Елена Германовна Трубина – социальный антрополог, профессор кафедры социальной философии Уральского федерального университета.

 

Введение

Кулдигу иногда называют латвийской Венецией: в центре города можно обнаружить скрытые домами живописные каналы – одна из деталей, которые на туристических сайтах обычно называют «нетронутой стариной». Впрочем, попасть в Кулдигу непросто: железной дороги нет, а от Риги на автобусе – три часа, столько же и от моря, от Лиепаи. Так что ты не можешь просто «проехать через Кулдигу», в нее нужно добираться специально. Впрочем, летом туристов немало: тут и собственно латыши, и россияне, и немцы, и израильтяне, и французы, и даже голландцы. Туристические маршруты по Прибалтике включают Кулдигу: все-таки «старый город с самым широким водопадом в Европе». С точки зрения туриста здесь действительно хорошо: есть то, что рекламщики называют «атмосферой». К тому же в центре города очень живописно – сочетание оливкового и светло-серого, тактично-лимонного и белого в раскраске домов. Туристы гуляют по паркам и главным улицам старого центра, пробуют местные напитки и еду. Сюда не провели железную дорогу, что уберегло старую застройку, так что пробыть в Кулдиге день-два – одно удовольствие. Одна из двух здешних рек, бóльшая, – широкая Вента; летом в ней приятно купаться по утрам. Плавая среди уток и кувшинок, видишь противоположный берег, на котором стоит исторический музей, а ниже по течению – кирпичный арочный мост. А с моста виден водопад, невысокий, но действительно широкий, аисты прячутся в зарослях тростника, за всем этим – латвийские леса. По выходным в парках организуют концерты под открытым небом, а поздно вечером – нередко дискотеки, так что по соседству с ними лучше не селиться; это, конечно, мелочь, но все же.

Кого туристы здесь встречают? Владельцев гостиниц и кафе, их работников и иных местных жителей, по тем или другим причинам не уехавших в Ригу, либо в Великобританию или Ирландию в поисках заработка. Летом 2016 года я провела в Кулдиге три недели в писательской резиденции – бережно и со вкусом отреставрированной усадьбе начала XX века на улице Малу, 14, время от времени служащей пристанищем для приглашенных в город фотографов и художников. В Кулдиге меня интересовали две группы людей – туристы и местные жители. Одни мобильны, «наезженны» и со средствами. Другие десятилетиями живут в городе. Это эссе написано на основании 18 интервью, взятых у местных жителей, и такого же количества разговоров с приезжими ремесленниками, торговавшими на фестивале, посвященном Дню города, и туристами. Отзывы приезжих доступны в Интернете[1], да и сам факт того, что в Кулдигу туристы приехали, говорит о том, что городу есть, чем их привлечь. Но туристов нужно больше: об этом говорили почти все местные, с которыми мне довелось разговаривать. Туристы же, особенно те немногие, что приехали сюда во второй или более раз, вздыхали: «Вот осталось бы тут все, как сейчас: немноголюдно, спокойно…». Будущее местных жителей, как считается, связано с тем, сколько неместных посетит город, сколько они оставят здесь денег и что потом расскажут родным и друзьям. Мой замысел состоял в том, чтобы сопоставить взгляды и оценки двух этих групп людей. Еще один важный вопрос, занимавший меня: перспективы местных жителей. Используя их рассказы и реплики, я хочу проанализировать обычные представления о «депопуляции» Восточной Европы, характерной для последних 10–12 лет. Что думают о здешней жизни люди, здесь оставшиеся? Каковы их «настоящие возможности», как выразилась одна из них? В каком времени они себя размещают? Что ценят и помнят?

Забегая вперед: главную проблему города я увидела в том, что Кулдига теряет своих жителей, а жителей других городов она пытается привлечь своими камнями. Она их пытается привлечь историей, архитектурным наследием и скромными радостями маленького, хорошо сохранившегося городка. В течение двадцати лет с тех пор, как была восстановлена независимость Латвии, главным, на что ушли здесь деньги и энергия властей, были восстановление, реставрация, ремонт. Деньги тратят на облагораживание камней, а люди уезжают. Можно (и нужно) ли что-то делать с этим обезлюдиванием, стоит ли удерживать местных жителей от отъезда, как это можно сделать и, если этим стоит заниматься, то кому? Здесь важны уровень, масштаб, шкала – все эти слова приходили мне на ум в Кулдиге потому, что город представляет собой интереснейший случай пересечения структур государственной и локальной власти с надгосударственными общеевропейскими институциями.

 

Кулдига между Лондоном и Брюсселем

На вопрос о том, кто в стране и в городе ведет мониторинг миграции, хорошо осведомленный местный чиновник мне ответил:

 

«Такой корректной статистики в стране нет. Есть Статистическое бюро, есть Адресное бюро, но никто не знает, живут люди по данному адресу или нет. Латвия не особенно отличается от других восточноевропейских стран. Мы считаем, что эстонцы лучше и богаче нас (в силу связей с Финляндией). Между 1990-м и 2016 годом Кулдига потеряла 20% населения. Но Вентспилс потерял больше! Кулдига включает «погаст», волость. В муниципалитете Кулдига половина живет в городе и половина – в деревне. Исторически у нас в Курземе не было деревень. Когда была коллективизация, то много хуторов ликвидировали. Растет население в агломерациях, есть новые коттеджные поселки, где состоятельные люди покупают участки, особенно около моря, то есть население в некоторых «деревнях» растет, но вообще в сельских районах сокращается население: исчезают рабочие места, школы и так далее. Мы не знаем, в Ригу ли уезжают или за рубеж. Нет надежных источников. В некоторых случаях – сначала в Ригу, но я знаю достаточно людей, которые сразу за границу уехали. Закончив школу, люди поступают в вузы, начинают работать во время учебы, остаются. Так было и в советское время. Скорее исключение те, кто возвращаются в провинциальные города. Это вопрос убеждений. Лишь некоторые молодые люди возвращаются. Покупают недвижимость. Некоторые пенсионеры тоже сюда приезжают жить. Преимущества: среда для детей, некоторые работают дистанционно. Но все же тенденция отрицательная».

