Игорь Кузнецов, Владимир Мукомель. Формирование этнических ниш в российской экономике

Журнальный клуб Интелрос » Неприкосновенный запас » №1, 2007

Игорь Кузнецов, Владимир Мукомель. Формирование этнических ниш в российской экономике

История вопроса

Проблематика так называемого "этнического предпринимательства" стала активно разрабатываться во второй половине XX века. Ряд экономических концепций исходит из того, что иммигранты, попадая в довольно специфическую ситуацию и оказываясь в проигрышном положении меньшинства, в то же время имеют в своем распоряжении дополнительные ресурсы, которые принято называть "этническими". К примеру, Айвен Лайт считает, что этническими являются те ресурсы, которые основаны на идентификации человека с определенным этническим сообществом [1] .

Использование таких ресурсов позволяет мигрантам не только осесть на новом месте, но и эффективно включиться в экономическую жизнь принимающей страны. Представители этнического меньшинства имеют возможность объединиться на основе общей этничности и организовать совместный бизнес. Такое явление называют "этническим предпринимательством" или "этнической экономикой": "Это похоже на круг - использовать бизнес, чтобы строить социальные сети, и использовать социальные сети, чтобы создавать бизнес" [2] .

Однако не стоить упрощать проблему и утверждать, что мигранты доверяют друг другу лишь потому, что принадлежат к общей этнической группе. Скорее доверие, основанное на разделенной этнической идентичности, помогает сформировать "этнические" социальные сети, сокращает возможные временные, экономические и психологические издержки, связанные с недоверием и осторожностью, являющимися сопутствующими факторами поведения любого предпринимателя, находящегося в начальной стадии развития своего дела. При этом излишним становится использование посредников, выступающих гарантами в бизнесе.

Однако прежде чем получить "кредит доверия" в экономической среде соплеменников, этнические предприниматели должны активизировать, актуализировать свои существующие сети для того, чтобы они могли стать социальным капиталом. Люди должны признать друг друга как часть той же самой этнической группы, определяя совместную принадлежность к ней. Причем данная принадлежность определяется обеими сторонами ситуативно, в зависимости от обстоятельств. Основами для выстраивания такой, скорее квазиэтнической, нежели собственно этнической, солидарности могут быть язык, родство, общие друзья, религия, членство в клубе или организации, сходство пищевых предпочтений (или запретов), традиционные праздники. Эти культурные маркеры включают в себя и одинаковые для сторон определения места и времени: прибывшие из одной местности, особенно одновременно, имеют схожие судьбы.

Другими словами, люди признают как близких соплеменников только тех, кто входит в этническую сеть. Этническая экономика - это часть социальной структуры семейств, соседей, друзей и знакомых. Кроме таких прямых связей, члены сети включены и в другие сети, косвенно замыкающиеся на общую этническую принадлежность.

Попадая в новую для себя среду, мигранты начинают активно создавать социальные сети и увеличивать свой "социальный капитал", который будет помогать им находить жилье, работу, устраивать детей в школы, пользоваться медицинскими услугами и другими социальными возможностями. Этнокультурные сети открывают мигрантам доступ к экономическим и информационным ресурсам. Интересно, что первоначальная бедность социального капитала подталкивает мигрантов к более активному, по сравнению с местным населением, освоению социальных сетей и созданию новых связей (иногда и коррупционного характера), что в конечном итоге становится социальным и экономическим преимуществом перед принимающим сообществом.

Этническое предпринимательство в современной России

В современной России нет надежных статистических данных, которые бы свидетельствовали о наличии такого феномена, как "этническое предпринимательство", в том понимании этого явления, как оно описано выше. В то же время различные (строго говоря, нерепрезентативные) исследования фиксируют концентрацию мигрантов определенной национальности или страны исхода в конкретных сферах экономической деятельности, особенно в крупных городах. Так, по данным обследования мигрантов, проведенного в Москве в 1998 году, сразу после приезда в Москву в сфере торговли и обслуживания работало около 60% армян и до 90% азербайджанцев, а в целом в частном секторе московской экономики было занято 70% армян, около 80% грузин и около 90% азербайджанцев. В то же время азербайджанцы, армяне и грузины, прибывшие в Москву до перестройки, как и местные уроженцы той же этнической принадлежности, практически не отличаются от русских ни отраслевым составом, ни долей занятости в государственном и частном секторах московской экономики [3] .

