Ольга Бурмакова (р. 1984) – социолог, независимый гендерный исследователь. Сфера научных интересов – гендер и сексуальность, квир-теория, права женщин и ЛГБТ.

Центральная тема, захватившая феминистские блоги в последний месяц, – обсуждение статьи Анны-Марии Слотер «Почему женщины все еще не могут получить все»[1]. Ее автор – юрист, политолог и аналитик, первая женщина на посту главы отдела планирования политики государственного департамента США. На основе своего опыта и опыта многих женщин, сделавших блестящую карьеру, она рассматривает, как существующая система организации труда по-прежнему заставляет женщину делать выбор между карьерой и семьей. Эта статья породила сильнейшую волну феминистской дискуссии, которая одновременно включает повторение прежних достижений феминистского дискурса и кажется даже началом нового этапа.

Слотер освещает много серьезных проблем в системе трудовой деятельности, которая по-прежнему ориентирована на одиночек и людей, готовых уделять работе больше времени, чем семье: требование сверхурочной работы, частые поездки, несовпадение рабочих часов с часами работы школ, неуважительное отношение к работникам (особенно к женщинам), которые стремятся освободить время для детей и семьи. Она отмечает, что существующая ситуация проблематична как для женщин, так и для мужчин, так как мужчины тоже оказываются лишены возможности должным образом заботиться о детях и других членах семьи. Однако, в отличие от мужчин, которые в целом более привычны к отказу от семьи ради работы (что, конечно, не является поводом для одобрения), женщины, с одной стороны, подвергаются большему социальному давлению, заставляющему их предпочесть семью карьере, а с другой, – сами не хотят терять эмоциональную близость с детьми, лишаться возможностей участвовать в их жизни. Слотер предлагает ряд мер для решения проблемы: пересмотр ценностей и перестановку приоритетов как на индивидуальном уровне, так и на уровне системы труда (отмечая в том числе, что долгие часы работы в офисе и частые поездки становятся все менее эффективными в свете современных технологий коммуникации), включение мужчин в число заинтересованных в гибком рабочем графике и новое понимание ухода за детьми как части успешной карьеры, а не временного или полного отказа от нее.

Эта статья вызвала бурные дискуссии в блогах. Одной из основных тем стало, разумеется, гендерное неравенство: в зарплатах (мужчины во всем мире до сих пор получают больше женщин за выполнение одной и той же работы), в распределении домашнего труда (женщины по-прежнему отрабатывают «вторую смену» неоплачиваемого ухода за домом, детьми и другими членами семьи), в том, что культура труда и системы социальной поддержки устроены таким образом, что образуют барьеры на пути женщины с детьми, даже не на пути к большой карьере, а в обычной работе. Отдельное внимание в дискуссии обращается на стереотип сознания относительно того, что женщины естественным образом предназначены для ухода за домом и детьми и хотят этим заниматься, в то время как для мужчин это тяжкий труд:

«Но еще опаснее, чем отмазка “это мой выбор” – которая всплывает каждый раз, когда кто-нибудь начинает критиковать политическую сторону роли домохозяйки, – распространенное убеждение в том, что женщины хотят заниматься этой работой. Что мы имеем естественную склонность ко всем домашним делам – особенно к уходу за детьми. Может быть, для части женщин это и так, но обобщение вредит всем нам. Ведь как мы можем эффективно бороться за разумную политику на рынке труда, если сохраняется допущение, что, когда доходит до дела, мы в действительности ждем окончания рабочего дня? […] Допуская верность гендерного нарратива, будто женщины занимаются уходом за домом и детьми потому, что это приносит им удовлетворение, а не потому, что это необходимо, мы поддерживаем идею того, что женщины, а не мужчины, должны выполнять бóльшую часть домашних работ и не нужны никакие социальные структуры для их поддержки. Потому что уход за детьми для нас – уже награда!»[2]

Гендерный баланс в сфере труда является не только женским вопросом. Слотер неоднократно отмечает мужскую сторону проблемы соотношения работы и семьи и даже приводит примеры мужчин, которые изменили подход к этому вопросу в своих организациях, и организаций, которые сначала создали политику позитивной дискриминации женщин в вопросах ухода за семьей и детьми, но затем распространили ее и на мужчин. Она также показывает, что вопрос баланса касается всех работников независимо от пола, уровня дохода, рода занятий и даже семейного статуса, поскольку у многих нет детей, но есть обязанности по уходу за больными женами или мужьями, стареющими родителями. Однако в основном она делает акцент на роли равновесия в сфере работы и семьи для делающих карьеру женщин:

«Согласно данным нью-йоркского Института семьи и работы, мужчины сейчас чаще сообщают о конфликте между семьей и работой, чем женщины. Большой победой на пути к гендерному равенству был момент, когда люди наконец перестали все время говорить: “Она хорошо работает – для женщины, конечно”. Следующим большим шагом будет момент, когда люди перестанут говорить: “Очень трудно совмещать семью и работу – для женщины”. Трудно и мужчинам, и женщинам. Мы должны добиваться таких практик и политики, которые позволяют людям организовывать свою трудовую жизнь в соответствии с изменяющимися индивидуальными предпочтениями и семейными обязательствами, а не только в соответствии с традиционными гендерными ролями»[3].

