Кирилл Олегович Калинин (р. 1980) – преподаватель Российской экономической школы (Москва), аспирант департамента политологии Мичиганского университета (Анн Арбор, США).

Выборы 2011–2012 годов ознаменовались ростом протестных настроений, связанных с зафиксированными наблюдателями и очевидцами грубыми нарушениями избирательного законодательства, особенно в части, касающейся электоральных фальсификаций. Обвинения в адрес властей подкреплялись не только многочисленными рассказами и видеорепортажами очевидцев, выложенными в сеть, но и быстро распространившимися в блогосфере результатами статистического анализа данных, выполненных, как правило, специалистами в области технических наук. Для тех, кто не доверяет официальным результатам выборов, совпадение результатов официальной статистики и электоральных прогнозов, предложенных основными исследовательскими службами, отнюдь не стало неожиданностью. Данный факт сделал социологические организации объектом критики со стороны либеральной интеллигенции и одновременно был положительно воспринят властями, отметившими безупречный характер работы социологов[1].

Растущий интерес к диагностике электоральных фальсификаций в России подкрепляется большим количеством расчетов и графиков, авторы которых стремятся не только научно обосновать наличие таких подтасовок, но и измерить их масштаб. Однако современной наукой пока не придумана сколько-нибудь идеальная методика, способная гарантированно доказать факты электоральных фальсификаций. Впрочем, если бы такая методика была все же создана, можно не сомневаться в том, что она непременно стала бы объектом внимания фальсификаторов и действий, направленных на ее девальвацию.

В российском контексте развитие компьютерных технологий и централизация сбора и обработки электоральной статистики с помощью государственной автоматизированной системы «Выборы» (которой пользуется Центризбирком) предоставляют дополнительные возможности не только для получения быстрого и организованного доступа к результатам выборов, но и для более скоординированной манипуляции данными, отражающими итоги голосования. При этом ориентирами для администраторов выборов служат выпускаемые ведущими полстерами[2] предвыборные опросы и рейтинги, которые задают ожидаемые властью электоральные результаты. Понимание механизма расчета и природы подобных рейтингов и прогнозов, а также встроенных в них ошибок, не менее важно, чем поиск статистических аномалий в электоральных данных. Общая картина российских фальсификаций куда сложнее, чем представляется на первый взгляд. Можно утверждать, что социологические организации a priori способны задавать в своей деятельности должный уровень спроса на электоральные фальсификации, а администраторы выборов отвечают на этот спрос определенным политическим предложением.

Спрос на электоральные фальсификации в России

После 1993 года отечественные социологические службы всегда довольно успешно справлялись с расчетом предвыборных рейтингов и прогнозированием электоральных результатов. В этой связи те, кто не согласен с обвинениями в фальсификациях итогов выборов, небезосновательно указывают на то, что разговоры о массовых подтасовках по стране в целом противоречат данным экзит-полов и опросов. Иначе говоря, результаты опросов общественного мнения воспринимаются в качестве весомого аргумента, опровергающего наличие массовых фальсификаций на российских выборах. Однако многочисленные рейтинги и прогнозы, публикуемые ведущими социологическими службами, на протяжении 2000-х годов не раз удивляли многих наших сограждан. Странным образом они в точности совпадали с официальными результатами федеральных выборов, которые, в свою очередь, регулярно «грешили» изрядным набором серьезных нарушений. Разумеется, власти в ответ на любые обвинения в фальсификациях с удовольствием ссылались на прогнозные результаты социологических служб, подчеркивая их снайперскую точность и научную выдержанность. Подобная тенденция оформилась задолго до декабрьских выборов 2011 года, но только этой зимой взбудораженное масштабными фальсификациями массовое сознание встретило подобные совпадения с чувствами бурного негодования и глубокого недоверия. Стали возникать конспирологические теории, объяснявшие точное совпадение предвыборных прогнозов и официальных результатов банальным сговором власть имущих с опросными организациями, в котором последним отводилась скромная роль «легитиматоров» нужных власти показателей. К примеру, полемика, развернувшаяся между Георгием Сатаровым и Львом Гудковым в «Новой газете», отражает общие настроения, царящие среди широкой российской общественности[3].