Иначе говоря, по мере оседания в Москве, или, как говорили в старой Москве, "намосквичивания" [4] , концентрация представителей тех или иных этнических групп в определенных отраслях экономики снижается, так что вряд ли сам факт такой концентрации позволяет говорить о наличии в России устойчивого феномена "этнического предпринимательства" в строгом смысле этого слова. Более того, концентрация мигрантов определенной этнической группы в данной отрасли экономики - это и не обязательно предпринимательство. По оценкам исследовательницы из Таджикистана Саодат Олимовой, подавляющее большинство таджиков, прибывающих в Россию, работают в строительстве, причем, как правило, заняты на работах, связанных с физическим неквалифицированным трудом [5] .

Вряд ли можно говорить и о влиянии этнических сетей, которые, по мнению зарубежных исследователей, являются почвой для становления этнического предпринимательства. Например, по данным нашего исследования мигрантских сообществ 2005 года, выстраивание собственного бизнеса стоит на последнем месте в перечне услуг, предоставляемых этнической сетью ее членам. Сегодня можно говорить лишь о внешне сходной с феноменом этнического предпринимательства ситуативной концентрации представителей определенных этнических групп мигрантов в отдельных отраслях российской экономики.

По данным нашего исследования 2006 года, выделяются три типа стратегий планирования биографий, которые мигранты предполагают реализовывать посредством приезда в Россию. Это, во-первых, ориентация на модернизированный образ жизни: желание жить "по-европейски", устроить личную жизнь, открыть свое предприятие, магазин и тому подобное, приобрести жилье, сделать быструю карьеру.

Во-вторых, это ориентация на образование и профессиональный рост, что включает в себя намерение приобрести профессию, повысить квалификацию, продолжить образование, найти интересную работу.

В-третьих, это просто ориентация на заработок, чтобы обеспечить себя и родственников.

Что же касается реализации этих планов, то длительность пребывания в России (соответственно, накопленный опыт, социальный, культурный и материальный капитал) и этническая принадлежность мигрантов являются определяющими факторами стратегии планирования и реализации их жизненных целей.

Несмотря на большой адаптационный потенциал мигрантских меньшинств, имеются серьезные препятствия для его реализации: сложившиеся практики способствуют скорее социальной изоляции мигрантов, чем их аккультурации. Перекрытие каналов социальной мобильности для мигрантов определенных, а точнее, одиозных в глазах общественного мнения, этнических групп ограничивает возможности их доступа на рынки труда: "Самый главный и больной вопрос - трудоустройство... это самый трудный вопрос" [6] .

Важное значение приобретает фактор разницы "урбанизационных потенциалов" территорий выхода и вселения мигрантских этнических общин. Сложно адаптироваться к российским условиям не только таджикам, но и выходцам из сельской местности других государств Средней Азии, Азербайджана, республик Северного Кавказа. Важно и качество городской среды: традиции и нормы поведения, сложившиеся даже в больших городах Средней Азии, несут печать традиционного общества и кардинально отличаются от российских.

Не меньшее значение имеет и опыт этнокультурных контактов населения посылающего сообщества. В советское время таджики отличались наиболее низкой мобильностью: "У нас народ [таджики] был самый неуезжаемый" (фокус-группа, Астрахань, 2006). Азербайджанцы, напротив, и в советское время были весьма мобильны.

Отсутствие гражданства, регистрации, плохое знание русского языка, недостаточная квалификация и пробелы в образовании становятся серьезными препятствиями для социальной мобильности иноэтнических мигрантов, делая их неконкурентоспособными во всех сферах социально-экономической жизни принимающего общества.

Отношения местного населения и различных групп этнических мигрантов определяются взаимными представлениями об "этнической иерархии" [7] или "этническом статусе" [8] , хотя, возможно, точнее говорить об "этносоциальном статусе" [9] . Причем этносоциальная стратификация включает не только этническую иерархию, но и способы воспроизведения этого неравенства, передачи его от поколения к поколению, а также восприятие обществом, социальную оценку рассматриваемых этнических различий.

Такая этносоциальная стратификация не является спецификой России. Так, Пьер Бурдьё прямо увязывает стратификацию со стажем иммиграции:

"...Этнические объединения сами находятся в иерархизированном, по меньшей мере в общих чертах, социальном пространстве (например, в США их положение зависит от стажа иммиграции для всех, за исключением черных)" [10] .

Этносоциальная стратификация, с одной стороны, фиксирует разные возможности социальной мобильности для представителей разных этнических групп, с другой - служит маркером предела профессионального роста.

