Даниэл Юновски – историк, профессор Университета Мемфиса (штат Теннесси, США).

 

[1]

Национальные проблемы, проявившиеся в ходе поездок Франца Иосифа в Галицию в 1880-м и 1894 годах, стали еще более ощутимыми к концу столетия. В письме, написанном в 1903 году своему племяннику и наследнику Францу Фердинанду, Франц Иосиф выражал уверенность в том, что кризисные явления, порождаемые националистическим сепаратизмом, несмотря на всю их серьезность, могут и должны успешно преодолеваться[2]. В первую очередь император имел в виду озабоченность Франца Фердинанда относительно того, что радикальная риторика безответственных венгерских националистов угрожает единству армии. Однако в тех же выражениях император вполне мог бы обсуждать и кризисную обстановку, сложившуюся в Цислейтании накануне его «золотого» юбилея 1898 года.

С первых лет своего правления Франц Иосиф поощрял возрождение императорского двора, настаивал на сохранении традиционных династических праздников и требовал неукоснительного соблюдения правил дворцового этикета. До 1898 года, впрочем, он редко санкционировал дорогостоящие и помпезные празднества; исключения составляли лишь регулярно проводимые церемонии вроде процессий в день Тела Христова, праздничные омовения ног и инспекционные поездки монарха по провинциям. В то же время Франц Иосиф и его советники осознавали тот факт, что цислейтанская политика конца XIX века характеризовалась подъемом новой разновидности «народных масс» и сопутствующим интересом к «политике в новом ключе»[3]. Юбилей 1898 года пришелся на период обострения национальных и социальных конфликтов, и окружение императора все острее ощущало потребность сгладить напряженность или направить ее в иное русло.

В последние десятилетия XIX века, отмеченные не только нарастанием политической напряженности, но и распространением по всей Европе массовых торжеств, посвященных национальным и государственным героям, а также рабочим праздникам, Габсбурги придерживались мнения, что видимые проявления общественного одобрения и почитания государства, правительства и династии являются лучшими подтверждениями политического здоровья общества. «Сценарии власти», которые предлагались русской монархией, пытавшейся сплавить завоевание, насилие и самодержавие с династической претензией на воплощение самого духа русского народа, не могли послужить для Франца Иосифа образцом: австрийский император был приверженцем конституционного порядка. Столь же чуждым для него оставалось и популистское притязание германского императора Вильгельма II на то, чтобы напрямую ассоциировать себя со всей немецкой нацией: в отличие от него, Франц Иосиф был склонен отвергать понятие народного суверенитета[4]. Кроме того, соединение династической идеи с национальной идентичностью для многонациональной дунайской монархии было просто взрывоопасным. Тем не менее элементы традиционной самопрезентации Габсбургов все равно необходимо было как-то адаптировать к возникшему спросу на династический и государственный патриотизм.

В этой статье рассматриваются патриотические мероприятия, организованные двором, католической церковью и армией в ходе юбилейных торжеств 1898 года. У Габсбургов не было специального правительственного органа, который на системной основе занимался бы патриотической пропагандой. И все же Габсбурги и их ближайшие сподвижники постоянно адресовали обществу послание о том, что император был и остается символом стабильности и межнационального государственного патриотизма. Дворцовые торжества дистанцировали монарха от противоречивых решений правительства, вместо этого ассоциируя его с экономическим и культурным прогрессом империи. Одновременно Франц Иосиф, каждое публичное появление которого нарочито являло натуру миролюбивую и мягкую, превратился в символ идеализированной Австрии, где экономические и социальные интересы всех граждан оказывались вполне сочетаемыми друг с другом, – стоило только населению освоить такие присущие монарху качества, как христианское благочестие, милосердие и забота о всеобщем благе.

 

Наиболее зрелищные имперские празднования 1854–1888 годов

Разумеется, и до 1898 года в империи проходили масштабные официальные праздники. В апреле 1854-го сотни тысяч ее граждан с энтузиазмом участвовали в хорошо поставленных торжествах по случаю бракосочетания Франца Иосифа с Елизаветой Баварской. Народные гуляния в Пратере, бал для столичной элиты в императорском дворце, аналогичные мероприятия в провинциях, широкое освещение повсеместного веселья в газетах и многочисленных памятных публикациях – все это было заряжено идеями единства, обновления и монаршей милости[5]. Похожие программы разрабатывались двором в 1873 году в честь 25-летия восшествия Франца Иосифа на престол и в 1879-м для «серебряной» свадьбы императорской четы. Некоторые события, например, «живые картины» семьи Габсбургов, представленные в 1879 году, были доступны только для членов императорской фамилии и сливок общества[6]. Подданные, служившие в армии и государственной бюрократии, довольствовались участием в высочайших аудиенциях, сопровождавших празднества[7]. Венценосная семья являла себя и восторженным толпам, тем самым подтверждая центральное положение династии в жизни конституционной монархии.

