Анна Владимировна Урядова – историк русской эмиграции, профессор Ярославского государственного университета.

Русская пореволюционная эмиграция включала в себя множество военных, разных чинов, званий и родов войск, имевших богатый боевой опыт, в том числе, и на фронтах Первой мировой войны (Великой, как называли ее эмигранты и как ее до сих пор называют в Европе). В 1920–1930-е годы военная наука европейских государств, в отличие от советской, активно анализировала и осмысляла опыт этой войны. Большое значение этой проблематике придавала и русская эмиграция. В сознании многих русских, покинувших Россию, Первая мировая, революция и гражданская война слились в одно трагическое событие.

Упущенные возможности

По мнению исследователя военной эмиграции Анзора Бегидова, боль военных поражений стала одним из факторов, сформировавших облик российского военного зарубежья. Помимо социально-политических и экономических причин катастрофы, русская эмиграция особо выделяла ее военно-профессиональный аспект, размышляя над уроками прошедших войн и путями преобразования российских вооруженных сил[1]. События 1914–1918 годов нуждались в рефлексии, а ее формы были самыми разными, включая мемуары, записки, эссе, статьи, научные исследования. Их авторами становились, как правило, офицеры, преподаватели военных учебных заведений, государственные деятели, реже – низшие чины, рядовые солдаты, казаки.

Массив эмигрантской литературы, посвященной войне, весьма обширен[2]. По тематике можно выделить следующие группы исследований и мемуаров: о войне в целом[3]; об отдельных родах войск, армиях, кампаниях, операциях, битвах[4]; о деятельности военачальников противоборствующих армий[5]; об экономике и внутреннем положении России в годы войны[6]. В одной статье сложно рассмотреть творчество всех авторов-эмигрантов, писавших о войне и стремившихся сохранить память о ней среди соотечественников, поэтому мы затронем лишь некоторые из них.

Профессор и генерал-лейтенант Николай Головин пользовался мировой известностью как ученый. Он читал историю Первой мировой войны во Французской высшей военной школе (Ecole superieure de guerre), а позже был приглашен в Стэнфордский университет. В 1921 году генерал Врангель предложил ему открыть в Белграде русскую военную академию, а к началу 1930-х годов под его руководством или при его участии действовали несколько кружков, школ, объединений, связанных, в том числе, с историей Первой мировой. В 1920–1930-е годы он опубликовал множество книг и статей, посвященных различным аспектам минувшей войны[7]. Головин отмечал, что трагический для России исход войны заслуживает особого внимания, поскольку подобное исследование могло бы помочь понять социальные процессы, происходящие в современных государствах в условиях огромного военного напряжения. Исходя из поставленных задач он акцентирует внимание на потребностях и расходе «живой силы» и воздействии боевых событий на массовую психику. Некоторые исследователи полагают, что генерал Головин (вместе с генералом Даниловым) стал основателем такого направления в изучении Первой мировой, как социология войны. Головин оспаривал точку зрения исследователей, полагающих, что военный потенциал России обусловлен сугубо численностью ее населения и размерами территории. Свои работы по истории Великой войны Головин рассматривал как часть будущего исследования «Социология войны», причем он ясно осознавал своевременность обращения к данной теме в предвоенной ситуации конца 1930-х годов:

«Лечение всякой болезни становится на верный путь лишь после того, как хорошо изучена природа самой болезни. А война есть социальная болезнь»[8].

Антон Керсновский – дипломат по образованию; он не состоял на военной службе, юношей покинул Россию, самостоятельно получил обширные знания в области военной истории, теории, философии. С 1927-го по 1940 год только в «Русском военном вестнике» (с 1928-го – «Царский вестник») вышли более пятисот его публикаций. К 25-летию начала войны он опубликовал краткий очерк ее истории, выделив в нем два события «капитального значения для российской великодержавности»: Лондонский протокол[9] и вступление Турции в войну. Первый, по его мнению, был самой крупной дипломатической ошибкой России за всю войну: в результате этого договора она добровольно низвела себя до державы второго сорта (на конференциях Россия стала только «союзником с правом совещательного голоса»). Автор считал, что Россия, вовлеченная в войну «высокоморальными побуждениями защиты меньшего брата» серба, до вступления в нее Турции лишь защищалась: война для нее носила оборонительный характер. Позже, однако, война приобрела для России великодержавный характер, на что были три причины: духовная («крест на Святой Софии»); политическая (проливы); экономическая (опять же проливы)[10]. Отчасти солидарен с ним и генерал от инфантерии Юрий Данилов, игравший в 1914–1915 годах ключевую роль в планировании военных операций русской армии. Он тоже считал войну со стороны России вынужденной и оборонительной:

«Россия к началу войны 1914 года далеко не была готова – ни политически, ни по состоянию своих финансов и промышленности, ни в узко военном смысле»[11].