Безусловно, конспирологические теории чрезмерно упрощают комплексный характер данной проблемы. Вполне возможно, что не столько ведущие социологические организации согласуют свои рейтинги и прогнозы с властями, сколько, наоборот, власти сами ориентируются на явно завышенные рейтинги и прогнозы при проведении федеральных выборов. Но если так, то в чем кроется причина подобной раздутости электоральной поддержки? С методологической точки зрения эта проблема гораздо сложнее, чем любые конспирологические объяснения. К сожалению, на сегодняшний день имеется ряд сложностей, препятствующих научному ответу на этот вопрос. Указанный факт, с одной стороны, связан с повсеместным использованием опросными фирмами невероятностных выборок, в которые попадают только легко доступные респонденты, а с другой стороны, широкой распространенностью «рисовки» анкет самими интервьюерами. Именно систематическое нарушение научного метода на стадии сбора данных вынуждает социологов к их корректировке с использованием различных поправочных и весовых коэффициентов, которые, основываясь на определенных теоретических построениях, грешат субъективизмом и непрозрачностью[4]. Несмотря на то, что искажающее влияние весовых и корректировочных коэффициентов на президентских выборах 2012 года было незначительным[5], потенциальное влияние этих факторов стоит учитывать.

Более значимым представляется другой фактор, влияющий на наблюдаемую раздутость рейтингов и прогнозов: наличие фальсификации предпочтений, то есть той меры, в которой реальные предпочтения индивида расходятся с декларируемыми им[6]. Известно, что высокая степень сплоченности государственного аппарата и его проникновения в социальную ткань общества способна обеспечить высокий уровень фальсификации предпочтений[7]. Так, согласно данным почтовых опросов в СССР, фальсификация предпочтений и низкая доля ответов были связаны с опасениями советских граждан касательно того, чтобы их откровения не повредили их политической репутации[8].

Игнорирование данного фактора при прогнозировании выборов приводит к смещениям в оценках, не поддающимся какой-либо коррекции. Речь идет прежде всего о склонности респондентов давать изначально ложные «социально приемлемые» ответы на вопросы о поддержке кандидатов на выборах. Эта важнейшая для всех массовых опросов проблема исследовалась на выборах 2012 года с помощью различных экспериментальных техник. Среди прочих ею занимались «Левада-центр» и ВЦИОМ. Результаты, полученные обеими социологическими организациями, в значительной мере согласуются друг с другом и позволяют лучше понять природу завышения российских электоральных рейтингов. По моим исследовательским оценкам, ошибки, заложенные в ответах респондентов на политические вопросы, могут достигать порядка 15–17%. В опросе, проведенном автором статьи совместно с «Левада-центром» перед выборами 2012 года, доля респондентов, утвердительно ответивших на вопрос о намерении проголосовать за Владимира Путина, составила порядка 45–46%, но с учетом погрешности методики данная оценка может находиться в интервале от 36% до 56%, заметно отличаясь от официальных итогов выборов[9]. Иными словами, респонденты могут скрывать свои истинные предпочтения относительно поддержки оппозиции и, наоборот, открыто говорить о поддержке партии «Единая Россия» или лично Путина, демонстрируя лояльность перед властью или, возможно, опасаясь мнимого наказания. Более того, описанный механизм успешно может объяснять и наблюдаемые совпадения в рейтингах и прогнозах между ведущими полстерами в лице «Левада-центра», ФОМ, ВЦИОМ: на качестве проводимых ими опросов скорее всего сказались одни и те же опросные ошибки и смещения.

Иначе говоря, в опросных рейтингах и электоральных прогнозах ведущих социологических организаций действительно может иметь место внушительная составляющая, связанная с ложными ответами. Однако эта ложь не столько продукт социологов, сколько результат боязни немалой части респондентов откровенно отвечать на вопросы, касающиеся электоральных предпочтений. Эта искаженная информация, возникая в ответах, затем просачивается в агрегированные предвыборные прогнозы и рейтинги и создает «зазор» для комфортного существования многочисленных администраторов выборов, ответственных за обеспечение нужного власти результата. Иными словами, маленькая ложь отдельных респондентов может обернуться большой ложью в масштабе всего общества.

Предложение электоральных фальсификаций в России

Предложение электоральных фальсификаций, реализуемое администраторами выборов, может рассматриваться в качестве функции электорального спроса. Но поскольку электоральный спрос предшествует во времени электоральному предложению, то можно говорить о влиянии опросных результатов на характер последующего электорального итога. Если изучение электорального спроса на фальсификации, о которых говорилось выше, можно проводить с помощью анализа ошибок и смещений, связанных с факторами социально приемлемого поведения и отказа респондентов от ответов, то исследования электорального предложения – гораздо более сложное и неблагодарное занятие.