В 1888 году Франц Иосиф недвусмысленно пресек попытки двора с помпой отметить сороковую годовщину его правления. Вместо этого, он призвал подданных превратить юбилей в повод для духовных раздумий и благотворительных акций[8]. Поскольку официальные торжества не предусматривались, открытие памятника Марии Терезии в Вене, состоявшееся 13 мая, в 170-ю годовщину ее рождения, стало наиболее заметным имперским торжеством 1888 года. Монумент изображал императрицу в виде матери австрийского государства и ассоциировал династию с прогрессом. На церемонию открытия монумента были приглашены несколько тысяч гостей. Спектакль в Венской опере, подготовленный к этому случаю, предоставил двору возможность вновь продемонстрировать публике свое видение образцовой общественной иерархии. Две тысячи билетов, как сообщали газеты, были распределены между чиновниками в соответствии с их чинами и званиями.

Политическая демонстрация, состоявшаяся в Вене накануне открытия монумента, отчасти испортила династический праздник. 12 мая, через неделю после того, как идейный вдохновитель австрийских пангерманистов Георг фон Шенерер был осужден за нападение на редакцию газеты «Neues Wiener Tagblatt», оскорбившую, по его мнению, династию немецких Гогенцоллернов, его последователи вышли на столичные улицы в знак поддержки своего лидера и его супруги[9]. Несколько сотен шумных германских националистов сначала прошли по Рингу, а потом, собравшись у еще затянутого тканью памятника Марии Терезии, «матери народов», исполнили немецкую националистическую песню «Wacht am Rhein», тем самым символически атаковав образ многонациональной империи и ее наднациональную династию[10].

Католический интеллектуал Карл фон Фогельзанг, редактор газеты «Das Vaterland», сожалел по поводу решения не проводить народные торжества в честь сороковой годовщины правления. «В наши дни, когда монархический принцип подвергается сильнейшим нападкам, следовало бы использовать любую удобную возможность, чтобы подтвердить наши позиции», – писал он. Это позволило бы убедить следующее поколение в «добрых свершениях монархии»; подобные изъявления династической лояльности могли бы доказать, что царствующий дом по-прежнему пользуется поддержкой населения. Но состоявшаяся вместо народных гуляний демонстрация пангерманистов, подчеркнувшая политический раскол и национальный конфликт, не позволила использовать очередной шанс для того, чтобы укрепить народную любовь к трону[11].

 

Патриотизм как постановочное действо: двор и юбилей 1898 года

Под влиянием разнообразных причин, среди которых были, вероятно, шумная подготовка венских властей к предстоящей дате, критика со стороны Фогельзанга и пышные юбилеи королевы Виктории, отмеченные в 1887-м и 1897 годах, Франц Иосиф отказался от привычно сдержанного отношения к «большим» праздникам. При этом, правда, запуская процесс подготовки двора и правительства к намечаемым торжествам, он по-прежнему призывал подданных отмечать даты венценосной семьи «актами милосердия».

Летом 1897 года император возложил ответственность за подготовку к торжествам по случаю своего полувекового юбилея на Франца Фердинанда, который только что оправился после продолжительной болезни, заставившей многих усомниться в том, что именно он будет наследником престола. Вместе с тем, ревниво оберегая свои полномочия главы дома Габсбургов, Франц Иосиф настаивал на личном одобрении малейших деталей планируемых торжеств. Практический контроль над подготовкой был возложен на ведомство главного церемониймейстера двора, которое и разработало программу праздничных мероприятий[12].

Дворцовые торжества должны были начаться утром 29 ноября 1898 года с торжественной мессы в венском кафедральном соборе Святого Стефана. На вечер 1 декабря планировалось юбилейное театральное представление в столичной опере. «Поздравление его императорскому величеству от всей императорской фамилии» в Мраморном зале императорского дворца должно было 2 декабря открыть само празднование юбилея. Позже в тот же день в Испанской школе верховой езды предполагалось столь же «спонтанное» «поздравление народов»; Францу Фердинанду предстояло восславить императора от лица всех народов монархии в присутствии молчаливых гостей, включавших депутации из провинций. Дворцовая часть празднеств должна была завершиться soiree в дворцовом оперном театре[13].