Керсновский одним из первых в историографии Первой мировой уделил внимание ее общественному восприятию. В провалах армии он обвинял военное руководство, оправдывая при этом Николая II. Автор считал, что неверно была выбрана стратегия войны: «ключи от Берлина находились на Босфоре», а не наоборот. Если бы русские овладели Константинополем весной 1915 года, все успехи немцев и австрийцев были бы сведены на «нет», война не затянулась бы, и революция не произошла бы. Кроме всего прочего, автор поднимает вопрос о роли Германии в организации рабочих беспорядков 23 февраля, которые Родзянко с единомышленниками превратили в революцию[12].

Кто виноват?

Большое внимание эмигрантские авторы уделяли стратегии, которую в 1914–1917 годах предпочла русская армия. Так, Николай Головин полагал, что Верховное командование должно было сосредоточить все силы против Австро-Венгрии как более слабой державы и, выведя ее из войны, помочь Франции. Юрий Данилов, напротив, считал, что, во-первых, Россия должна была строго выполнять союзнические обязательства, взятые еще до войны, а во-вторых, Восточная Пруссия была единственным объектом, удар по которому немедленно влек за собой переброску германских войск с запада на русский фронт[13]. Этими вопросами занимался и русский военный историк, генерал-лейтенант Алексей Байов. К 1922 году он подготовил курсы лекций «Великая мировая война» и «История мировой войны 1914–1918 годов на франко-германском фронте», а также работы «Вклад России в победу союзников» и «Истоки великой мировой драмы»[14]. Главным образом его интересовала роль России и союзников в Великой войне, причины ее развязывания и поиск виновных в этом. Как известно, Версальский договор возложил вину за развязывание войны на Германию, а немецкое общественное мнение в 1920-е годы перекладывало ответственность на Францию и, особенно, на ее президента Анри Пуанкаре. Социалисты многих стран, в том числе и большевики, в числе прочих виновников войны называли российский империализм, с чем соглашались представители бывшей Австро-Венгрии[15]. Проанализировав экономическое развитие за предвоенную четверть века, Байов отмечал столкновение интересов Англии и Франции с интересами Германии (борьба за рынки сбыта и колонии) и отсутствие противоречий между Германией и Россией. Он полагал, что война была выгодна прежде всего Англии; России же, напротив, она была не нужна, но ее участие оказалось неизбежным, поскольку в значительной степени это была война за русский рынок и за влияние на него[16].

Среди «духовных» причин, породивших войну, этот автор называл и пропаганду превосходства немецкой нации над другими народами. Со стороны Англии он выделял следующий фактор психологического толка:

«Англия, как показывает история, органически не может переносить сильного развития любого государства в том или ином отношении, и в случае если это происходит, то она как бы автоматически начинает противодействовать ему, настойчиво добиваясь своей цели»[17].

Этот момент сказался как в начале, так и в конце войны: Англия добивалась, тщательно скрывая это, чтобы Россия не попала в число победителей: ее беспокоило создание предпосылок для превращения России в самую мощную державу мира. И если Головин сомневался в этом, то Байов, напротив, настаивал:

«Традиционный образ действия Англии теперь требовал, чтобы от войны, в значительной степени ею созданной, она пострадала бы возможно меньше, но выигрывала бы возможно больше»[18].

Оценивая вклад России в победу Антанты, он считал его, в отличие от вклада союзников, огромным. Разумеется, он резко осуждал февральскую революцию и ее деятелей[19].