 

Кулдига тесно связана с большим миром за пределами Латвии – прежде всего теми, кто отсюда уехал. Множество латышей покинули родину и уехали на заработки в Западную Европу, прежде всего в Великобританию и Ирландию. Живется им там нелегко, работа – типичная для трудовых мигрантов, к тому же Британия после «брекзита», судя по всему, для них закроется, хотя, несомненно, те латыши, кто уже там, останутся на новой родине. В этой ситуации есть любопытный поворот: жители Латвии (в том числе и Кулдиги) уезжают главным образом в Великобританию, всегда, как недавно выяснилось, мечтавшую покинуть Евросоюз, тогда как ЕС – общеевропейское наднациональное образование – финансирует реставрацию и поддержание в хорошем состоянии пустеющих восточноевропейских городов. Для кого же это все делается в местах, подобных Кулдиге, от румынского Сибиу до польского Кракова (именно эти города я недавно посетила)? Мне кажется, тенденция здесь такова: массовая трудовая миграция восточноевропейцев сочетается с одержимостью местных властей и структур Европейского союза туризмом и «наследием». Этот парадокс заслуживает отдельного рассмотрения – на разных примерах.

На деньги ЕС перестроен знаменитый кулдигский мост, приведен в порядок центральный парк и «отреставрированы» мостовые в центре. Но столько еще в этом городке обветшавших домов и дорог, даже в самом центре! Нужно гораздо больше денег. Другим городам «европейские» деньги удается добыть, если, к примеру, их изберут «европейской культурной столицей» на какой-то год или включат в утверждаемый ЮНЕСКО перечень представляющих культурную ценность городов. Иными словами, если вы для города пытаетесь что-то сделать, привлекая внимание к местному «европейскому культурному достоянию», то наличие такового у вас должно быть признано международными экспертами. Затем вы, возможно, получите средства на реставрацию того немногого, что в восточноевропейском городе уцелело от условной «старой Европы». Но для этого нужно сделать упор на усредненно-общеевропейский пласт городского наследия. К примеру, за пределами типичного для огромной части европейского континента барочного центра упомянутого румынского маленького городка Сибиу раскинулась вперемежку обшарпанная советская застройка (тоже, кстати говоря, общеевропейская, но другого периода, который «продать» туристам сложно), а также уютные старомодные деревенские дома, характерные для этой исторической области – Трансильвании. Но там обитают местные жители. А туристы из Германии и других стран приезжают в Германштадт (старое название города) и сидят в кафе на центральной площади. В Кулдиге туристы (среди них тоже немало немцев) так же, как правило, ходят лишь по старому центру в поисках того, что осталось от Гольдингена (старое название города), любуются водопадом, а районы, в которых обитает большинство населения, почти никогда их не привлекают.

Разговоры, которые я вела в Кулдиге в июле 2016 года, убедили: как вовлеченные в реставрацию культурные работники, так и «просто» жители дорожат историческим наследием города. К примеру, всех радует, что нелепый план советских властей пустить автобусы по узкой центральной Лиепайской улице, так и не реализовался. Случись такое, город лишился бы своего главного туристского променада. Особое отношение местных жителей к историческому центру порождено и семейными биографиями: ведь те, кто смотрит сегодня из окон своих квартир на окраинный супермаркет, – дети обитателей старых домов в центре, смотревших на водопад. Перспектива избавиться от колки дров и хождения за водой к колодцу, переехав в благоустроенную квартиру только что построенного советского многоэтажного дома, когда-то была важнее прекрасных видов из окна. Пока шла реставрация моста, жители города следили за ней с интересом, сочувствуя реставраторам, которым нужно было найти правильный исторический кирпич, наладить надежный дренаж и решить другие технические задачи.

История европейских городов неотделима от гражданской истории Европы. Чем сильнее чувствуются последствия послевоенной европейской унификации и чем слабее независимость восточно- и центральноевропейских государств в некоторых вопросах внутренней и внешней политики[2], тем важнее для легитимации самой концепции Европейского союза становится городское наследие. Классический европейский средневековый город с сильными гильдиями купцов и ремесленников, состоявших в тесных и даже институализированных деловых отношениях со своими партнерами (и порой конкурентами) в других частях континента, – важная идея и вдохновляющий образ. Торговля, на которой столетиями держались многие городские экономики, становится важной для сегодняшних городских властей, понимающих, что век промышленности позади и надо искать иные возможности дать людям работу. Одной из таких возможностей становится торговля самим городом. В ней больше шансов преуспеть, если вы не будете делать упор на «ненужные» для туристического нарратива сюжеты городской истории, а акцентируете для горожан и приезжих самые привлекательные из них.