Все исследования электоральных фальсификаций, использующие данные статистики, призваны доказать сам факт их наличия и по возможности измерить их масштаб[10]. Так, в рамках российского сегмента блогосферы ведется обсуждение полученных результатов с участием блогеров, верящих в наличие фальсификаций, и их противников, подвергающих предположения о подтасовках жесткой критике. Основная трудность здесь кроется в том, что данных, собранных на уровне участковых избирательных комиссий, не достаточно, чтобы подтвердить или опровергнуть гипотезу о наличии электоральных фальсификаций. К примеру, существование участков со стопроцентной явкой может объясняться не столько фальсификациями, сколько особенностями электорального поведения жителей малых поселений и военных гарнизонов, обитателей медицинских учреждений, тюрем и так далее. То же самое относится к наблюдаемой положительной взаимосвязи между явкой и голосованием за кандидата или «партию власти»: может ли она, к примеру, объясняться лишь вбросами или же особым типом электоральной культуры, присущей избирателям данной местности, – сложный вопрос, на который непросто дать однозначный ответ[11]. Подобного рода альтернативные объяснения можно было бы исключить, имея под руками данные, собранные на всех 95 тысячах избирательных участков, но при нехватке таких сведений говорить о высокой степени научной обоснованности таких суждений не приходится. Поэтому возможны два варианта выхода из затруднения: либо обращаться к более строгим допущениям, облегчающим интерпретацию данных, но в то же время зачастую слишком упрощающим их комплексный характер, либо пытаться получить дополнительную информацию со случайно отобранных участков с помощью полевых экспериментов, опросов и экзит-полов.

Первый вариант влечет определенные допущения. Так, многие исследования предполагают наличие нормального (колоколообразного) распределения и/или отсутствие взаимосвязи между явкой и голосованием в случае чистых выборов[12]. То же самое касается цифрового подхода, в основе которого лежит допущение об особом теоретическом распределении цифр после запятой[13]. Если допущение о нормальном распределении явки правдоподобно и подтверждается опытом демократических стран, то голосование в большей мере подвержено влиянию неоднородности данных, нежели явка. Аналогичным образом можно говорить и об отсутствии корреляции между явкой и голосованием: как правило, подобное допущение является слишком строгим[14]. Построение одномерных графиков игнорирует этот очевидный факт, до известной степени упрощая и огрубляя анализ многомерных данных, вписывая их только в одно измерение. Эта проблема, в частности, была описана еще Эдвином Эбботтом в XIX столетии в романе «Флатландия», где трехмерная сфера, пересекавшая фантастический двухмерный мир, представала перед его обитателями в виде меняющей размеры окружности[15].

Поэтому наиболее убедительным доказательством фальсификаций служит наличие зубцов на «круглых» значениях явки и голосования за «партию власти» – так называемая «пила Чурова». Согласно сигнальной теории фальсификаций, укрепление политической централизации в России способствовало изменению рациональных стратегий губернаторов. Если в середине 1990-х отношения между политически автономными губернаторами и Кремлем выстраивались в виде торга, в рамках которого благоприятные электоральные результаты обменивались на политические (экономические) ресурсы, то последующая политическая рецентрализация 2000-х годов побудила губернаторов к смене своих стратегий на сигнальные. Они предполагают использование фальсификаций на «круглых», спущенных сверху, значениях явки в качестве сигналов губернаторской лояльности. Сигнал вознаграждается бóльшими межбюджетными трансфертами со стороны Кремля, а также гарантиями политического выживания региональных руководителей. Эта теория была подтверждена в ходе анализа эмпирических данных президентских выборов 1996-го, 2000-го, 2004-го и 2008 годов[16].

Второй вариант решения проблемы доказательства фальсификаций предполагает сбор дополнительных данных посредством полевых экспериментов, социологических опросов и экзит-полов. В его основе лежит случайный отбор участков или индивидов в выборку, характеристики которой собираются и анализируются с помощью статистических методов[17]. Так, полевые эксперименты позволяют оценить уровень электоральных фальсификаций, сравнивая результаты выборов по двум типам отобранных случайным образом участков: тех, где специально подготовленные наблюдатели смогли зафиксировать серьезные нарушения, и всех остальных. К примеру, в рамках проекта «Гражданин наблюдатель» с помощью полевого эксперимента в ходе думских выборов 2011 года по Москве удалось рассчитать объем фальсификаций в пользу «Единой России», равный 11%[18].

