Мария Снеговая (р. 1984) – политолог, экономист, аспирант Колумбийского университета (Нью-Йорк).

В своей статье Александр Эткинд дал интересный анализ сырьевых режимов с довольно амбициозной задачей предложить особый тип политических систем, который возникает в зависимых от ресурсов странах. Отмечу важность подобных исследований для современной России, где деградация институтов и «демодернизация» в последнее время достигли небывалых масштабов (сходных с Ираном – другого зависимого от ресурсов государства).

Несмотря на новизну и смелость идеи, предложенной автором, статья нуждается в более серьезной доказательной базе. Как я попытаюсь показать ниже, не все ресурсы отличаются свойствами, приписываемыми им автором статьи. Более того, ресурсная зависимость далеко не всегда ведет к столь печальным последствиям для политической системы страны. Скорее этот фактор работает в связке с другими, более фундаментальными, особенностями этих стран.

Во-первых, аргумент об отрицательном влиянии любой сырьевой зависимости на тип политико-экономических отношений нуждается в более глубокой разработке. Основной вред от сырьевых ресурсов, по мысли автора, возникает в связи со снижением зависимости власти от населения: при наличии ресурсов властям нет нужды собирать с населения налоги (и вступать с ним в некие контрактные отношения). Однако этот аргумент гораздо труднее распространить на все типы сырьевой зависимости, как это пытается сделать Эткинд (ссылаясь в том числе и на торговлю пушниной в средневековом Великом Новгороде). Как раз в случае аграрно-сырьевой экономики, в том числе пушнины и зерна, власть очень сильно зависит от населения и рабочих рук: кто же иначе будет охотиться на зверьков и сеять злаки?

Аргумент, касающийся «минимального участия населения» в получении элитой сверхдоходов, относится поэтому только к очень специфическому типу натуральных ресурсов и не может быть обобщен на сырьевые экономики в целом. Прежде всего такие особые «проклятые» ресурсы отличает большее сходство с активами, чем с доходами, – так как первые не нужно производить. Поэтому характеристиками, ведущими к «ресурсному проклятию», обладают далеко не все виды природных ресурсов: например, нефтяные залежи и кимберлитовые алмазы к ним относятся, а пушнина или аллювиальные алмазы – нет[1]. В работу стоит включить более подробный анализ этих аспектов вместе с определением и/или перечислением тех конкретных типов ресурсов, которые рассматривает автор.

Во-вторых, по мысли автора, ресурсная зависимость ведет к совершенно особому типу политических систем. Однако из статьи не очень ясно, чем именно экстрактивный тип политических систем, выделенный Асемоглу и Робинсоном, отличается от предложенного автором «супер-экстрактивного» типа. При этом определения, используемые авторами, в обоих случаях почти идентичны. У Асемоглу и Робинсона речь идет об «институтах, где небольшая группа лиц всеми силами (в марксистском смысле) использует остальную часть населения»[2]. Определение Александра Эткинда отличается лишь добавлением, что «в супер-экстрактивном государстве население становится избыточным», что ведет к возникновению сословного государства. Но дело в том, что Асемоглу и Робинсон определяют как экстрактивные именно ресурсозависимые аграрные государства, – то же самое делает и автор анализируемой статьи. Более того, аграрные государства экстрактивного типа исторически вели к сословному феодальному типу власти, действуя ровно по логике, вводимой Эткиндом. Серьезная угроза революции, ведущая к либерализации власти, в экстрактивных государствах возникла лишь в XIX веке, как подчеркивают Асемоглу и Робинсон (по их гипотезе, лишь тогда индустриализация и скопление больших народных масс в городах позволили решить проблему коллективного действия). Поэтому угроза революции далеко не всегда угрожала политической элите.

Кроме того: часть российских социологов так же сравнивают нынешнюю политическую систему России с феодализмом (Владимир Шляпентох[3]). В этом смысле особых отличий с концепцией Асемоглу и Робинсона у автора обсуждаемой статьи мало, и в будущих версиях данной работы автору стоит подробнее разработать этот аспект.

Главный аспект моей критики, однако, связан с утверждением Александра Эткинда, согласно которому ресурсы являются причиной плохих политических систем. Этот концептуальный момент статьи, на мой взгляд, вызывает наибольшее число возражений. Даже если ограничить статистический анализ только нефтью, то и в этом случае эмпирические работы не находят однозначного отрицательного влияния нефти на развитие политической системы. Хотя в социальных науках преобладает консенсус о негативной роли нефти, эти результаты часто оказываются неустойчивыми к различным мерам нефтяной зависимости[4]. Даже если в целом обилие нефти ведет к задержке политико-экономического развития, его эффект зависит от других переменных в уравнении. Так Тэд Даннинг[5] показал, что в странах Латинской Америки наличие нефти как раз с большей вероятностью ведет к демократизации общества. Причина, по мысли автора, в том, что нефтяная рента позволяет снизить редистрибутивный конфликт в странах с высоким уровнем неравенства. Поскольку в России коэффициент Джини (измеряющий степень неравенства) близок к среднему по Латинской Америке, следуя логике Даннига, стоит ожидать продемократического эффекта нефти и в российском случае. Наконец, в Норвегии – одной из самых развитых и демократических стран мира – тоже есть нефть. Однако по какой-то причине наличие нефтяной ренты не привело в этой стране к снижению уровня политических свобод.

Разнообразие влияний натуральных ресурсов на политические системы позволяет предположить, что как сырьевая рента, так и политическая система являются не причиной, а всего лишь следствием некого третьего фактора (пропущенной переменной). Пример Норвегии позволяет предположить, что таким фактором может выступать уровень развития общественных институтов, который вкупе с наличием существенных природных ресурсов ведет к определенному типу политических систем. В ситуации слабых институтов и «хищнических элит» в роли таких «ресурсов» может выступить что угодно. В частности, Венелин Ганев показывает, как после распада СССР на постсоветском пространстве сами государственные ресурсы выступали в качестве подобной природной ренты[6]. В такой модели сырьевая экономика и «ресурсное проклятие» являются лишь следствием более фундаментальных проблем, существующих в обществе. И, хотя натуральные ресурсы во взаимодействии со слабыми институтами ведут к еще более экстрактивному типу политических систем, они не является первичным источником проблем.

Отмечу, что логика слабых институтов также проблематична: она содержит внутреннюю тавтологию (плохие институты ведут к плохой политической системе, но как отделить институты от системы?) и чрезмерно всеобъемлюща (под «слабыми институтами» можно понимать все что угодно). Мой же основной аргумент состоит в том, что ресурсная зависимость становится проблемой лишь во взаимодействии с некими другими факторами, которые, к сожалению, оказались за рамками статьи.

Я надеюсь, что ввод в анализ этих замечаний позволит существенно усилить аргументы автора данной работы.