Поиском причин и виновных занимались и другие авторы. Полковник Генерального штаба Иван Патронов, редактировавший с 1921-го по 1941 год «Военный сборник», посвятил этому статью «Причины и следствия Великой войны»[20]. Главной экономической причиной всемирного конфликта он, как и генерал Байов, считал бурное экономическое развитие Германии после объединения в 1871 году и ее соперничество с Англией и Францией. Соответственно, в политике России он не усматривал никаких империалистических целей.

Один из организаторов Добровольческой армии, генерал-лейтенант Антон Деникин, в книге «Путь русского офицера» утверждал, что бесспорная вина за развязывание войны лежит на центральноевропейских державах. Наряду с политическими и экономическими причинами войны он обнаруживает и ее психологические истоки, в частности, особый духовный склад немцев, которые, провозгласив себя «высшей расой», заявили об «исторической миссии обновления дряхлой Европы» на основе пангерманизма. Сюда же этот автор зачисляет и оказываемое Россией покровительство балканским странам[21]. В то же время бывший профессор Николаевской военной академии, генерал-майор Михаил Иностранцев, предостерегал от упрощенной оценки тех причин, которые спровоцировали войну. Он указывал:

«Всемирная война, как и все исторические явления, имеет причиною, конечно, не один какой-нибудь факт или событие,.. а целую цепь глубоких исторических явлений, находящихся между собой в тесной зависимости».

При этом экспансионистские устремления Германии Иностранцев выводил из национального менталитета, а не из экономического развития, хотя подчеркивал и роль последнего, который, по его мнению, «еще дальше толкнул Германию по пути империализма»[22].

Большинство эмигрантов отмечали жертвенность России при выполнении ею обязательств перед союзниками. Как писал Керсновский, поддавшись «домогательству» Франции, главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, к двум предусмотренным стратегическим направлениям добавил третье: «наступление кратчайшим путем на Берлин» от Варшавы, для чего была образована новая армия. Тем самым было ослаблено люблинское направление, на которое как раз нацеливались главные силы Австро-Венгрии. Эта французская затея, по мнению автора, едва не привела к катастрофе всего фронта и лишь с трудом, героическими усилиями и ценой огромных потерь, русским удалось избежать полного крушения[23]. Аналогичную мысль высказывал и создатель Русского корпуса в Сербии, генерал Михаил Скородумов, открывая на белградском кладбище памятник героям Первой мировой войны. В своей речи он заявил о бессмысленности войны для России и подверг гневной критике Англию и Францию, которые, по его мнению, извлекли из войны большую пользу и не были верны своему союзническому долгу[24]. Наконец, похожая точка зрения встречается и в отчете Кружка по изучению мировой войны:

«Бросая в Восточную Пруссию в трагический для Франции момент две русские армии, до их окончательного сосредоточения и готовности к бою, Верховное русское командование исходило из интересов общих, жертвуя интересами русскими во имя спасения Франции. Русские армии терпели страшные поражения, тем не менее, варшавская операция считается образцом маневренного искусства русских полководцев, на котором, несомненно, будут воспитываться будущие военные деятели»[25].

Основываясь на опыте Первой мировой и других войн начала ХХ века, русские эмигранты разделяли общее мнение о несовершенстве методов подготовки высшего командного состава российской армии. Военные мыслители стремились создать новую теоретическую платформу для строительства вооруженных сил будущей России, вырабатывая военные доктрины и стратегические теории. Эмигрантские военно-научные исследования в большинстве своем носили вдумчивый, серьезный аналитический характер. Идеализация войны в них отсутствовала, о чем свидетельствует хотя бы глубокий анализ причин поражения России.

Главные причины поражений, по мнению подавляющего большинства эмигрантских исследователей, коренились в неподготовленности, некомпетентности и грубых ошибках высшего военного руководства. При этом некоторые из этих исследователей снимали вину с императора, возлагая ее только на его подчиненных. Вторая группа причин была связана с самой армией, которая была побеждена изнутри, оказавшись к концу войны полностью деморализованной. Наконец, третью группу причин обусловила позиция союзников, которые требовали от России выполнения договоров, но сами не всегда им следовали.