Список приглашенных гостей говорит о том, что его составителей не слишком занимало стремление отразить участие самых широких слоев населения империи в политике или значимость среднего класса. И в Испанской школе верховой езды, и в соборе Святого Стефана большая часть мест была зарезервирована за иностранными послами, высшим офицерством и духовенством, аристократами, чиновниками двора. Небольшим делегациям от обеих палат парламента, представителям провинциальных законодательных собраний, а также двух столичных городов – Вены и Будапешта, группам общественности, представлявшим организации типа Красного креста, предстояло восславить монарха от имени всего остального общества. Не получившие приглашение могли видеть монарха в окружении глав иностранных государств и аристократов лишь в те минуты, когда он перемещался с одного праздничного мероприятия на другое[14].

Из всех официальных мероприятий наиболее массовую аудиторию имели подготавливаемые под присмотром двора театрализованные постановки. Благодаря своей публичности театр предоставлял возможность делать развернутые заявления, касающиеся юбилея. Объединяя традиционные элементы габсбургской легитимности с достижениями современности, организаторы надеялись подхлестнуть государственный патриотизм и возбудить неприятие этнических и социальных размежеваний. Двор намеревался показать подготавливаемый спектакль как минимум пять или шесть раз, поскольку «многие жители Вены пожелают увидеть постановку»[15]. За один раз дворцовый оперный театр мог принять две тысячи зрителей. На премьерном показе двор планировал зарезервировать центральные ложи для императорской фамилии, а также для избранных аристократов и правительственных чиновников. Потенциальная аудитория не ограничивалась жителями и гостями столицы Цислейтании. В зале предусматривались места для венских и провинциальных журналистов, от которых ожидалось обнародование подробных отчетов в местных газетах. Пьесу также рассчитывали опубликовать; впоследствии школы и местные общины могли бы ставить ее в особые даты – например, 4 октября, в день именин императора.

В декабре 1897 года двор предложил нескольким патриотически настроенным драматургам подготовить сценарий юбилейного спектакля. Все предложения должны были соответствовать базовым указаниям Франца Фердинанда. Ведомству главного церемониймейстера предстояло «подготовить патриотическую пьесу, созвучную великому событию, в которой силами дворцового театра, столичной оперы и столичного балета должны быть представлены сцены из прошлого высочайшего императорского дома». Постановка должна была длиться два часа, сочетая диалоги, танцы и «живые картины»[16]. Но Густав Малер, директор дворцовой оперы, Пауль Шлентер, директор дворцового театра, и Август Фрайхер Плаппарт фон Леенхер, главный интендант дворцовых театров, были разочарованы предложениями, представленными им в конце января 1898 года. Хотя «патриотизм» сценариев вопросов не вызывал, ни в одном из них не удалось в должной мере подчеркнуть значимость величайших моментов истории Габсбургов или предложить такие сцены, которые могли бы в полном объеме раскрыть славный путь Австро-Венгрии[17].

После этого двор и правительственные чиновники принялись напрямую вмешиваться в творческие аспекты подготовки спектакля. На состоявшемся 22 марта 1898 года чрезвычайном совещании, в котором участвовали обергофмейстер Рудольф фон унд цу Лихтенштейн, гофмейстер князь Альфред Монтенуово, министр иностранных дел и императорского дома Агенор Голуховский, министр-президент Цислейтании Франц фон Тун унд Гогенштейн и главный интендант дворцовых театров Август Фрайхер Плаппарт фон Леенхер, обсуждалась ситуация с подготовкой юбилейного спектакля[18]. Состав участников говорит о том, какое значение придавалось этому событию. Высоким сановникам предстояло оценить список величайших эпизодов «австрийской государственной истории» и «истории дома Габсбургов», который составили Плаппарт и Александр фон Хельферт, видный писатель-патриот[19]. На основании этих эпизодов предполагалось поставить «живые картины», интегрируемые в театральную постановку.

Согласно протоколу встречи, Тун руководил «живой дискуссией» о смысле каждого эпизода. Тщательно взвесив «политические и прочие соображения» и сопоставив их с «современными тенденциями», комитет отобрал несколько сцен «наибольшей важности». По настоянию Туна комитет счел неприемлемыми любые упоминания предшественника Франца Иосифа (императора Фердинанда), революции 1848 года и современных событий. Министр иностранных дел и консервативный польский магнат Голуховский отверг сцену, в которой Иосиф II шел за плугом, убедив коллег заменить ее менее радикальным появлением этого императора вместе с Марией Терезией, его матерью. Он также предложил включить в список сцену, посвященную Венскому конгрессу – «событию всемирно-исторического значения», позволившему Австрии «стать политическим центром Европы и даже всей планеты» и положившему начало «эпохе мира».