Отсутствие законных оснований для проживания/пребывания и работы на территории региона у граждан других государств СНГ автоматически закрывает им доступ к занятости в бюджетной сфере, к рабочим местам в частном секторе, связанным с материальной и/или административной ответственностью:

"Кто возьмет человека без регистрации, без гражданства работать в школе, в садике, в ЖКХ, организациях, которые с оборотами работают, где ответственность есть. Их же проверяют все время" (Самара, 2004).

Опрошенные нами респонденты фиксируют безнадежность попыток устроиться куда-либо вне частного сектора, вне торговли.

Мигранты стремятся легализироваться всеми доступными способами. Относительно просто получить регистрацию пребывания, существенно сложнее - разрешение на занятие трудовой деятельностью. При этом легальный статус приобретается наличием обоих разрешений: отсутствие либо первого, либо второго автоматически превращает временного трудового мигранта в незаконного мигранта. (Еще один путь - получение российского гражданства - сегодня является практически недоступным для мигрантов.) Легализация статуса связана с определенными трансакционными издержками, относительно приемлемыми для получения регистрации пребывания/проживания и практически непреодолимыми, вплоть до последнего времени, для получения разрешения на занятие трудовой деятельностью.

Определенную роль играют такие объективные факторы, как недостаточный уровень образования, квалификации, знания русского языка. В то же время отмечается предубежденность со стороны органов государственной власти и местного самоуправления по отношению к представителям некоторых меньшинств. Лишь 27% респондентов полагает возможным для мигрантов сделать карьеру в России в правоохранительных органах или российской армии. С возможностью карьеры в России для мигрантов на государственной, муниципальной службе согласны менее четверти респондентов. Заслуживает внимания позиция одного из руководителей ГУВД:

"Чтобы устроиться в милицию, необходимо пройти курс подготовки и сдать экзамены по русскому, истории и литературе. Не всякий казах сможет хорошо писать по-русски" (Самара, 2004).

Несколько лучше ситуация на предприятиях и в учреждениях бюджетной сферы, где требования к претенденту не столь жестки (медицина, образование, ЖКХ, социальная работа), однако и там возникнут трудности. Только 27% опрошенных полагали возможным карьерный рост в этих сферах.

В частном секторе, по сложившемуся мнению, дискриминация менее распространена, чем в бюджетных организациях. Подавляющее большинство репондентов (более трех четвертей давших ответ) считают возможным карьеру в частном бизнесе.

Представители меньшинств в силу ужесточения порядка в государственных организациях выталкиваются в частный бизнес, теневую экономику:

"Малый бизнес... Люди, которые дискриминированы в других сферах, идут туда. Им деваться некуда".

"Те, кто незаконно находятся, будут желанной рабочей силой в малом бизнесе, их в другие сферы не возьмут" (Самара, 2004).

Практически в частном и государственном секторах, в разных отраслях, регионах действуют относительно автономные, независимые системы социальной стратификации и мобильности. По важному замечанию Татьяны Заславской, наличие таких автономных систем разрушает традиционные институты восходящей мобильности [11] .

Частный бизнес и теневая экономика становятся вынужденным уделом иноэтничных мигрантов, поскольку общественное мнение настроено категорически против их доступа к иным сферам занятости. (Да и доступ к деятельности в частном бизнесе не приветствуется россиянами: более половины респондентов, опрошенных в июле 2005 года "Левада-центром", выступали против.) Частный бизнес и теневая экономика выполняют для иноэтничных мигрантов роль альтернативных каналов социальной мобильности. Аналогичные функции в США в свое время выполняли политическая машина и рэкет. Как писал Роберт Мертон:

"...в этих условиях социальной структуры политическая машина выполняет существенную функцию обеспечения социальной мобильности для лиц, поставленных в неблагоприятное положение. В этом контексте даже продажная политическая машина и "рэкет" представляют собой триумф аморальной изобретательности над морально предписываемым "поражением", когда каналы вертикальной мобильности закрыты или сужены в обществе" [12] .

Однако в общественном восприятии эта вынужденность представляется как осознанный выбор, диктуемый национальной традицией:

"Это традиция от предков, специализация нации"; "Они (азербайджанцы) традиционно торговые люди" (Самара, 2004).

"Есть же какая-то историческая судьба у народов: кто-то рыбу ловит, кто-то овощами торгует или продает, кто-то занимается наукой" (Астрахань, 2004).

Устойчиво мнение, что в силу названных причин кавказцы целенаправленно ориентированы на торговлю, сферу обслуживания, где они достаточно успешны. Выходцы из Центральной Азии также заняты в торговле, обслуживании, однако в качестве не предпринимателей, а наемных рабочих, занятых тяжелой, низкооплачиваемой деятельностью, особенно вьетнамцы, таджики, узбеки.