К примеру, в Музее городской истории Кулдиги воссозданы интерьеры рубежа XIX–XX веков – периода, когда, как считают кураторы, Кулдига была на вершине своего расцвета. Воссоздан условный буржуазный интерьер просторного дома состоятельной семьи, глава которой мог позволить себе выписать издалека модную мебель и нарядные изразцы для печей. На первый план выставляется не хуторское довоенное и не советское прошлое Курляндии (и всей Латвии), а во многом воображаемое прошлое буржуазного городского процветания и достатка. Так, в музее воссоздан «кабинет дамы»; поясняющая табличка в котором гласит:

 

«В начале ХХ века редкая женщина имела трудовой доход. Долгом состоятельной дамы было быть хорошей женой, гостеприимной хозяйкой, воспитывать детей, распоряжаться прислугой, которая убирала дом, готовила обед, топила печи. В своем кабинете хозяйка принимала гостей, разговаривала с ними об актуальных тенденциях моды, делилась впечатлениями о путешествиях, обсуждала культурные мероприятия города и новости общественной жизни. Оказавшись в одиночестве, дамы заполняли свободное время чтением книг, вышивкой, письмом. В кабинете составляли список гостей для званых вечеров, с экономкой обсуждали ежедневное и праздничное меню».

 

В довольно подробной книге по истории города[3] гораздо больше говорится о камнях и сделанных из них зданиях, чем о династиях городских торговцев или успешных предпринимателях того времени. Главный исторический герой города – правивший в XVII веке герцог Курляндский и Земгальский Якоб Кеттлер. Его считают здесь своим культурным героем и даже отчасти ролевой моделью. На установленном ему недавно памятнике написано, что он способствовал экономическому росту региона, создав мануфактуры и дав толчок развитию промышленности, ремесла и торговли. Упоминаются и несколько экзотические для этого региона колонизаторские заслуги правителя: он основал курляндские колонии в Западной Африке (в районе Гамбии) и на острове Тобаго (обе территории были получены в результате торговых сделок, а не завоевания). С одной стороны, локальный исторический нарратив воспроизводит популярный сюжет о латышах, издревле находящихся в подчинении у немцев, с другой, – местный музей приглашает и жителей, и туристов погрузиться в лестный для всех миф о славном кулдигском прошлом. Предпринимательство, торговля и возможные благодаря им званые вечера понимаются как важная для небольшого города традиция. Кулдигцы видят в этой традиции повод гордиться налаженным достатком жизни предков, а приезжие убеждаются в том, что европейская мода начала XX столетия дошла и сюда.

Восстановление старинных городских кварталов – часть масштабной урбанистической политики Европейского союза. На вебсайте региональной политики Европейской комиссии приоритеты городского развития описываются следующим образом:

 

«Города рассматриваются и как источник сегодняшних экономических, экологических и социальных вызовов, и как ответ на них. В городах и пригородах Европы живут две трети населения Европейского союза, которые тратят 80% европейской энергии и производят 80% европейского валового национального продукта. Эти городские зоны – моторы европейской экономики и катализатор креативности и инноваций во всем Европейском союзе. Но в них также существуют и воспроизводящиеся проблемы: безработица, сегрегация и бедность в них особенно сильны. Поэтому городская политика важна повсеместно, а городское развитие – центральный компонент региональной политики Европейского союза[4].

 

На сайте упомянуты сотни европейских городов, соревнующихся за внимание со стороны Европейского союза и выделяемые им средства. Утверждение транснациональными организациями «европейскости» города становится чуть ли не единственным способом получения денег посредством туризма и грантов на реставрацию исторического наследия. И местным администрациям приходится учиться составлять заявки на такие гранты и инвестиции – иначе у горожан не будет перспектив найти работу. По крайней мере в нынешней ситуации в ЕС так думают почти все.

Самый крупный грант, который пока удалось выиграть властям Кулдиги, был получен на реставрацию уже упомянутого кирпичного моста. Европейский фонд регионального развития выделил на это 1 420 000 евро. На сайте Фонда необходимость реставрации объясняется важностью этого объекта для процветания местного бизнеса, в подкрепление чего цитируются даже слова местного предпринимателя Гунтиса Фрейманиса, владельца хостела «Ventas rumba»:

 

«Реставрация исторического моста для меня – преимущество, так как мой хостел расположен между двумя главными туристскими достопримечательностями: старым мостом и самым большим водопадом в Европе, водопадом Вента, так что мои гости могут радоваться прекрасному виду. Техническая реставрация моста также очень важна, поскольку теперь на его поверхности не задерживается вода».

 

Все верно, но пока туристов в этих местах больше не становится – таковы мои «полевые наблюдения» лета 2016 года. Оттого следующая формулировка на сайте Фонда выглядит немного фантастической:

 

«Глубинная цель реставрации состояла в стимулировании регионального развития, в особенности туризма. Исторический мост – самая важная туристская достопримечательность Кулдиги, и поэтому он играет ключевую роль в достижении целей проекта. Окружающие культурные ландшафты, более доступные водопады и зрелищный мост с новым обликом теперь предлагают и туристам, и местным волнующее место».

 

Вышесказанное слабо соотносится с тем, что утром буднего летнего дня на мосту можно встретить разве что одного-двух велосипедистов. Туристов тоже немного; один из отдыхающих в хостеле сказал мне:

 

«Ну, да, на полчасика можно здесь остановиться, отметиться, так сказать, но ведь даже купаться здесь очень неудобно: к водопаду пока подойдешь, все ноги исцарапаешь… А мост… что мост?.. Мост как мост, таких много, наверное».

 

Любопытно, что к тексту о мосте на сайте Фонда добавили небольшую главку под оптимистичным названием «Старое и новое соединяются для будущего развития», в которой утверждается следующее:

 

«Новые черты [моста] включили новую систему освещения, новый дождевой дренаж и утолщенные своды для дополнительной надежности. Неподалеку были построены обзорные площадки, а лестницы рядом с остатками старого замка были обновлены, чтобы облегчить доступ к водопаду».