Поскольку Плаппарт основывал свои суждения на артистических критериях, Голуховский пытался представить монархию в качестве великой консервативной державы, а Тун всеми силами старался не потревожить национального вопроса, комитету удалось согласовать лишь церемонию открытия и еще шесть картин. Среди выбранных сцен, содержавших, по мнению комитета, нужный заряд имперского патриотизма, оказались следующие эпизоды: 1) 1282 год, дарование императором Священной Римской империи Рудольфом фон Габсбургом австрийских земель своим сыновьям; 2) 1515 год, двойное бракосочетание внуков Максимилиана I в венском соборе Святого Стефана; 3) 1683 год, вторая осада Вены; 4) Прагматическая санкция[20]; 5) Мария Терезия и Иосиф II; 6) Франц I и Венский конгресс. Финальная картина должна была «аллегорически восславить правящего монарха и завершиться апофеозом, иллюстрирующим выдающиеся свершения императора Франца Иосифа I». В апофеозе, грандиозной метафоре единства и гармонии народов империи, Франц Иосиф должен был предстать великодушным отцом всех своих подданных и покровителем искусства, культуры и промышленности.

После совещания обергофмейстер предложил графине Кристиане Тун-Сальм, известной своей легкой прозой и одноактными пьесами патриотического содержания, разработать мелодраматический сценарий, который связывал бы выбранные сцены воедино[21]. Главным героем своей пьесы, получившей название «Сон императора», Тун-Сальм сделала набожного монарха Рудольфа I, широко известного благодаря его встрече с духом. Авторское предпочтение, оказанное благочестивому Рудольфу, должно было напомнить зрителям о ежегодном участии Франца Иосифа в церемонии омовения ног в чистый четверг и в процессиях в день праздника Тела Христова – то есть в ритуализированных проявлениях самопожертвования, скромности и благочестия Габсбургов.

Пьеса открывалась сценой, в которой многочисленные дворяне в 1282 году стекаются в императорский дворец в Вене, чтобы воздать должное Рудольфу и его сыновьям, только что получившим от отца австрийские земли. Одолеваемый заботами о судьбе своих земель, Рудольф беспокойно спит. И тут ему является само Будущее, которое ведет монарха через вереницу коротких сцен. В начале каждого эпизода солдаты, бюргеры или торговцы в беседе поясняют зрителям значимость демонстрируемого исторического момента. После того, как диалог задал нужный тон, на заднем плане под соответствующую музыку открывается «живая картина». Хор поет громкие хвалы династии, но первый Габсбург не может удовлетвориться этим, ибо пока не получил от Будущего ответ на вопрос, представляющийся ему наиболее важным:

 

С отеческой любовью отношусь

К народам, что привлек могучий скипетр.

Правитель, любящий народ свой, славен:

Таким владыкой я хотел бы стать.

Но в дни грядущие мои потомки

Сумеют ли так подданных любить?

 

Отвечая, Будущее хвалит благородных потомков первого императора:

 

Торжественно сияет та корона,

Которую ты завещал потомкам, –

В последние полвека твой наследник

Любим народом с беззаветной страстью.

Увидев, как трепещут от любви

Сердца достойных подданных его,

Проникнись гордостью в успокоении.

Ведь семя, что посеяно тобой,

Цветет, благословенное, поныне.

Любовь связует Габсбургов с народом –

Так было, и тому стоять вовек[22].

 

После этого Любовь и Верность, исполняемые актерами дворцовой труппы, сопровождают Рудольфа на празднование «золотого» юбилея Франца Иосифа. Современные города, искусства, науки, ремесла, коммерция и торговля процветают под милостивой дланью, а все народы дунайской монархии благодарят дорогого кайзера. Польщенный и тронутый, Рудольф простирает руку к императорской ложе, уверенный в том, что его великий потомок воплотит в жизнь все его мечты.

По мере того, как Рудольф снова погружается в сон, пьеса достигает величественного апофеоза. В финальной картине соединяются «аллегорические фигуры настоящего» – среди них Богемия, Венгрия, Галиция, – представляющие национальные костюмы и гербы провинций. Презентация монархии в виде гармоничной мозаики народов и культур, с уверенностью устремленных в будущее под руководством священного дома Габсбургов, достигает крещендо в коллективном исполнении государственного гимна.

