серьезно, вплоть до структурного обособления и наличия штатных сотрудников. Кроме того, множество студентов младших курсов было вовлечено в ее работу в качестве кураторов соответствующих заочных учеников. Причем учащиеся этой заочной школы не только повышали в принципе уровень своих физико-математических знаний, но и превентивно знакомились со специфической физтеховской структурой приемных экзаменов, решая варианты задач прошедших лет. Это, кстати, было немаловажно при поступлении: знание внутренней балльной структуры этих экзаменационных билетов (неизменной год от года) позволяло правильно распределить усилия.

Короче говоря, Физтех готовил и отбирал себе студентов еще на дальних подступах - года за два до их предполагаемого поступления.

Наиболее яркой в то время спецификой вступительных экзаменов МФТИ было право приемной комиссии принимать (или, напротив, не принимать) любого абитуриента, сдавшего экзамены без двоек. Независимо от набранных баллов. Стандартные понятия «проходной» и «полупроходной» балл официально в МФТИ не существовали. Сдавшие успешно все пять экзаменов проходили собеседование, результаты которого давали формальное право комиссии на субъективное решение [2]. Кроме того, МФТИ относился к тем нескольким вузам страны, экзамены в которых проходили в июле, что давало провалившимся дополнительный шанс поступать в августе в какой-нибудь другой институт.

Крайне узкой прослойкой среди студентов МФТИ были переводники из других вузов. Говорили, что при переводе им приходится сдавать экзамены, своей жесткостью существенно превосходившие экзамены вступительные. Кроме того, при переводе они, поступая с понижением курса, теряли год и, кажется, право на отсрочку от армии. Понятно, что такие люди должны были быть изначально гипермотивированны - они и учились потом зачастую лучше прочих.

Еще одна особенность тогдашней физтеховской приемной кампании - целевые наборы. Или, говоря иначе, выездные сессии вступительных экзаменов, проводимые во Владивостоке, Челябинске и еще двух-трех региональных академических центрах. Поступившие по их результатам в институт имели до некоторой степени ограниченные права - три или четыре года они учились в обособленных группах, после чего в обязательном порядке возвращались на родину, где доучивались на базе соответствующих научных центров. Фактически они выпадали при этом из физтеховской жизни. Перейти же в обычную группу с обычными перспективами последующего трудоустройства (о чем ниже) удавалось лишь наиболее упорным из них.

Характерной чертой физтеховского рекрутинга также являлось сравнительно малое число «блатных» - студентов, чье поступление и обучение явным образом базировалось на служебном положении или деньгах родителей. То есть, конечно же, были среди нас и детки начальников, и детки институтских же профессоров, и может даже, это играло некоторую роль в те или иные моменты - но заведомо не решающую. Уровень коррупции был низок даже по тогдашним меркам. Администрация института любила похвастаться этим в приватных беседах, объясняя ситуацию невозможностью для бездарного сыночка высокопоставленного папы выдержать физтеховскую нагрузку. Отчасти это верно, но есть и другая причина - природа предпочтений позднесоветской элиты. Она, как известно, стремилась отдавать своих отпрысков в гуманитарные вузы, где не заставляют подписывать обязательства о необщении с иностранцами и где имелся значительный потенциал обретения в последующем высокооплачиваемой синекуры.

Что же до нагрузки - то рискну заявить следующее: среди нас было все же определенное количество тех, кто, получив физтеховский диплом, так ничему за шесть лет и не научился. Конечно, большая часть таких отсеялась на младших курсах (процентов тридцать от всего числа первоначально принятых, я думаю), но кое-кто и проскочил. Ибо любое сито имеет погрешности.

Кстати, о «сыночках». Девушки в Физтехе составляли не более 10-15% от общего числа студентов. Учились они не лучше и не хуже, однако были избавлены от военной кафедры, что, я думаю, все же сказалось отрицательно на общем качестве полученного ими образования (на этом еще остановимся) [3].

И, наконец, последняя яркая черта - полное отсутствие в институте иностранцев. Иностранцам вообще запрещалось приближаться к Долгопрудному, а нам - вступать с ними в контакт где бы то ни было. Во-первых, из-за военной кафедры, а во-вторых, из-за работы в так называемых базовых институтах, где на старших курсах преподавалась часть предметов, писались дипломы и куда затем распределялось заметное количество выпускников.