 

Будущее города, как следует из этого текста, связано с возможностью без помех дойти до руин старого замка (зеленые холмы на месте башен и стен)[5]. Послание этого текста просто: есть в Европе населенные пункты, перспективы которых зависят от того, сколько туристов они заманят полюбоваться следами прошлой жизни. В этом их главное предназначение и их будущее. Любопытно, что, как говорят представители городской власти Кулдиги, каких-то специальных исследований, позволяющих проследить динамику туристического интереса, не ведется: городу это не под силу, здесь едва находятся деньги на то, чтобы заказать исследования популярности мэра и муниципалитета (как и везде, электоральные приоритеты очевидны). На национальном и европейском уровнях такие исследования также не поддерживаются – вот почему мантры насчет важности привлечения туризма не опираются на статистические данные.

Еще одна показательная история. Ровно ту же сумму, что и на реконструкцию кулдигского моста, ЕС выделил на так называемый «Протолаб» – трансграничную сеть предпринимателей Латвии и Эстонии. Цель «Протолаба» – объединение эстонских и латвийских компаний, создание совместных предприятий для решения следующих задач:

 

«[Дать возможность] быстрее поставлять на рынок свои продукты и получать лучший доступ к глобальной аудитории. […] Создание центра компетенций для обеспечения местных предпринимателей и инициаторов стартапов в Эстонии и Латвии специализированной поддержкой по части создания товаров и доступа к современному инженерному оборудованию, включающему разнообразную визуализацию»[6].

 

Когда читаешь об этом проекте, проникнувшись кулдигской жизнью и вспоминая завистливые реплики местных жителей о «богатых эстонцах, которым помогают скандинавские страны», начинаешь догадываться, какое представление о «разделении труда» между Латвией и Эстонией сложилось у чиновников ЕС. Эстония способна организовать высокотехнологичное производство, а Латвии остается заботиться о своем историческом наследии. Называя, на том же сайте, Эстонию «европейским ответом американской Кремниевой долине» и обещая организовать зарубежные визиты, «круглые столы» и обмен опытом, инициаторы этого проекта Кулдигу скорее всего и не вспомнили.

Слушая жителей, сравнивающих литовцев, эстонцев и латышей не в пользу последних, понимаешь, что взаимная ревность жителей небольших соседних стран неизбежна. Вот одна из прозвучавших самокритичных оценок:

 

«Эстонцы структурированы, они kickstarters. Они знают, чего хотят. Литовцы более предприимчивы: квартиры сдают, стараются, чтобы все хорошо выглядело…»

 

Включение в «большую Европу» новых членов Европейского союза усложнило социально-пространственную структуру континента. Как добиться, чтобы разные регионы и исторические области, включая забытые богом патриархальные уголки, эффективно взаимодействовали, поддерживая друг друга? Это очень непростая задача. Между регионами, городами и землями выстраиваются новые сети связей, транспортные коридоры, оформляются полицентричные образования, объединяющие бизнесменов и политиков, инженеров и экспертов. Так, Кулдиге немало помогали норвежцы, в частности, норвежский Центр ремесел в 2009 году выделил средства на реставрацию фасада городского музея и на создание Центра реставрации деревянной архитектуры. Но все же до сих пор развитие объединенной Европы отмечено чрезвычайной избирательностью: пока в одних местах создаются или стабильно финансируются оазисы передового «хайтека», концентрируются высококвалифицированные работники, во множестве других мест жизнь как будто остановилась. Исследователи экономики знания в объединенной Европе цитируют некоего чиновника ЕС, заявившего:

 

«Не каждый регион должен быть Кремниевой долиной. […Но каждый регион] в зависимости от своего потенциала в разной степени может включаться в экономику знания, развивая способность производить и обрабатывать инновации»[7].

 

«Степень включенности» некоторых мест в европейскую передовую экономику может быть в ряде случаев почти нулевой, и единственные инновации, на которые, как кажется, всерьез полагаются работающие в Кулдиге энтузиасты ее развития, связаны с «креативными индустриями».

 

Гендер, семья и религия в Кулдиге

Небесной покровительницей города считается святая Екатерина Александрийская, на гербе города красуется символ ее мученичества – колесо. На масштабном Дне города в июле 2016-го устроили салют, включавший фейерверк, который был назван в честь святой «Колесо Екатерины». Приезжающие на праздник гости ненадолго заглядывают в церкви, но, как говорит один приезжий, «скучно в церквях, скучно читать все эти объяснения, кто нарисовал что и в каком веке, куда приятнее посидеть на берегу Венты и пива выпить». Сам город считается религиозным – даже в советское время здесь были семьи, где брат шел в пасторы, а сестра – в Высшую партийную школу.

Покровительство Святой Екатерины не только религиозное. Здесь это еще и вопрос гендерных отношений. Местные жительницы не показались мне набожными, но невзгодам жизни они противостоят не хуже святых. Вообще на городском празднике – да и в будни – бросается в глаза, что здесь преобладают женщины средних лет и пожилые. Кто-то, вырастив детей, живет в семейном доме, уже с трудом ухаживая за домом и садом. Кто-то приехал в Кулдигу из других, часто крупных, городов по личным причинам. Кто-то копит деньги на переезд в Ригу, а кто-то ждет денег от взрослых детей, уехавших в Ирландию. В общем, варианты разные.