Представления, запланированные на декабрь 1898 года, были отменены после гибели в сентябре императрицы Елизаветы, убитой итальянским анархистом. Тем не менее произведение «Сон императора» было опубликовано, и его широко продавали в качестве газетного приложения. «Neue Freie Presse» отмечала, что пьеса выделяется среди прочих юбилейных публикаций благодаря «замечательным стихам, прекрасному языку и яркой постановке»[23]. Сокращенную версию пьесы исполняли в дворцовой опере в 1908 году – в рамках торжеств по случаю шестидесятилетия правления Франца Иосифа. Шесть представлений, состоявшихся между 2-м и 8 декабря, посетили две тысячи зрителей; причем два спектакля были добавлены к предполагавшимся четырем дополнительно, поскольку интерес публики оказался чрезвычайно большим. Как сообщал корреспондент «Illustrirtes Wiener Extrablatt», присутствовавший на первом спектакле император был «глубоко тронут», когда зал запел национальный гимн Австро-Венгрии: «Торжественность момента была такова, что оставаться равнодушным было просто невозможно. Посетившие спектакль зрители никогда не забудут того, что происходило в зале»[24].

Нарратив семейной и государственной истории, содержавшийся в этой пьесе – который разрабатывался при содействии профессиональных историков, заботливо подгонялся под насущные политические проблемы политиками типа Голуховского и Туна и облекался в слова автором популярных патриотических текстов, – формулировал габсбургский ответ на острейшие проблемы современности. Этот ответ представал в форме традиционной аллегории династической славы. Пьеса ассоциировала Франца Иосифа с его великим предшественником Рудольфом. Император выступал в ней символом идеализированной и гармоничной монархии, поощряющей национальные культуры и экономический прогресс. Это представление, подобно прочим официальным событиям юбилея, было призвано изобразить императора правителем, который заботится обо всех гражданах независимо от их социального статуса или национально-этнической принадлежности. В 1898 году монархия не пыталась задавить национальность государственным патриотизмом, рассматривая этническую идентичность в качестве важнейшего аспекта династической лояльности внутри гармоничной Австрийской империи.

Однако, чтобы представить императора, династию и монархию в гармоничной рамке межнационального мира и культурного прогресса, этот панегирик должен был извлечь Франца Иосифа из актуального времени. Десятилетие неоабсолютизма, последовавшее за революцией 1848–1849 годов, нельзя было превозносить в конституционную эпоху, когда Франц Иосиф выступал гарантом гражданских прав. Фигуру правителя недопустимо было ассоциировать с деятельностью правительств, осуждавшейся соперничающими этническими или политическими группировками. Лишь дистанцировав императора от конкретной политики, которую его кабинеты проводили за долгое время правления, можно было сформировать призыв к толерантности и миру, сохраняющий достоинство короны и умиротворяющий национальные чувства. Иными словами, Франц Иосиф своей персоной фокусировал народную преданность династии и символизировал идеализированную Австрию, поднявшуюся над волнениями реального мира.

 

Юбилейное послание католической иерархии

Последние месяцы юбилейного года были отмечены повсеместным преподнесением императора в образе мученика, подобного самому Христу, и высочайшего морального образца для подданных. Наиболее ярким примером такой презентации царствующей особы самым широким слоям населения стало юбилейное пастырское послание, обнародованное католической церковью Цислейтании. Оно было написано пражским кардиналом Шенборном и скреплено подписями тридцати девяти архиепископов и епископов.

Род Габсбургов с давних времен использовал «религиозное воображаемое» для отстаивания своего права царствовать в Центральной Европе. Мистическая история Рудольфа, а также предположительно чудесные взаимоотношения, связывающие царствующий дом с Девой Марией (о них сегодня напоминают посвященные Богородице многочисленные колонны, воздвигнутые по всей Центральной Европе в XVII столетии), ежегодно закреплялись в церемонии омовения ног и процессии в день праздника Тела Христова. Франц Иосиф и его правительство оживили эти католические ритуалы, а также перестроили отношения между католической церковью и государством, заключив в 1855 году конкордат с Ватиканом, который перечеркнул, по крайней мере временно, церковную реформу императора Иосифа. В обмен на признание церковной автономии иерархия брала на себя обязательство утверждать ценности единства и лояльности посредством религиозной службы и религиозного образования. Из-за конкордата курирование католической церковью вопросов брака, образования и похорон стало касаться и некатоликов.

Однако после 1860 года австро-германские либералы, доминировавшие в правительстве Цислейтании на протяжении первых двух десятилетий конституционного правления, начали нападать на привилегированное положение католической церкви. В 1861 году было принято законодательство, гарантирующее права протестантов. В конце 1860-х либеральный кабинет Карла фон Ауэрсперга провел законопроект, устанавливающий конфессиональное равенство в вопросах брака, обращения в иную веру и прочих делах, ранее считавшихся прерогативой католической церкви. А после того, как в 1870 году Экуменический совет обнародовал учение о непогрешимости папы, конкордат был отвергнут и самим императором[25].