Роль мужчин в уходе за детьми отмечается и в статье Слотер (она пишет, что не смогла бы сделать карьеру, и особенно работать в госдепартаменте, если бы ее муж не взял на себя половину обязанностей, а во время ее службы в правительстве – львиную их долю), и в блогах, где развернулась полемика.

Ответственное родительство и активное участие мужчин в уходе за детьми – растущий тренд американского общества, однако серьезную критику вызывает то, что мужчины получают похвалу и вознаграждение за выполнение будничных забот, а те же действия в исполнении женщин не отмечаются как что-то особенное и заслуживающее похвалы. В то время как участие мужчин в домашнем хозяйстве и воспитании воспринимается как «вспомогательная», необязательная работа, женщинам она вменяется в обязанность.

Слотер рассматривает варианты карьерного пути женщины: рождение детей между двадцатью и тридцатью годами часто приводит к тому, что она не может затем сделать серьезную карьеру, ее финансовые возможности ограничены. Слотер на своем и чужом примере рассматривает случаи такой карьеры, когда женщина сначала добивается профессиональных успехов, откладывая рождение детей на период между тридцатью и сорока годами для того, чтобы иметь финансовые возможности для их воспитания и добиться профессиональных достижений, позволяющих ей меньше опасаться за собственное будущее. Этот сценарий соответствует набирающему силу американскому тренду:

«Число беременностей среди женщин 20–25 лет заметно уменьшилось, а среди женщин за 30 увеличилось. Это не радикальная перемена, но она достаточно значительна для того, чтобы констатировать, что сочетание активного использования контрацепции и более высокого уровня образования женщин влияет на их репродуктивный выбор и все больше женщин ждут достижения зрелости и стабильности прежде, чем заводить детей. […] Да, у беременности после тридцати риск чуть выше, но его значительно перевешивают преимущества для матерей и тех детей, которые появляются тогда, когда женщина готова их иметь»[4].

Другой важной темой феминистской критики является описание в статье жизненного опыта женщин, занимающих высокое положение, обладающих властью. Слотер подчеркивает, что пишет на основании собственного опыта и опыта женщин своего круга – образованных, занимающих высокие должности, состоятельных. Феминистские блоги обращаются к опыту женщин из низших классов, бедных, цветных, матерей-одиночек – словом тех, для кого описанная Слотер ситуация выбора между работой и уходом за детьми не актуальна: они вынуждены трудиться – причем в тяжелых условиях и за низкую оплату, – чтобы содержать и себя, и детей.

Слотер предполагает, что увеличение количества женщин во власти приведет к изменению трудовой политики, снижению дискриминации и развитию социальных структур, направленных на помощь родителям по уходу за семьей одновременно с работой. Многие феминистки, отчасти соглашаясь с ней, в то же время сомневаются, что дело только в гендерном балансе внутри властных структур. Они пишут о многочисленных женщинах-политиках, которые принимали антиженские решения и пропагандировали антиженскую политику – в том числе Маргарет Тэтчер, Сару Пэйлин, Мишель Бахман и других. Кроме того, присутствие женщин во власти, как правило, влияет на положение представительниц высшего круга, но не обязательно сказывается на судьбе женщин, находящихся на других ступенях карьерной или социальной лестницы:

«Во-первых, [в статье] предполагается, что обладающие властью женщины, набрав критическую массу, изменят семейную политику не только для других обладающих властью и богатых женщин. Но так происходит все время. Поэтому менеджера по работе с клиентами можно уволить за затянувшийся перекур, а топ-менеджер той же компании получает премию за четырехчасовые ланчи. Политика работодателя все время применяется по-разному и часто – в пользу власть имущих. […] Нет причин думать, что подход женщин к институтам привилегий и власти будет значительно отличаться от подхода обладающих властью мужчин. Или, точнее, нет причин думать, что их подход будет отличаться в том, что положительно влияет на женщин, не обладающих властью»[5].