 

Обработка

Но вот, наконец, приемные экзамены окончены, учебные группы сформированы, первокурсники отучились пару дней и все поголовно уехали на две недели собирать картошку в Серпуховской район, где окончательно и перезнакомились.

Начинается собственно обучение. Кто нас учил, чему и как?

Официально декларировалась следующая трехчастная система обучения:

1. Общеинститутский цикл. Всяческие математики и естественные науки главным образом. Преподавались на младших (первом, втором, отчасти - третьем) курсах.

2. Предметы факультетской специализации. Преподавались в основном со второго по пятый курс.

3. Предметы специализации учебных групп - так называемый базовый цикл. Эти науки читались не в самом МФТИ, а в различных научных заведениях, на базе которых были организованы соответствующие кафедры. Там студенты учились этим наукам, там же писали дипломы, туда же поступали в аспирантуру и некоторые туда же распределялись. Так, я, например, учился на базовой кафедре в Институте проблем управления Минприбора СССР, где, в частности, имел удовольствие всякий раз лицезреть завлаба Бориса Абрамовича Березовского (кажется, тоже - сотрудника кафедры), эдаким черным скворцом скачущего по ступенькам главной лестницы в направлении институтской столовой - весьма и весьма неплохой для того времени. В этих базовых институтах третьекурсники проводили один учебный день в неделю из пяти, четверокурсники - 2-3, пятикурсники - 4. Шестикурсники должны были трудиться там над дипломами с понедельника по пятницу, однако в реальности вели себя по-разному: кто-то не появлялся месяцами. Вообще же, 11 месяцев шестого курса МФТИ - это был воистину фантастический подарок молодому человеку в самый пик периода его внутреннего самоопределения: никогда ни прежде, ни потом я не располагал таким количеством и качеством свободного времени, имея московскую крышу над головой, неплохую стипендию, нормальный социальный статус и добрых друзей молодости вокруг!

Впрочем, данную льготу можно рассматривать и в качестве компенсации за каторгу первых двух с половиной курсов, когда выехать из Долгопрудного в Москву удавалось не чаще раза в месяц. Дело в том, что обучение на младших курсах Физтеха подразумевало фактически перманентную сессию - всевозможные задания, контрольные, лабораторные работы равномерно ложились на семестр в огромном количестве. Их надо было сдавать по определенному графику с недельной разбивкой, отставание от которого фиксировалось компьютером, сообщалось в деканат и являлось поводом для санкций. В принципе, могли даже отчислить, не дожидаясь сессии. Это, помимо прочего, создавало довольно мощный психологический прессинг - допускаю даже, что чрезмерный для многих. Его выдерживали ценой значительного притупления интереса к изучаемым наукам. Общаясь с моими сверстниками - студентами ведущих университетов страны, я тогда понял, что нигде не имелось ничего подобного по жесткости. Хотя близкая система, наверное, практикуется в хороших медицинских вузах.

Что же до базового цикла, то первоначальная идея здесь состояла в индивидуализации обучения - дескать, студент уже с третьего-четвертого курса попадает в заботливые руки ученых-практиков, которые привлекают его к реальным исследованиям, а заодно и формируют для него едва ли не персональный список изучаемых предметов. В Долгопрудном же такому студенту идут навстречу, легализуя индивидуальный график и в предметах институтского цикла. Этому же способствовала ощутимая доля так называемых «курсов по выбору» в предметной сетке четвертого-пятого курсов.

Возможно, все это так и работало прежде, когда Физтех был маленьким. В наше же время эта самая индивидуализация лишь принципиально допускалась, и только. Пользовались такой возможностью немногие единицы. В действительности, базовым институтам мы, в общем, были не особо нужны в качестве потенциальных сотрудников. В позднесоветское время вообще никто никому не был нужен - все плотно сидели на своих местах и умирать не собирались. Если кого-то и брали потом на работу, то как бы из милости - и уж точно никто в московских научных институтах за выпускников не дрался. Дрались, напротив, и конкурировали за нас немосковские НИИ - однако туда никто особенно ехать не хотел. Так, из знакомых мне сокурсников вне столицы закрепились лишь такие, как я: те, кто вернулся после Физтеха домой, в крупнейшие города - Питер, Киев, Новосибирск. Да и то далеко не все. Некоторые, впрочем, проработали в провинции пару лет, однако затем возвратились в Москву. Большинство же ее и не покидало - невзирая на обязательное распределение в какой-нибудь Ульяновск или Переславль-Залесский. Так или иначе, все смогли в Москве зацепиться еще до 1990 года [4].