Но даже после упразднения конкордата католицизм оставался ключевым элементом церемониальной жизни императорского двора. Как пояснял в 1881 году молодому Францу Фердинанду эрцгерцог Альбрехт, в то время занимавший второе место в очереди наследования, наиболее важной обязанностью всех членов семейства Габсбургов остается воплощение «идеала набожного христианина»[26]. На протяжении всех 68 лет правления Франца Иосифа религиозные службы и церемонии неизменно вплетались в празднования короны. Сам император постоянно принимал участие в отправлении католических ритуалов, а свадьбы, рождения и кончины членов венценосной фамилии всегда включали католические богослужения.

В 1898 году католическая иерархия, исторический союзник династии, поручила клирикам всех приходов Цислейтании зачитать 27 ноября, в первое воскресенье Рождественского поста, юбилейное пастырское послание. Большинство подданных монархии составляли католики, и в этих службах приняли участие миллионы людей. Еще большее число, включая и некатоликов, читали выдержки из послания и комментарии к нему в газетах, продаваемых по всей стране[27].

В церковном послании историческая роль Франца Иосифа толковалась в том же духе, который отличал так и не выполненную двором программу театрализованных мероприятий. Священники сообщали своей пастве, что Франц Иосиф, призванный на престол «божественным Провидением», спас государство от хаоса революции «сильной дланью», «верой в Бога» и «убежденностью в светлом будущем Австрии». Подобно юбилейному спектаклю, послание напоминало всем верующим, что император взошел на трон, преисполнившись уважения к этническим различиям и призвав все «народы и племена» империи трудиться вместе с ним на благо общей родины. Согласно католическим иерархам, верный своим принципам Франц Иосиф на протяжении полувека неустанно работал, совершенствуя жизнь своих подданных.

Церковь имплицитно сравнивала Франца Иосифа с Христом и призывала паству покончить с межэтническими конфликтами и политическими дрязгами. В пастырском послании говорилось, что сам Господь доверил Францу Иосифу земной трон. Франц Иосиф был мудрым и милосердным; он наказывал порок и поощрял добродетель. Император покровительствовал слабым и откликался на адресованные ему мольбы о помощи. Франц Иосиф страдал за справедливое дело. Смерть сына и супруги не поколебала его служения будущему Австрии и его веры в Бога. Лишь этот уподобившийся Христу правитель был способен потушить конфликты, раздирающие «великую австрийскую семью народов».

Адресованные обществу послания, подготовленные, с одной стороны, двором, а с другой стороны, католической церковью, расходились в оценке природы существующего государства. Юбилейная театральная постановка 1898 года изображала историю монархии в виде истории дома Габсбургов, кульминацией которой стало появление доброго и милосердного Франца Иосифа. Будущее открыло Рудольфу идеал этнической и социальной гармонии, полностью совпавший с состоянием Австро-Венгрии, достигнутым в годы правления Франца Иосифа. В одном из писем 1903 года Франц Иосиф сам заявлял о том, что межнациональные и политические противоречия не столь страшны, как порой представляется, и что будущее по-прежнему принадлежит Габсбургам.

Австрия, изображаемая в пастырском послании, выглядела совсем иначе. Документ не отрицал и не замалчивал серьезности политического кризиса, охватившего монархию. Но в нем «Австрия» и «австрийский патриотизм» становились едва ли не предметами религиозной веры. Епископы прямо признавали нарастание напряженности в межнациональных отношениях, появление политики «нападения и раскола», а также угрозу, которой из-за этих новых веяний подвергалось государство. Предлагаемый церковью рецепт выхода из всех затруднений был обманчиво простым: всем христианам рекомендовалось забыть о разногласиях и распрях и признать в своих ближних детей общего отца-императора. Церковь призывала паству очиститься от ненависти, посвятить себя заботе об общественной пользе, заняться благотворительностью и следовать по стопам уподобленного Христу императора-мученика. «Не спасемся ли мы от всех забот и проблем, если повсеместно будем следовать его примеру?» – вопрошало послание. Только в том случае, если Франц Иосиф станет всеобщим образцом для подражания, идеальная Австрия превратится в Австрию реальную:

 

«Благо целого достижимо лишь через гармонию составляющих его частей; но при этом части черпают из целого свою жизненную силу. Поступательное развитие отдельных национальностей зависит от мощи всей монархии, а ее укрепление и сохранение является неустанной заботой нашего императора. Так пусть же Австрийская империя остается чудной мозаикой, в которой каждая часть занимает свое заслуженное место и тем самым вносит вклад в великолепие целого».