Печать, общество и память о войне

Заметную роль в сохранении памяти о войне, особенно в первые эмигрантские годы, играли зарубежные военные издания. Среди них были: «Часовой» (Франция и Бельгия), «Военный сборник» и «Вестник военных знаний» (Сараево), «Военно-исторических сборник» (София), «Война и мир» (Берлин), «Армия и флот» (Шанхай), «Артиллерийский журнал» (Париж), «Морской журнал» (Прага), «Русский инвалид» (Париж). Только в Югославии с 1920-го по 1941 год выходили более 40 периодических изданий военной направленности. Газеты и журналы публиковали информацию о лекциях, беседах, деятельности профильных союзов. Помимо прямых информационных задач, русская зарубежная пресса, постоянно возвращаясь к теме Первой мировой войны, решала и просветительские проблемы. Поскольку в эмиграции оказались люди, отстаивавшие разные позиции, в том числе, и относительно Великой войны, военная пресса выполняла функцию дискуссионной площадки.

Много откликов, например, вызвала работа генерала от инфантерии Василия Флуга «Высший командный состав», представленная им в 1926 году на конкурс военно-научных работ «Районного правления Общества русских офицеров Генерального штаба в Югославии». В ней он давал жесткую оценку командованию русской армии 1914–1917 годов, считая, что именно на нем лежит ответственность за многочисленные неудачи. Среди прочих пороков автор перечисляет такие явления, как пассивность и внутренняя апатия, беспечность и небрежность, отсутствие гражданской дисциплины и болтливость[26]. Признавая, что Флуг во многом прав, его читатели тем не менее вступили с ним в полемику, утверждая, что наряду с отрицательными примерами в русской армии были и блестящие военные деятели, и блистательные победы. Более того, многие настаивали на том, что если бы не случилась революция, то весной 1917 года Россию ждала бы победа.

Газеты и журналы выступали также в качестве общественных организаторов, объединяя вокруг себя единомышленников, интересующихся военным делом и военной историей. Аудитория прессы была значительно шире, чем у лекторов, однако освещение различными СМИ событий Первой мировой было неравномерным: так, «Часовой» уделял ей крайне мало внимания, зато «Военный сборник» только в первой половине 1921 года опубликовал более десятка материалов. Во многом позиция издания объяснялась составом и политической ориентацией редакционного коллектива. В связи с особыми военными датами к проблематике Первой мировой обращалась и массовая эмигрантская пресса, например, парижская газета «Возрождение»[27].

Тем не менее усилий прессы было не достаточно. Ее работе по осмыслению мирового конфликта способствовало институциональное оформление профильных общественных организаций, нацеленных на исследование войны, сохранение памяти о ней и помощь ее инвалидам. Эмигранты понимали, что выполнению этих задач препятствует бедственное положение русских изгнанников, оказавшихся за рубежом. В частности, генерал от кавалерии Абрам Драгомиров в преамбуле «Записки о необходимости среди военной эмиграции подготовительных работ по воссозданию русской армии» констатировал, что с каждым годом пребывания за рубежом число лиц, которые были бы способны посвятить себя осмыслению уроков войны, уменьшается. Он предлагал создавать общества, призванные «поддерживать знания по каждой специальности на уровне требований современной науки, установленных на основании опыта мировой войны». Такие объединения должны были подбирать и систематизировать материалы по широкому спектру вопросов, выдвинутых мировой войной: от организации крупных общевойсковых соединений до принципов обучения и воспитания войск[28].

В 1924 году по инициативе полковника Николая Герцо-Виноградского в Сан-Франциско было учреждено Общество русских ветеранов Великой войны. С 1925 году при этом объединении возникла библиотека, в которой накапливались книги и журналы, посвященные войне; с 1926 года общество начало издавать собственный «Вестник». Этот журнал просуществовал почти 70 лет, что для эмигрантских изданий было большой редкостью. В 1934 году общество купило себе здание, а в 1944-м, в день празднования своего 20-летия, открыло в нем военный музей, в котором собраны многочисленные альбомы, публикации и архивные материалы, посвященные Первой мировой войне[29]. Многочисленные документы по истории Первой мировой хранятся и в Музее русской культуры в Сан-Франциско[30], а также в культурно-просветительском обществе «Родина» в Лейквуде (штат Нью-Джерси). С 1990-х годов их начали передавать в архивы России[31].