Феминистки предлагают взглянуть на проблему шире: рассмотреть устройство властных структур, сформированное таким образом, что многие группы находятся в более уязвимом положении и имеют значительно меньше доступа к рычагам власти. Флавиа Джодан критикует саму картину успеха, описанную в статье Слотер, – успеха реализованного в высоких карьерных достижениях, в рамках существующего устройства власти и сложившейся иерархии, которая делит людей на имущих и неимущих, обладающих властью и безвластных:

«Я обязана отречься от гегемонного феминистского дискурса, который пропагандирует успех, не подвергая сомнению контекст, в котором должен достигаться этот успех. Я вынуждена протестовать против растущей пропаганды участия в деятельности корпораций как меры “феминистских достижений” и процветания женщин. Пока мы не задаемся вопросом, за счет кого достигаем успеха, мы будем продолжать увеличивать разрыв между теми женщинами, которыми позволено его достичь, и теми, у кого не было на это шансов. В нынешней ситуации нам не положено “получать все”. Более того, мы должны все время стремиться “к большему”. Эта модель основана на бредовой идее постоянного роста и эксплуатации все большего и большего количества ресурсов и людей для его поддержания»[6].

Еще один аспект дискуссии – то, что названо в заголовке статьи «получить все». Что входит в это «все» и возможно ли вообще его иметь? Слотер критикует феминизм своего поколения одновременно и за обещание «быть хорошей феминисткой и получить все» и за то, что такая постановка вопроса приводит женщин к неизбежному проигрышу, так как, отступаясь от карьеры ради семьи, они «предают феминизм», а отрекаясь от семьи ради карьеры, тоже ощущают себя недостаточно успешными.

Часть феминистских блогеров раскритиковали сам подход с идеей «получить все», заявляя, что выбор между карьерой и семьей является универсальной проблемой. Другие возражают против такого подхода к феминизму, утверждая, что не феминизм виноват в невозможности «получить все»:

«Если феминизм должен был обеспечить женщинам полное удовлетворение, позволить им получить все, то каждая из них, не вполне довольная своей участью – из тех, кто работает по многу часов, с трудом оплачивает счета, проводит над грязной посудой больше времени, чем ее партнер, чувствует вину за пропущенный школьный спектакль или презентацию делового партнера, кого тянут в разные стороны и с такой силой, которая, по ее ощущениям, не известна ее мужу, – такая женщина не просто ощущает на себе действие зма, экономического барьера, разрыва в зарплате и патриархальной модели публичной и приватной жизни. […] Нет, из-за фантомного желания “получить все” она ощущает предательство со стороны феминизма. Она сама себя предает! Феминистское движение, в развитии которого она нуждается (борьба за общие детские сады, за лучшие школы, за повышение минимальной зарплаты, за оплачиваемый декретный отпуск, за культуру труда – не полагающую всех работников “мужчинами”, имеющими жен для домашней работы), оказывается виновато в том, что многовековое гендерное неравенство не удалось полностью отменить за прошедшие 50 лет»[7].

Наконец, некоторые обратились к критике мейнстримного феминизма (в который входит и версия феминизма, описываемого Слотер), полемизируя одновременно и с тезисами статьи, и с теми, кто утверждает, что невозможно «получить все». Невозможно получить все в существующей структуре властных иерархий, которую мейнстримный феминизм стал поддерживать, сосредоточившись на целях внутри, а не вне ее:

«Правда в том, что мы как будто разучились мечтать. Мы отказались от креативного потенциала политической грезы ради зова сирены – идеи “разбить стеклянный потолок”. Мейнстримный феминизм (под которым я подразумеваю феминистский дискурс, ярче всего представленный в медийной сфере, равно корпоративной и независимой) стал инструментом для усиления нынешней системы неравенства. Мы больше не предлагаем альтернативы. Мы хотим полного участия в уже существующей структуре. И я вновь говорю, что это чушь. Я хочу, чтобы мой феминизм был феминизмом мечты. Я хочу, чтобы он основывался на вере в трансформирующую силу представления невозможного. Я хочу, чтобы он перестал гоняться за ложным равенством, которое заставляет нас соревноваться за право быть лучшими менеджерами в системе, исключающей “недостойных”; я хочу, чтобы он дал нам возможность переосмыслить будущее, в котором мы больше не будем низшим классом внутри низших классов. Я больше не хочу пассивного феминизма, который посвящен созданию возможностей немногих допущенных за счет дискриминации миллионов, участь которых – радоваться успехам других женщин во имя солидарности. Я хочу феминизма утопий и воображения. И тогда, возможно, мы сумеем получить все. Хотя, наверное, это “все” будет совсем не тем, что мы подразумеваем под этим сегодня»[8].