 

Католическая иерархия требовала, чтобы ее последователи отказались от эгоистичного преследования этнических целей, вспомнив о своем подлинном долге верных детей доброго императора-пастыря. «Это и есть настоящий австрийский патриотизм», – говорилось в послании.

Единение династии с религией не ограничивалось, разумеется, только католицизмом. В ходе своих инспекционных поездок Франц Иосиф прикладывался к реликвиям, посещал службы и получал благословения всех конфессий. Как отмечалось в одной из коммеморативных публикаций, подготовленных под патронажем Франца Фердинанда, «религиозная нетерпимость так же ненавистна монарху, как и расовая ненависть». По праздникам Франц Иосиф ходил в церковь, «демонстрируя всю пышность и все величие своего двора, но при этом он не стеснялся принимать в дворцовом зале для аудиенций представителей иудейского духовенства, приходивших к нему с покрытой головой, как положено, и готовых молить небеса о милости для возлюбленного монарха»[28].

Практическая мудрость того поощрения, которое Франц Иосиф оказывал организованным формам религии, подтверждалась всякий раз, когда конфессии откликались на государственные и династические праздники. Императора поминали с амвонов и кафедр в дни рождения, именин, юбилеев, кончин членов венценосной фамилии, а также в день женитьбы его сына. В то же время следует признать, что власть церковной иерархии над верующими и даже над самим духовенством в тот период жестко оспаривалась. Католические движения, находившиеся в конфликте с церковным руководством и проповедовавшие откровенный антисемитизм, привлекали все большее количество последователей не только среди паствы, но и в рядах низового духовенства. Священники занимали видные позиции даже в самых радикальных и националистических организациях, напрямую опровергая дух пастырского послания. Впрочем, влиятельности религиозных лидеров, трактующих династическую лояльность в качестве религиозного императива, тоже не стоит переоценивать.

 

Опора режима: армия и юбилей

Подобно католической церкви, объединенная армия, самый вездесущий из публичных институтов империи, использовала юбилейные торжества 1898 года для изъявления лояльности императору и отчизне и сглаживания этнических конфликтов.

На протяжении всего своего долгого царствования Франц Иосиф никогда не забывал о том, что именно армия Габсбургов подавила революцию 1848–1849 годов и обеспечила дальнейшую жизнь монархии. Император постоянно подчеркивал свою приверженность милитаризованному образу жизни. Он окружил себя военными советниками и настаивал, чтобы формальные требования воинской дисциплины строго соблюдались его окружением. Дисциплина стала составной частью церемоний, которые регулировали все аспекты его официальной жизни. Франц Иосиф появлялся на публике только в военном мундире: исключения составляли многочисленные выезды на охоту и визиты в другие страны. Даже церемонии омовения ног и участие в процессиях Тела Христова осуществлялись монархом в форме «первого солдата империи»; тем самым Франц Иосиф объединял роли помазанника Божьего, правителя и главнокомандующего[29].

Компромисс 1867 года, который учредил Австро-Венгрию, предусматривал создание военного министерства, руководящего армией под непосредственным контролем со стороны императора-короля. Командные полномочия закреплялись за монархом, но условия компромисса, оговаривавшие функционирование объединенной армии, а также венгерской, австрийской и хорватской национальной гвардии, каждые десять лет должны были пересматриваться. Это неизбежно превращало военные вопросы в предмет острых политических дебатов[30]. Раз в десятилетие венгерские политики выступали за повышение роли венгерской национальной гвардии и за использование венгерского языка в качестве языка военных команд для подразделений, рекрутированных в Венгрии. В свою очередь чешские политики неоднократно призывали к формированию богемской национальной гвардии. Впрочем, несмотря на все эти страсти, австро-венгерская армия оставалась зримым символом единого государства. Ее офицерский корпус был наднациональным по идеологии и многоэтничным по кадровому составу. Преданность фигуре императора была сутью династического патриотизма, внушаемого всем военнослужащим, включая призывников, которых начали рекрутировать с 1868 года. И хотя рядовой состав проводил в этой школе династической лояльности меньше времени, чем офицерство, армию в целом все равно можно было считать, как писал Оскар Яси, «главнейшим оплотом монархии»[31].