 

Как мне видится сейчас, преподавательский состав МФТИ - на общеинститутском и факультетском циклах, во всяком случае, - был исключительно сильным. Ни разу за всю дорогу я не сталкивался с человеком некомпетентным и считанные единицы раз - с преподавателями формально-равнодушными. Это относится также и к непрофильным кафедрам (пожалуй, за исключением так называемых «кафедр общественных наук») - военной, иностранных языков, физвоспитания. О них - немного позже, а пока отмечу, что основной массив «преподов» составляли, разумеется, выпускники МФТИ прежних лет. Привилегированность же вуза проявлялась, в частности, в том, что большинство читавших нам лекции делали это на основе собственных изданных монографий. То есть при наличии нежелания на лекции можно было и не ходить. Или, во всяком случае, не утруждаться конспектированием.

Доминантой преподавания в Физтехе была, как мне видится, тренировка навыка «переключения» уровней рассмотрения предмета изучения. Условно говоря, разбирая какой-нибудь компьютерный процессор в ходе лабораторной работы, после обсуждения математико-логических его особенностей преподаватель мог задать вопрос о примененных в нем схемотехнических решениях, а затем - чуть ли не о физических процессах в реализующих эти решения полупроводниковых приборах. Несколько утрированно - но принцип такой. Анализ данного подхода, разумеется, выходит за рамки статьи, скажу лишь, что он и в самом деле представляется мне сейчас исключительно плодотворной гимнастикой мышления - именно той, которой и следует заниматься, получая высшее образование.

Недостатком же обучения в Физтехе была явная редуцированность получаемой инженерной подготовки. Которую, однако, восполняли до определенной степени занятия на военной кафедре. Ибо предметом изучения там являлась очень красивая, отточенная и эффективная инженерная система, взятая во всей полноте связанных с ней вопросов - от математических моделей до организационных регламентов. Собственно, был там и еще один предмет изучения - армия как таковая, с принципами функционирования которой вполне удавалось познакомиться, коснувшись ее в столь гомеопатических дозах. И это было тоже весьма полезно для любого человека, имеющего отношение к проблемам управления или обреченного в перспективе кем-либо руководить. Ну, а уровень преподавания на военной кафедре МФТИ был вполне адекватен таковому на других кафедрах - учили нас в основном выпускники военных академий, кое-кто даже со степенями [5].

 

Кафедра общей физики читала одноименный курс протяженностью в пять семестров - один из центральных во всех отношениях: он заканчивался примечательным событием - масштабным экзаменом, состоящим из трех частей и именуемым в народе «гос», хотя формального статуса госэкзамена у него все же не было. Первая часть - письменная контрольная работа - была знаменита повторявшимся из года в год так называемым «радиогосом». Это ровно то, что показано в фильме Гайдая «Приключения Шурика». Только - величественнее. Итак, третьекурсники (патлатые, волосы закрывают уши, ибо «войны» в пятом семестре нет) приходят писать контрольную, вооружась чемоданами книг (официально разрешено). Кроме книг в чемодане - коротковолновый приемник, от него незаметный провод через пиджак к уху - там наушник (вот зачем патлы). Заранее уполномоченные из экзаменуемых наскоро переписывают варианты задач и, отпросившись в туалет, сбрасывают эти копии специальным курьерам. Те доставляют их в «мозговой центр», где группа аспирантов быстро их решает и передает решения в общагу моего факультета радиотехники и кибернетики. Там их транслируют в эфир с помощью нелегальной радиостанции. (Накануне, ровно в полночь она выходила в эфир в тестовом режиме, дабы все могли настроить свои приемники.) Назавтра государственные службы эфирного контроля выставят институту штраф за незаконный выход в эфир. А год спустя все повторится.

Устная же часть этого «госа» включала в себя так называемый «реферат» или «вопрос по выбору» - некую небольшую как бы самостоятельную экспериментальную или теоретическую работу. Поясню следующей байкой: тема реферата - изменение плотности жидкости под действием постоянного магнитного поля. Студент показывает опыт (а комиссия любит опыты): куриное яйцо погружается в жидкость. Подносится магнит - яйцо всплывает. Магнит убирают - тонет. Дальше студент подходит к доске и покрывает ее километрами формул, обосновывающих увиденное. Комиссия довольна. В кулуарах: «…самое сложное было - насыпать железные опилки в целое на вид яйцо».

