Британская компартия никогда не была политически влиятельна. Это не значит, что марксизм и представления о социализме, близкие к советским, не были характерны для британской общественно-политической жизни. Слабость самой компартии объясняется иначе. C одной стороны, марксизм здесь никогда не был влиятелен в рабочем движении. Рабочее движение в Британии возникло раньше, и это оно повлияло на марксизм (через некоторым образом англичанина Энгельса), а не наоборот. Главной организацией рабочего класса с самого начала стали профсоюзы (тред-юнионы), а не политическая партия. Возникшая много позже Лейбористская (рабочая) партия была в сущности политическим крылом профсоюзов, а тем нужна была не революция, а справедливая зарплата.

С другой стороны, крайний вариант мажоритарной избирательной системы не оставлял места для других сильных партий, и очень многие политики, связанные так или иначе с рабочим классом и придерживавшиеся почти коммунистических убеждений, предпочитали действовать в рамках Лейбористской партии. Число коммунистов de facto, откровенных энтузиастов советского опыта строительства социализма, в парламентской группе лейбористов доходило до 70-80 (группа «Трибуна», так называемая «твердая левая»).

Правое крыло никогда не могло полностью подавить сильный левый уклон. А к концу 1970-х годов влияние крипто-коммунистов и троцкистов в Лейбористской партии так возросло, а она так полевела, что ее правое крыло решилось на раскол, создав в начале 1980-х Социал-демократическую партию. Это отклонение, однако, позднее рассосалось, и Лейбористская партия, особенно после тэтчеристского ажиотажа и конца коммунизма в Москве, опять восстановилась в сильно поправевшем виде под руководством Тони Блэра и даже 13 лет правила страной.

Так или иначе, левые партии, близкие к коммунистической партийной субкультуре континентального типа (прежде всего франко-итальянской), в Британии никогда не возникали и оставались скорее политическими клубами. В этом виде их роль недооценивать нельзя.

Но такое впечатление, что с начала 1990-х компартия утратила и эту роль в английской политической жизни. И кого теперь представляет Роберт Гриффитс, я, честно говоря, не совсем понимаю. Интервьюер забыл спросить, сколько теперь в партии членов и выставляет ли она хотя бы одного кандидата хотя бы на выборы в местные советы. Гриффитс говорит о работе компартии в профсоюзах, но ничего конкретного не сообщает. Профсоюзы, конечно, теперь перестали быть гегемоном британской политики, и, может быть, влияние малых диссидентских партий в них теперь заметнее, чем раньше, но это как раз и надо было бы обсудить с Гриффитсом.

Компартия никогда не была массовой, но в ней, хотя и не всю жизнь, состояли большие люди. Видные ученые, как биолог Джон Холдэйн, историки Алан Тэйлор, Эдвард Томпсон и, конечно, Эрик Хобсбаум. Вообще, в английской исторической науке марксисты одно время попросту доминировали. Серьезными попутчиками были пацифисты, особенно сторонники ядерного разоружения, например, знаменитый кристаллограф Джон Бернал и даже до некоторой степени «сам» Бертран Рассел. Принадлежность к компартии или аффилиация с ней имели многозначительность, и целый ряд независимых джентльменов пользовался этим, чтобы подчеркнуть свою оппозицию истеблишменту. «Компартийность» была некоторым светским шиком, если угодно. Многие видные фигуры (даже министры) из верхушки Лейбористской партии прошли в молодости через компартию.

Теперь компартия выглядит скорее как маленькая секта, и в этом нет ничего плохого. По моему мнению, такого рода коллективности всегда были главной агентурой процесса культурной и социальной эволюции, поскольку в этой среде появлялись зародыши будущих мощных социальных движений и широких, далеко ведущих культурных обновлений. Наступающая эпоха в связи с глубоким кризисом представительной демократии скорее будет эпохой таких сект, нежели больших политических партий. Кстати, именно в Британии две главные партии выглядят сейчас как совершеннейшие зомби.

Какие именно секты перспективны, а какие нет, в принципе сказать трудно; их возможности чаще всего обнаруживаются задним числом. Но британская компартия в презентации Роберта Гриффитса, честно говоря, не внушает больших надежд. Тематика ее интересов скучна и подражательна. Она производит впечатление ностальгически-эскапистского пережитка прошлой эпохи. Компартия думает, что принимает участие в решении проблем, которые решаются так или иначе и без ее участия. Ну, например, мультикультурализм - официальная правительственная политика в Британии, у нее сильная оппозиция справа. Войну в Ираке ненавидят три четверти британцев, тут никого агитировать не надо. Особое внимание людям старшего возраста выглядит несколько свежее, но, ей богу, пенсионные фонды при всех их фокусах делают свое дело, и коммунистам нечего тут добавить специфического - во всяком случае Гриффитс ничего на этот счет интересного не говорит. И так далее. Никаких следов интереса к специфическим проблемам второго модерна коммунист Гриффитс не обнаруживает.

Сейчас на левом краю британской политической жизни намного интереснее и живее выглядит Социалистическая рабочая партия троцкистского толка; у нее по крайней мере есть некоторая авантюристическая жилка. Но, мне кажется, что обе они, как и третья, подобная им (Коммунистическая революционная партия), могли бы проявить больше интереса к беспартийным анархистским инициативам с их гораздо более интересной интеллектуальной продукцией. Вообще, если у коммунизма и есть какое-то будущее, то именно у его анархо-коммунистического крыла, а уж никак не у «ленинского», полностью погруженного в проблемы захвата контроля над централизованным государством и его адаптацией к реализации коммунистической системы ценностей.