 

«Я знаю пять пар, которые сюда перебрались из Риги и других мест. Для тех, кто может работать удаленно, это очень хороший вариант. Тут есть школа, больница, музыкальная школа. Тут спокойно и безопасно, а жизнь гораздо дешевле, чем в Риге. Пока растут дети, это очень хороший вариант».

 

Как мне показалось, на праздновании Дня города семейных людей было меньше, чем одиночек. Среди ярмарочных аттракционов особой популярностью пользовался «Орган из Гааги», с которым выступала голландская группа, она привезла гигантскую старинную фисгармонию, украшенную затейливыми барочными куклами; фисгармония играла преимущественно хиты времен «евродиско» 1980-х. Перед машиной лежали гигантские круги сыра и деревянные туфли – Голландия, как мы ее знаем. Обслуживать фисгармонию помогал человек в одежде «пирата» – статный, седой, пожилой красавец. Он приглашал всех желающих сфотографироваться с собой. Кулдигчанки – молодые и старые, грустные и веселые – все захотели запечатлеться рядом с красавцем-гастролером. Одна из них пошутила: «Какой генофонд пропадает!».

Это грустная шутка. На улицах латвийских городов мужчин гораздо меньше, чем женщин. Не хочется воспроизводить стереотипы о трудовой миграции («хочешь состояться – уезжай из своего депрессивного городка»), и я уверена, что среди оставшихся в Кулдиге есть много тех, кто нашел для себя устраивающую его нишу. Но все же число мужчин, с утра выпивающих в баре при супермаркете либо просто не производящих впечатления сильно занятых, весьма велико. «Им ничего не хочется делать, даже если есть какая-то работа. Если они живут в своих частных домах, то они даже картошку не садят, ничего не садят… Ну что поделаешь…» – сетуют местные жители. Активные, относительно благополучные кулдигчане критически говорят о своих соседях («совсем местных местных», как их назвала одна из информанток), которые «никуда не ходят, ни на пляж у реки (потому что это ненастоящий пляж, считают они), ни в старый город (что там делать, они не видят)». По мнению одной из опрошенных, путешествия и поездки, если ты можешь их себе позволить, делают твое видение местной жизни более объемным и объективным, так как тебе есть, с чем сравнить.

 

«Когда ты не ездишь, сидишь неподвижно, тебе все кажется плохим, а правительство – бездействующим. А на вопрос, почему же они не участвуют в политической жизни, я слышу ответ, мол, у меня нет времени: у меня и сад, и дети…»

 

Окна некоторых кулдигских домов в центре устроены низко, так что, проходя мимо, особенно вечером, можно увидеть много комнат, обставленных мебелью 1960–1970-х годов. Много комодов, этажерок, кружевных салфеток, разросшихся домашних цветов. Хозяйка обычно либо смотрит телевизор, либо прибирает на кухне. Лучшая часть жизни позади, новой мебели, возможно, уже не купить никогда; в целом вид интерьеров свидетельствуют о том, что время в этом городе остановилось не в XVIII веке, а в позднесоветские времена. История Кулдиги и ее жителей включает несколько десятилетий советской жизни. Здесь, в частности, был большой завод «Вулканс», под гудок которого вставали рабочие в 1950–1960-е годы. Теперь на этом месте руины: «Некий человек из Вентспилса это купил, да не смог ничего сделать, а потому тут грабили да грабили, а когда уж нечего осталось грабить, то подожгли». В ткани города зияет эта заводская пустошь: плодоносят яблони фабричного сада, возвышаются остовы цехов, скрипит под ногами стекло. Вещи, украшающие дома, говорят о том, что завод многим давал стабильный заработок в поздесоветские времена. Но с тех пор ситуация изменилась.

Энтузиасты «креативного перепрограммирования» города мечтают открыть здесь в 2018 году специализирующийся на дизайне филиал Академии художеств Латвии. Одна из энтузиасток говорит:

 

«Проблема в том, что с октября по апрель в городе очень мало людей, даже местных. После пяти вечера все замирает. Все пусто. Молодые люди уезжают. Когда вуз откроется, возможно, сюда приедет учиться молодежь с запада Латвии, а если нам удастся действительно хорошую программу сделать, то, возможно, и из Риги приедут, а возможно, и из-за рубежа».

 

Скептики предупреждают, что это сложная задача, так как нужны и помещения, и библиотека, и хорошие (даже известные в своей сфере) преподаватели. К тому же в городе должно постоянно что-то происходить, чтобы студенты не заскучали. Но сторонники филиала полны оптимизма. Так что если и есть смысл описывать какие-то городские проекты в терминах веры, то этот я поставила бы на первое место.

 

Приезжие и местные: сложности предпринимательства

Помимо «просто туристов», некоторые приезжают в Кулдигу по делу; фотографы и киношники, исполнители и постановщики театральных и музыкальных шоу. Это кочующие по Латвии (и даже по всему балтийскому региону) шоу.

 

«Для нас ведь что самое главное? Чтобы заплатили вовремя и хорошо. Если для этого надо в Кулдигу приехать, пожалуйста! А гулять сам-то я буду в другом месте!» (монтировщик музыкального оборудования).

 

Праздники и фестивали – испытанный сегодня рецепт привлечения внимания к городу, в Латвии есть даже общее расписание подобных событий. Люди, продающие приятные мелочи, тоже ездят из города в город в надежде за летний сезон заработать на зиму. Они неохотно говорят о том, что их привело в малый бизнес производства сувениров, еды или одежды, но стоит только с ними разговориться, как слышишь примерно одно и то же. Некоторые из них в прошлом были учителями, инженерами, техниками либо получили архитектурное или техническое образование, но по специальности работы не нашли либо ее потеряли.