Диагностика электоральных фальсификаций – весьма сложная и трудоемкая процедура, подразумевающая разработку методов анализа данных и построение объяснительных теорий. Ее успешная научная реализация невозможна без последовательного исключения альтернативных объяснений всех наблюдаемых статистических аномалий, которым мы склонны приписывать ярлык фальсификаций. Важно при этом не уподобляться жителям Флатландии, неспособным увидеть всю «сферу» целиком. Наша задача куда сложнее: так как данные, как правило, имеют многомерную природу, то вполне возможно, что, вместо двухмерных фальсификаций, мы наблюдаем многомерные «сферы» сложного электорального процесса. В этой связи исследования фальсификаций должны руководствоваться правилами научного метода, позволяющего исключить большинство альтернативных объяснений посредством моделирования или эмпирического анализа. Только тогда можно будет говорить о наблюдаемых статистических аномалиях как о научно доказанных электоральных фальсификациях.

Неэффективное фальсификационное равновесие

Если механизм возникновения электоральных фальсификаций, задаваемый опросными организациями, действительно работает, то анализ данных социологических опросов, учитывающий фактор «фальсификации предпочтений», а также анализ электоральной статистики, нацеленный на поиск аномалий, должны успешно согласовываться между собой. Иными словами, речь идет о наличии своеобразного рыночного равновесия, которое может устанавливаться между формируемым опросными организациями спросом на фальсификации и ответным предложением со стороны администраторов выборов. О неэффективности этого равновесия можно говорить в том случае, если предвыборные рейтинги и прогнозы de facto характеризуются наличием избыточной фальсификационной компоненты[19]. Проблема состоит не столько в том, что ведущие социологические организации согласуют свои рейтинги и прогнозы с властями, сколько, наоборот, в том, что власти при проведении федеральных выборов ориентируются на явно завышенные рейтинги и прогнозы. Такое раздувание политических рейтингов и прогнозов само по себе способно осложнить социально-психологический климат в стране, так как ложь имеет способность к самовоспроизводству по восходящей. Раздутость рейтингов и прогнозов никому не выгодна. Во-первых, возможное завышение рейтингов вынуждает администраторов выборов всеми правдами и неправдами «выбивать» плановые результаты из подведомственного им населения, что не только требует затрат, но и вызывает чувство отторжения у большинства наших сограждан. Во-вторых, это не идет на пользу и самой власти, которая теряет способность адекватно реагировать на меняющиеся запросы общества и чувствовать рост протестных настроений. В-третьих, потенциальная раздутость рейтингов и электоральных прогнозов невыгодна и самим социологическим службам. Они оказываются «крайними» в глазах как населения, которое начинает отказывать им в доверии, вынуждая все больше сил направлять на побуждение респондентов к участию в опросе, так и самой власти, знающей реальную цену большинства рейтингов и прогнозов при администрировании и фальсификации выборов. И, наоборот, при исследовании и дальнейшем учете фактора социально-приемлемых ответов в политических рейтингах и прогнозах появляется возможность не только обеспечить доверие между всеми заинтересованными субъектами, но и свести электоральные фальсификации и использование административного ресурса на российских выборах к минимуму.

С приходом новой электоральной «оттепели» осенью 2012 года появляется уникальная возможность для развития открытых альтернативных опросных проектов, объединяющих всех экспертов, заинтересованных в развитии и улучшении опросных техник. К примеру, независимый проект «Открытое мнение», реализованный на деньги самих социологов в ходе прошедших президентских выборов в виде общероссийского телефонного опроса, сумел объединить значительную часть экспертного социологического сообщества вокруг задачи получения более объективных результатов электоральной поддержки основного кандидата[20]. Тиражирование опыта «Открытого мнения» на региональные и местные электоральные площадки позволит не только получить более объективные первичные данные со свободным доступом, но и составить здоровую конкуренцию опросным организациям, которая может помочь в повышении качества социологического продукта благодаря улучшению опросной методики с учетом всех выявленных ошибок. Успешная реализация опыта, накопленного Владимиром Звоновским и другими социологами, состоялась, в частности, совсем недавно на скандальных выборах мэра Астрахани[21]. Не исключено, что по меньшей мере через каких-нибудь пять или шесть лет (небольшое по историческим меркам время) российская эмпирическая социология сможет, наконец, проводить электоральные опросы на качественно ином методологическом уровне и тем самым вернет себе однажды утраченное общественное доверие. Благодаря решению проблемы искаженной информации и дефляции предвыборных прогнозов и рейтингов будет устранен и «зазор», позволяющий реализовывать электоральные фальсификации, а это значит, что все мы – избиратели и политики – научимся жить не по лжи.