Не только музеи, но и различного рода военные общества ставили своей целью сохранение памяти о войне и анализ ее событий. Например, Общество ревнителей военных знаний, организованное в 1921 году группой проживавших в Белграде офицеров Генерального штаба и гражданских ученых, видело свою задачу в «изучении и обработке военно-исторических материалов минувшей Европейской войны». С сентября 1921-го по ноябрь 1941 года Общество издавало «Военный сборник», среди авторов которого были видные русские военачальники. Члены этого кружка составили впоследствии основу будущего Русского военно-научного института в Белграде.

Сразу после крымской эвакуации выпускники Николаевской военной академии создали в Константинополе «Общество русских офицеров Генерального штаба», вошедшее позже в Русский общевоинский союз (РОВС). Эта организация регулярно проводила конкурсы военно-научных работ (в 1922-м, 1923-м, 1924-м и 1926 годах), победители которых получали премии, а их работы издавались и рассылались по отделениям РОВС в разных странах. Так, конкурс 1924 года был посвящен современным теориям подготовки и ведения войны, а среди его основных тем были, в частности: «Организация тыла современных армий по опыту Великой войны», «Работа штабов в период Великой войны», «Эволюция тактики пехоты во время Великой войны» и так далее. Кроме конкурсов, устраивались обсуждения докладов о войне. С 1922 года обществом издавался собственный ежемесячник[32].

С 1927-го по 1939 год во Франции по инициативе генерала Головина действовали курсы, которые в первый год своей работы назывались «Высшими военно-научными курсами систематического изучения военного современного дела», а затем были зарегистрированы при правительстве Франции как «Общество русских комбатантов по изучению мировой войны и ее последствий». В 1932 году из-за недовольства советских представителей активностью военной эмиграции это учреждение было переименовано в «Институт изучения современных проблем войны и мира». Среди читавшихся здесь дисциплин были, например: «Общая история мировой войны 1914–1918 годов», «Мобилизация промышленности во время Великой войны и подготовка к будущей мобилизации» и другие; программа же подготовки по общей и высшей тактике предусматривала рассмотрение конкретных примеров времен Первой мировой[33]. В 1931 году отделение курсов было открыто в Белграде. Наконец, при Русском народном университете в Праге действовал Кружок по изучению мировой войны под руководством генерала Виктора Чернавина. С 1927 года на базе историко-философского отделения того же университета работал кружок под руководством генерала Иностранцева, занимавшийся «исследованием опыта минувшей войны во всей его совокупности». Кружок был очень популярен: в 1927–1929 годах на его занятиях присутствовали до 75 человек. За это время здесь были прочитаны 40 докладов и лекций[34].

Подобные военно-просветительские кружки действовали в большинстве городов русского рассеяния. Главной формой их работы было чтение лекций. Постоянными устроителями лекций были Гвардейское объединение, Союз офицеров генерального штаба, Союз офицеров Кавказской армии, Общество офицеров-артиллеристов, Военно-морской союз, Военно-морской исторический кружок имени адмирала Колчака, Кают-компания морских офицеров, Общество взаимопомощи бывших комбатантов русской армии и флота в Марселе. Были среди организаторов и «невоенные» организации: Институт славяноведения, Кружок ревнителей русского исторического прошлого в Ницце, Кружок молодежи по изучению русской культуры и другие[35].

Русские военные организации занимались не только сохранением памяти о Первой мировой, но и поддержкой тех, кто пострадал в ней: ветеранам оказывались благотворительная помощь и содействие в трудоустройстве. Одним из ярких примеров братства и взаимопомощи являлся Зарубежный союз русских военных инвалидов, созданный в апреле 1927 году под руководством генерала от кавалерии Николая Баратова и имевший автономные отделы в Европе, Азии и Америке. На момент образования Союза в его составе насчитывалось 6082 инвалида (в Союз принимались люди, утратившие 50% трудоспособности). Благодаря усилиям этой организации, во многих странах были созданы инвалидные дома, которые заботились о самых тяжелых русских инвалидах[36].

Русские ветераны сохраняли надежду, что предпринимаемые ими усилия по сохранению памяти о Великой войне и изучению ее уроков принесут пользу России. На практике, однако, этот опыт так и не пригодился. Коллекции документов лишь частично дошли до современных исследователей: отдельные собрания погибли в годы Второй мировой войны, а другие попали в частные хранилища. Лишь сейчас все эти старания вновь получают общественное признание.