Насколько я помню, по традиции, успешно сдавшие этот «гос» водружали свои плакаты на специальный участок институтской ограды, где они потом красовались недели две - никто их не смел трогать.

 

Теперь стоит сказать про кафедру иностранных языков - тоже одну из достопримечательностей института. От самого ее основания и до середины 1990-х на ней работали исключительно женщины. В свете чего напрашивается предположение, что эта кафедра в части отношений со студентами была из числа наиболее безжалостных. И действительно, три четверти всех, кого отчислили из МФТИ по причине академической неуспеваемости, - на счету у этих дам.

Главная ее задача состояла в том, чтобы научить студента английскому языку, однако в очень специфическом преломлении: студент должен уметь перевести без помощи словаря научную статью по любой тематике, сделать устный доклад по теме своих научных занятий и суметь понять устный же доклад коллеги. Умение же вежливо поздороваться, вести разговор на нейтральные темы, читать что-то гуманитарное, а также понимать английский разговор в его естественном потоке уже выходило за рамки задач кафедры. Да и какой, спрашивается, естественный английский разговор может случиться у лица, имеющего вторую форму допуска?

Так вот, поставленную задачу кафедра решала - я, пожалуй, вообще не встречал более жесткой и технологичной образовательной машинки, чем физтеховский курс английского языка. При тех же двух парах в неделю удавалось получить качественно иной результат, чем в большинстве других вузов страны!

Кстати, считалось похвальным, хотя нечасто практикуемым, когда студент защищал по-английски диплом или хотя бы тот же реферат на «госе» по физике. Причем этот вариант не надо было согласовывать ни с кем заранее - считалось, что любая физтеховская экзаменационная комиссия в состоянии принять подобный экзамен.

На старших курсах студентам предлагалось выучить второй иностранный язык. Французский или немецкий, однако при некоторой настойчивости - еще японский или испанский. Необходимые условия для этого были созданы, однако требовательность была уже не та, и многие студенты заменяли второй язык менее обременительным «курсом по выбору». В числе таких лодырей оказался и я, о чем сегодня жалею до слез.

 

Другие гуманитарные кафедры, или, как говорили тогда, кафедры общественных наук, выглядели менее симпатично. Это была обычная советская квадрига: кафедры истории КПСС (первый курс), политэкономии (второй), марксистско-ленинской философии (третий и четвертый) и научного коммунизма (пятый). Партийные историки тихо пьянствовали в свободное от занятий своей ерундой время, политэкономы вели постоянные склоки, деля часы и группы. Научные коммунисты представляли собой наиболее холеную совковую мерзость - именно их кафедра стала потом, в конце 1980-х, организационно-идеологической опорой консервативного сопротивления переменам, привносимым новым ректором - Николаем Карловым.

Особняком стояли философы. Эти вполне были людьми. Настолько, что даже пытались нас научить чему-то вне прокрустова ложа истмата-диамата (кто сейчас помнит эти тарабарские буквосочетания?). Удалось им следующее. На третьем курсе, собственно, до начала этих ист-диа, студентам предлагалось отслушать лекционный мини-курс (около 7 лекций, что ли) по истории философских учений. Отчетности в тот семестр не предусматривалось. Далее. На четвертом курсе каждый студент, помимо положенных лекций-семинаров, обязан был посетить один из философских микроспецкурсов «по выбору» - они длились всего по три пары. Соответственно, один вопрос по выбранному спецкурсу вкупе с одним вопросом по истории философии попадали потом в экзаменационные билеты.

Темы микрокурсов были весьма разнообразны - всего их было, наверное, десятка два, однако популярность их была различна. На «философские проблемы естествознания», к примеру, записывалось и ходило три с половиной человека - а ведь, казалось бы, что может быть более логичным для студента-физика? Зато на «основах индийской классической философии», читаемых в самой большой физтеховской аудитории индологом Алексеем Пименовым, всегда случался аншлаг. Более того, идя навстречу этому массовому интересу, лектор помимо трех обязательных читал даже несколько дополнительных лекций.