Подобная разновидность людей, которые ездят с праздника на праздник, торгуя тем, что сами производят, есть в любой стране. На фестивале в Кулдиге можно было купить имбирные пряники и ягодные наливки, керамику с особым местным колоритом, кожаные изделия, фермерские сыры и многое другое – все, что можно сегодня найти почти на любом городском празднике в Европе. Ремесленники хвалили организацию дела в Кулдиге, считая справедливым, что с тех, кто торгует вином и наливками-настойками, городской сбор за аренду торговых мест самый высокий. Торговавшая на городском фестивале бисерными браслетами рижанка рассказала, что приехала со всей семьей и что они остановились в усадьбе в 25 километрах от Кулдиги, хозяева которой выращивают лаванду (к лавандовому полю я еще вернусь). Другая респондентка подчеркнула, что и для нее самой, помимо бизнес-целей, Кулдигский фестиваль – развлечение, что можно и на концерты сходить, и в кафе с подругой вина выпить.

Выставленное на фестивальных торговых стойках добро многое говорит о структуре производства в Латвии. Есть, конечно, в стране города-счастливчики вроде богатого соседа Кулдиги – Вентспилса. Транспортируемая через город нефть и большой порт – мощные активы, но, кроме этого, городской администрации удается систематически получать гранты Европейского союза. В Кулдиге к этому относятся по-разному. Для одних Вентспилс – помеха, по их мнению, лоббистские способности его скандально знаменитого мэра Айварса Лембергса всегда будут приносить больше результатов, чем сдержанная политика администрации Кулдиги:

 

«Деньги разные достаются Кулдиге и Вентспилсу. Там очень выраженная диктатура. Многим не нравится, но те деньги, которые привлекаются правдами и неправдами… простым жителям это нравится. Там, правда, и этнический состав другой».

 

Другие же очарованы популизмом Лембергса:

 

«Он строит парки для детей!»

«У них там даже свои деньги есть».

«Он так много сделал, чтобы никто не вспоминал о советских военных базах, а ведь когда-то в городе, казалось, они только и были!»

 

Торговцы спокойно замечали, что в Вентспилсе (а фестиваль этого города предстоял в конце июля) они сбудут больше товара, и говорили, что Кулдигой по этой части они разочарованы: люди предпочитали любоваться выставленными вещами, а не покупать их.

Гипотетическому «стартаперу» в Кулдиге, даже если он местный житель, пришлось бы столкнуться со множеством затруднений: и изначальный капитал, и производство, и сбыт. К примеру, на финансовые затруднения сетуют владельцы лавандовых полей, одно из которых – то самое, в 20 километрах от Кулдиги. Рихард Челтыньш и его жена Инга Пурава жалуются и на банки, и на налоговые службы, подробно описывая разнообразные ловушки, расставленные их необычному бизнесу государством и деловыми партнерами. Банковские кредиты предоставляются на таких грабительских условиях, что лучше использовать собственный капитал. Но что делать людям, которые денег не скопили? Заключение контракта с магазинами вроде бы должно помочь, но как быть с погодой и другими источниками непредсказуемости? Зимы в Латвии могут быть суровыми, а лаванда – южанка. Торговые сети работают с предпринимателями на жестких условиях: непоставки чреваты штрафными санкциями, а этого хотелось бы избежать, так как бизнес и так прибыли не приносит. Наконец, попытки продавать ароматные саше по принципу «сделано и выращено в Латвии» также не вполне увенчались успехом, так как, к примеру, производители полотняных мешочков просят за них такую цену, что проще их купить там, где все покупают все, если хотят сэкономить, – в Китае[8]. О том, какое еще производство можно бы наладить, люди Кулдиги говорят с затруднениями, ссылаясь на несколько прежних проектов, которые депутаты муниципалитета обсудили, но не поддержали. Датские бизнесмены предложили построить в Кулдиге свиноферму, но производство это, как известно, грязное, да и репутация фирмы-инициатора оказалась сомнительной. Строительству пушной зверофермы воспротивились местные защитники животных. Была идея построить ветряную электростанцию, но ее отвергли на том основании, что она не сулила местным много рабочих мест. К чести местной администрации надо сказать, что она с людьми советуется. Так, вопрос о том, как жители относятся к строительству новых супермаркетов «Максима» и «Рими», был включен в опрос о качестве местного самоуправления, который недавно провела администрация. Владельцы супермаркетов ратовали за то, чтобы построить новые здания, вызвав озабоченность архитекторов и планировщиков в связи с тем, что это отвлечет людей от исторического центра. Местные жители, как показал опрос, тоже не хотят новых супермаркетов: некоторым из них хватает денег лишь на скромные покупки в уже имеющихся магазинах. Хотя администрации не удается создать новых высокооплачиваемых рабочих мест, ее деятельность стабильно получает высокую оценку. Причина в том, что люди видят: «хотя бы что-то делается, вот дороги починили в центре». Работники муниципалитета в свою очередь подчеркивают: «Когда мы переделывали публичную инфраструктуру, для местных ведь нашлись рабочие места». C одной стороны, разговоры о том, какое производство можно было бы организовать в Кулдиге с учетом сегодняшнего состава населения и того факта, что страна теперь должна сообразовывать свое экономическое развитие с требованиями Европейского союза, мало кто из моих информантов поддержал. С другой стороны, ждать, пока Европейский фонд регионального развития выделит деньги на реставрацию еще чего-нибудь (и только таким образом создавать рабочие места), также не кажется мне слишком рациональным.