"В торговле, в оптовой, розничной торговле, приоритет имеют азербайджанцы, они очень много работают, держат очень много торговых точек, в сфере общественного питания и сервиса. Грузины, армяне и цыгане держат что-то, не считая местных, и азербайджанцы тоже имеют магазины, рестораны, кафе, парикмахерские, фотоателье, обувные, часовые точки и так далее".

"Если мы возьмем рынки, то увидим, что там заняты корейцы, узбеки, киргизы, таджики, казахи... вьетнамцы" (Самара, 2004).

Наряду с отсутствием легальных оснований пребывания и трудовой деятельности важную роль в концентрации в строительстве представителей этнических меньшинств играют отсутствие у них должной квалификации, трудности с языком: "Прибывают люди без знания языка, малоквалифицированные даже в строительной сфере". Однако и наличие квалификации не спасает:

"Все квалифицированные работы (монтажники, слесаря, кровельщики) выполняют местные, так как требуется паспорт сварщика, допуск. Если есть квалификация, то таджикские документы, а они здесь не котируются. Самая квалифицированная наша работа - штукатурка" (Самара, 2004).

"Окно возможностей" таджикских мигрантов намного уже, чем азербайджанских:

"Им платят за работу копейки, азербайджанцы за эту работу не берутся, а таджики берутся, потому что там живут намного беднее, им надо кормить свои семьи" (Астрахань, 2006).

Взаимоотношения таджикских мигрантов с местным населением укладываются в объяснительную схему Пьера Бурдьё:

"Категории перцепции социального мира являются в основном продуктом инкорпорации объективных структур социального пространства. Вследствие этого они склоняют агентов брать социальный мир, скорее, таким, как он есть, к принятию его как само собой разумеющегося, нежели восставать против него и противопоставлять ему различные - даже антагонистические - возможности. Чувство позиции, как чувство того, что можно и чего нельзя "себе позволить", заключает в себе негласное принятие своей позиции, чувство границ ("это не для нас") или, что сводится к тому же, чувство дистанции, которую обозначают и держат, уважают или заставляют других уважать - причем, конечно, тем сильнее, чем более суровы условия существования и чем более неукоснителен принцип реальности" [13] .

Для большинства таджикских временных трудовых мигрантов характерна стратегия адаптации, которую Питирим Сорокин определял как псевдоидеациональную и для которой характерна минимизация духовных и телесных потребностей, навязанная внешними силами [14] .

Принудительный труд, дискриминация, сопутствующие им ограниченные возможности социальной мобильности мигрантов затрудняют их аккультурацию и тем более интеграцию. Как подчеркнул один из экспертов, " ...низкий профессиональный статус... не предполагает позитивной стратегии адаптации. Он ограничен тем сегментом экономики, где [человек] может приложить свои навыки" (Москва, 2003). В то же время, по замечанию Толкотта Парсонса, "...для человеческой личности наиболее важная стимулирующая ситуация - социальное и культурное окружение, в котором личность функционирует. Именно оно и является решающим моментом процесса социализации, начиная с самых ранних его этапов" [15] . В свою очередь, слабая адаптация отдельных мигрантских меньшинств к принимающему обществу вновь и вновь запускает маховик дискриминации.

* * *

Имеется ли у этнического предпринимательства будущее? Как показал нобелевский лауреат Гэри Беккер, дискриминация по-разному воздействует на доходы от труда и капитала в группах большинства и дискриминируемого меньшинства. От дискриминации выигрывают местные работники и владельцы капитала, принадлежащие к меньшинствам, проигрывают - местные бизнесмены и работники, принадлежащие к меньшинствам [16] . У предпринимателя-дискриминатора (читай - этнического предпринимателя) издержки выше, чем у остальных предпринимателей. Рыночная конкуренция должна, по идее, вести к исчезновению дискриминации. Однако выводы Гэри Беккера осторожны: эта логика неприменима к дискриминации, идущей от работников или потребителей.

Что же касается "этнической экономики", то, как показывает опыт не только других стран, но и России, она проявляет чудеса выживания, формируя специфически ориентированные рынки товаров и услуг - от музыки и продуктов питания до "исламских" банков и иных специфических институтов.

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Light I. , Karageorgis S. The Ethnic Economy // Smelser N., Swedberg R. (Eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton: Princeton University Press, 1994. вернуться