В 1984 году на физтеховской кафедре философии случился крепкий скандал. Партийно-идеологическая машина во всем своем андроповском энтузиазме навалилась на довольно эксцентричного доцента Валерия Лебедева. Он действительно «перебрал» - позволял себе спецкурсы со столь явным антисоветским подтекстом, что реакция не замедлила явить себя. Его, само собой, отстранили от преподавания, исключили из партии и в конце концов уволили из института - что в дальнейшем обеспечило ему статус беженца и легкий переезд через океан. Сам институт пострадал, наверное, даже несколько больше: от руководства кафедрой отстранили Юрия Семенова - не последнего человека в иерархии советских философов, специалиста по первобытному обществу и, кажется, автора концепции восточной общественно-экономической формации. Кроме того, зачастили всевозможные комиссии и вообще - акции института слегка просели на бирже позднесоветского административного торга.

 

Внутренняя перистальтика

Клопов в долгопрудненских общагах морили в последней декаде августа. Дело это никогда не удавалось довести до конца - какая-то часть мерзких тварей отсиживалась где-то в подвале и после, с сентября, начинала свою медленную, но верную реконкисту. К весне они добирались до четвертого этажа, и цикл повторялся вновь.

К первому сентября мы съезжались в Долгопрудный со всех концов страны, весело дожигали авансы заработанных летом денег, делились друг с другом впечатлениями, устраивались.

Какими мы были? Сперва - довольно разными: москвичи с очевидностью превосходили прочих по части общего кругозора, как правило демонстрируя довольно высокий уровень спасительного скепсиса в отношении окружавших нас идеологических нечистот. Москва уже тогда жила совсем другой жизнью - так, например, среди поступивших на наш курс ее жителей процентов 20 умудрилось побывать до этого за границей. Среди остальных таких почти не было. Остальные были наивны, но пытливы, и их свежие аналитические головы в начале громоздили для объяснения жизненных наблюдений всяческие причудливо-самодельные теории. Однако постепенно теории эти обтачивались сами собой и становились вполне адекватными. Примерно со второго курса начинали читать хорошие книги, многое удавалось почерпнуть в базовых институтах [6].

От самых разных людей мне впоследствии приходилось слышать, что, дескать, все выпускники МФТИ чем-то похожи друг на друга. Видимо, за этим и в самом деле что-то стоит: во всяком случае, внутреннее ощущение корпоративной общности - вещь вполне реальная и явно превосходящая аналогичное чувство выпускников МГУ или питерского Политеха. Все это очень забавно проявлялось потом, в причудливые 1990-е, когда собратьев по alma mater приходилось встречать порой в самых неожиданных местах.

Пожалуй, главный момент физтеховского воспитания состоял в следующем. С первых же дней в институте нам вдалбливали в головы… нет, мы просто жили в атмосфере, которая, казалось, повторяла и повторяла: «Вы должны быть готовы к тому, что заниматься в жизни придется чем угодно, кроме того, чему вас учат». На это настраивал физтеховский фольклор, об этом рассказывали массу случаев из жизни старших товарищей. Это гордые истории про то, как специалист из одной области вторгался в другую, абсолютно незнакомую, в кратчайшие сроки обставлял там старожилов и перехватывал лидерство. Это было настоящее воспитание предназначения - квинтэссенция высшего образования как такового.

Как следствие, мы с интересом следили за выпускниками МФТИ, ушедшими далеко в сторону от проблем физики, - такими, как кинорежиссер Вадим Абдрашитов или джазовый критик Алексей Баташов. Еще одной стороной данной установки был высокий уровень терпимости и даже любопытства к чужим «отклонениям». Я, например, учась на последних трех курсах, довольно много времени проводил на истфаке МГУ, занимаясь вольнослушателем на отделении истории искусства. Сам я, в общем, понимал, зачем это делаю, но никому ничего объяснять не удосуживался. Однако окружавших меня товарищей это ничуть не удивляло. Они не задавали лишних вопросов, не крутили пальцем у виска, не посмеивались сочувственно. Более того, двое из них в конце концов также стали ходить туда на лекции - причем, в отличие от меня, без каких-либо амбиций, а лишь из чистого любопытства.

 

P. S.

И была еще одна категория студентов - совсем небольшая, один - редко два человека на учебную группу. Заниматься таким было интересно и не тяжело, редкие четверки лишь слегка расстраивали их и возбуждали азарт. Преподаватели отличали их с ходу, устанавливая коммуникацию на каком-то ином, непонятном для нас, простых смертных, уровне. От института такие студенты брали все, что он мог в принципе дать. Многие из них уже в момент поступления в Физтех вполне отчетливо представляли, чего хотят дальше - чем и под чьим руководством заниматься, где потом работать.

Именно из таких студентов должны потом вырастать те, кого мы привычно называем учеными.