Сюжет с «евросоюзовскими милостями» породил в Кулдиге целую мифологию. Ее следы в граффити самого известного в городе уличного художника, работающего под псевдонимом GenZ (напомню, что старое имя Кулдиги – Гольдинген/Goldengen). Со стены дровяника в парке на прохожих внимательно взирает джин с аккуратным пробором: не брюссельский ли это бюрократ, от решения которого зависит, сколько денег получит Кулдига на реставрацию и развитие?

Другая версия этой мифологии связана с якобы особой темпоральностью «латышского национального характера»:

 

«Я латышка, я люблю Латвию, но я хочу сказать, что латыши всегда ждут чего-то. Девять месяцев в году мы ждем лета, мы ждем Лиго, все кончается очень быстро и… ой, уже осень. Мы долго ждали, пока нас примут в Европейский союз, работали над всеми этими «критериями», бла-бла, бла… Ок, мы в Союзе, но ничего не изменилось! Тогда мы начинаем ждать, когда войдем в НАТО. Ок, мы там! Что дальше? И сегодня Латвия в плохой ситуации, потому что больше нечего ждать. Надо просто жить. Но это другое, нежели ждать. Так что проект ЮНЕСКО, может быть, просто отвечает нашей привычке ждать».

 

Упомянутый «проект ЮНЕСКО» связан со стремлением властей Кулдиги получить статус охраняемого этой организацией объекта культурного наследия. Однако надежды на то, что туристы помогут городу справляться со сложностями, сочетаются с трезвым пониманием того, что старинных городков в Европе хватает, а значит, нужно чем-то отличаться. Рассказывают о визите инспектора ЮНЕСКО, который не увидел в Кулдиге ничего, что помогло бы ей войти в заветный список. Власти планируют снова подавать заявку, надеясь, что если этот статус все-таки присвоят, то это тоже поможет привлечь туристов.

Получается, что, в отличие от Тарту и других эстонских городов, «высокотехнологично» в Кулдиге лишь оборудование поп-концертов в местных парках. Но, вероятно, город, который пытается продать себя туристам и донорам как заповедник «настоящей, старой, нетронутой Европы», другого отношения к себе и не ждет. На сайте муниципалитета мы читаем:

 

«Мы говорим, что Кулдига – город с душой, потому что живущие, работающие и играющие здесь люди занимаются всем этим страстно, изящно и сердечно. Те из вас, кто хочет исследовать ту часть Балтики, что мало изменилась за последние триста лет, найдет истинное место назначения в Курляндском регионе и его древней столице – Кулдиге»[9].

 

Но чем же именно «страстно» занимаются «живущие, работающие и играющие здесь люди»? Неподалеку от города есть лесопилки, в городе есть муниципальные и центральные государственные учреждения, кое-кто работает в сервисе. Все же грустно, что взаимодействие города с Европейским союзом подчинено исключительно приоритетам «наследия», а помыслы городских властей приковали к себе дверные ручки и реконструированные мостовые. Впрочем, с мостовыми получилось очень интересно. Когда началась реконструкция улиц, покрытых в советское время асфальтом, архитекторы хотели восстановить круглую брусчатку (похожую на ту, что была положена на мостовых 300–400 лет назад), но это вызвало сильные протесты горожан, не захотевших принести в жертву исторической аутентичности свои автомобили. В итоге муниципалитет нашел средний путь: сделал хорошие дороги, а историческую брусчатку уложил в самых туристических, «исторических», местах города.

 

Река, лес, мост и город

В подъезде дома для приглашенных преподавателей и исследователей Университета Хельсинки, где я дописываю сейчас этот текст, есть фреска. На ней изображены арочный кирпичный мост, очень похожий на кулдигский, яхта с красными парусами, несущийся по мосту поезд и самолет в чистом небе. Манеесси-кату, короткая улица в районе Хельсинки, известном монументальными домами югендштиля, и фреска олицетворяют веру в то, что технологические новшества – суть молодого, нового стиля и молодого, нового века.

Кирпичный мост – один из символов прогресса и модерности индустриальной эпохи. Если прежде мосты просто соединяли два берега для большего удобства или из экономической необходимости, «современность» усилила их символическое значение. Соединяя технологические новшества и эстетические предпочтения создателей, мост участвует в формировании идентичности сообщества и места – и для Кулдиги ее мост очень важен. Его изображение – на футболках, открытках, на конфетных коробках – везде.

Исторически в Латвии мостов было немного – и часто они были деревянными и узкими. Поскольку реки использовались как главные транспортные маршруты, мосты оказывались препятствием для сплава леса и судоходства. В Кулдиге, как пишут авторы недавно изданной книги по ее архитектуре и истории, уже в начале XV века был возведен первый деревянный мост на каменных опорах, а его примыкающая к замку часть была подъемной[10]. В конце концов, он разрушился, и следующий был построен лишь через 259 лет. В 1872 году по проекту рижского инженера Фридриха Стапрани и архитектора Отто Дитзе началось строительство в узком месте реки, дно которой в этой части было образовано толстым слоем известняка. За два года 164-метровый мост построили и устроили торжественную церемонию открытия; количество экипажей, отправлявшихся по нему из Кулдиги в Тукумс, Лиепаю и Вентспилс составляло два–три в неделю[11]. Мост был единственным в Кулдиге до 1988 года и хорошо служил, хотя русская армия, отступая в 1915 году, его подорвала. В советские времена брусчатку покрыли асфальтом.

Мост, церкви, водопад и базарная площадь Кулдиги многократно изображены на старых открытках. В 1985 году в городе был снят художественный телевизионный фильм режиссера Вариса Браслы «Проделки сорванца» по мотивам книги Астрид Линдгрен об Эмиле из Лённеберги[12]. Хутор Катхульт близ городка Лённеберга, где Астрид Линдрен поселила своего героя, в латвийском фильме был снят в Кулдиге, а городские мост, площадь и старинные здания стали фоном для поездок семьи Эмиля. Если в этой картине Кулдига играла роль шведской провинции на рубеже XIX и XX веков, то в телевизионном фильме немецкого режиссера Вольфганга Панцера «Мост» (2008) она изображает германскую провинцию. Ремейк классического военного фильма 1959 года критики оценили очень сдержанно, но местным жителям важно, что Кулдига в фильме могла «сойти» за небольшой баварский городок, а показанный там мост – их, кулдигский[13].

На съемки было потрачено почти три с половиной миллиона евро, и данный «аутсорсинг» немецкого кинопроизводства в Прибалтику весьма интересен. Если в социалистические времена столицы прибалтийских республик изображали условный «Запад» в советских детективах и экранизациях Конан Дойла и Сомерсета Моэма, то немцам современная балтийская провинция важна как условная местность военного времени. Один из критиков пишет:

 

«То, что продюсеры использовали балтийские места и сервис – там сорок лет коммунистической изоляции сохранили ландшафты военного времени, которые в большей части Германии давно исчезли, – знак одного из решающих преимуществ, которыми обладают маленькие восточноевропейские студии»[14].

 

Об этих культурных репрезентациях знают здесь немногие. Для кого-то из местных жителей мост – место любопытного городского ритуала: в праздник летнего солнцестояния Лиго на нем устраивают нудистский забег горожан. Рассказывают, что не все в городе довольны этой изобретенной языческой традицией. Кулдига вообще консервативна в отношении морали, особенно связанной с сексом; достаточно вспомнить возмущенное письмо местных жителей в муниципалитет с протестом против установленной на крыше недавно открытой арт-галереи фигуры обнаженного мужчины. Эстетические вкусы местного сообщества также вряд ли стоит называть модернистскими – нашлись недовольные даже монументом герцогу Якобу Кеттлеру на Лиепайской улице, сделанным в виде «портала времени». Чтобы передать динамизм темпорального скачка, скульптор изобразил курляндского правителя ступающего одной ногой из «мембраны времени» в наш век. Некоторые интересовались, где же у герцога вторая нога.

 

Заключение

Представленные в моем тексте высказывания местных жителей о Кулдиге звучат, конечно же, интереснее мнений приезжих. Это понятно – они знают город «изнутри». И все же удивляет, насколько мало туристов интересует история города, его архитектура и его жители. Увы, это особенность современного массового туризма, но любопытно сопоставить усилия властей Кулдиги по «историзации города» с равнодушием к прошлому тех, кто сюда приехал. Это ставит вопрос об эффективности «консервирующей» урбанистической политики ЕС вообще – и о том, насколько инвестиции в этот род деятельности оправданы в их нынешнем виде. Так или иначе, очень жаль, что отсутствие серьезной статистики по туризму не дает возможности посчитать долю, так сказать, «качественных туристов».

Мне кажется, что уличный художник GenZ своими работами довольно точно передает эту противоречивую ситуацию. Город «продает» себя как фрагмент сохранившейся истории Европы, а художник говорит с прохожими о его современности. Будучи в Кулдиге, я встретилась с GenZ. Выяснилось, что он оптимист: планирует совмещать трафареты и фрески на улицах с экспериментами в других областях искусства так, чтобы набралось материала на выставку. Уезжать из города не хочет («Я очень люблю этот город, в нем так много истории»), по крайней мере надолго или навсегда. Смысл того, что делает, описывает так: «Люди посмотрят на стену с моим рисунком и, если поймут, улыбнутся!». GenZ видит, что денег на ремонт старых зданий, как бы они ни были исторически интересны, не хватает, но хочет, чтобы прохожие «увидели» знакомые старые здания рядом с – порой нелепым – новостроем. GenZ делает site-specific, входящие в диалог именно с данным местом работы, изобретательно обыгрывая забытые куски труб и украшая фресками огромные дровяники. Когда мы только приехали в Кулдигу, я боялась, что все переживания и впечатления будут главным образом «про историю», и вначале обрадовалась одному остроумному маленькому рисунку на воротах неподалеку, а потом поиск работ GenZ превратился в своеобразный квест. Одна из его фресок изображает мужика, сосущего что-то красное из земли: не о нефтяной ли это зависимости? С его трафаретов на тебя смотрят Одри Хепберн, Майлз Дэвис и Альфред Хичкок. Возможно, портреты поп-икон прошлого столетия в числе прочего намекают на то, что с прославлением герцога Якоба городская администрация немного переборщила, что с XVII века утекло очень много воды и что у горожан, причем молодых, могут быть и другие герои…

Илл. 1. Кулдига, вид с высоты птичьего полета. Фотография Артиса Густовскиса.

Илл. 2. Кулдига, старый город. Фотография Артиса Густовскиса.

Илл. 3. Кулдига, городская ратуша. Фотография Артиса Густовскиса.

Илл. 4. Кулдигский мост. Фотография Лаймы Гутмане.

Илл. 5. Кулдига, водопад. Фотография Лаймы Гутмане.

Илл. 6. Граффити GenZ. Фотография Лаймы Гутмане.

Илл. 7. Граффити GenZ. Фотография Лаймы Гутмане.

Илл. 8. Граффити GenZ. Фотография Лаймы Гутмане.