Армия играла важнейшую и зримую роль во всех юбилейных торжествах 1898 года. Как и во все прочие годы, 18 августа, в день рождения императора, марши военных оркестров по улицам городов и деревень разбудили обывателей в половине пятого утра. По специальному запросу военного командования главный церемониймейстер двора включил в программу юбилейных мероприятий открытие монумента эрцгерцога Альбрехта, который вплоть до своей кончины в 1895 году исполнял обязанности генерального инспектора вооруженных сил. Среди членов императорской фамилии Альбрехт считался ультраконсерватором и хранителем традиций. В марте 1848 года именно он отдал войскам приказ стрелять по революционной толпе. Франц Иосиф доверил ему политическое воспитание своего сына и наследника; эрцгерцог выполнял эту обязанность до тех пор, пока императрица Елизавета не взяла образование принца в свои руки. Альбрехт был последним Габсбургом, под командованием которого войска добивались успеха на поле боя. Сам Франц Иосиф в качестве боевого генерала не состоялся; под его началом австрийцы проиграли в 1859 году битву при Сольферино; но зато Альбрехт в 1866 году обеспечил им победу при Кустоце. Хотя статут дома Габсбургов, принятый в 1839 году, наделял Франца Иосифа колоссальной властью над императорской фамилией, члены семьи зачастую страшились Альбрехта[32].

Памятник Альбрехту строился на пожертвования офицеров и солдат. Франц Иосиф требовал, чтобы на его офицерство, о низком жалованье которого было повсеместно известно, не оказывали никакого давления, но списки пожертвований, поступавших из воинских подразделений, были до странности однотипными – все военнослужащие определенного звания «добровольно» жертвовали одну и ту же сумму. Например, все офицеры Будапештского пехотного училища, демонстрируя свои патриотические чувства и любовь к почившему инспектору и эрцгерцогу, автоматически перечисляли в фонд строительства монумента шесть процентов своего заработка[33].

Открытие памятника попало в число тех юбилейных мероприятий, которые были не отменены, а лишь отложены после убийства императрицы Елизаветы[34]. Со временем монумент разместили на территории императорского дворцового комплекса в Вене. Армейское руководство опасалось, что любое другое его расположение спровоцирует жалобы венгров на то, что новый памятник оскорбляет венгерскую автономию и, следовательно, нарушает условия компромисса 1867 года[35].

Несмотря на официальный траур по императрице, военное командование запланировало на 2 декабря специальные торжества. В юбилейное утро все военнослужащие, за исключением тех, кто находился на посту или боевом дежурстве, должны были отправиться в церковь на праздничную службу. После этого солдатам и офицерам, облачившимся в парадную форму, предстояло собраться в своих гарнизонах для награждения юбилейными медалями. К 1890-м годам изготовление памятных медалей стало повсеместной практикой при подготовке государственных и местных, а также этнических праздников. В Вене, например, в 1879 году были вручены семьсот подобных медалей, отмечавших «серебряную» свадьбу императорской четы. Очевидно, впрочем, что количество коммеморативных медалей, отчеканенных государством в 1898 году, превосходило все предыдущие эмиссии. В день рождения Франца Иосифа газета «Wiener Zeitung» сообщила о том, что император в качестве главнокомандующего вооруженными силами подписал приказ об изготовлении юбилейной памятной медали, предназначенной для награждения воинских и жандармских чинов. Император объявлял эту медаль новым подтверждением своего уважения и благодарности к тем, кто служит ему – и, следовательно, монархии, – исполняя свой священный долг. Медалью предполагалось наградить всех действующих военнослужащих, а также отставников. Тех, кто отслужил по меньшей мере полвека, удостаивали золотой медали, а остальным доставалась бронзовая медаль[36]. 2 декабря военное командование по всей империи распределило более трех миллионов этих наград, призванных укрепить союз солдат и офицеров с императором-королем.

На церемониях, в ходе которых военнослужащие получали награды, еще нося черные повязки в знак траура по императрице Елизавете, командование распространяло также тринадцатистраничное «Памятное обращение к солдатам по случаю 50-летия царствования его величества Франца Иосифа I». Этот памфлет был подготовлен до убийства императрицы и, как свидетельствовала газета «Fremden-Blatt», напечатан на всех языках империи[37]. Обычные призывники, проходившие службу на протяжении всего лишь трех лет, не имели возможности сформировать наднациональное мировоззрение габсбургских офицеров. Как и юбилейная медаль, памфлет был призван укрепить в рядовых и унтер-офицерах чувство корпоративной идентичности и наднациональной династической лояльности; он стал своеобразной прививкой против радикального национализма.

Памфлет изображал Франца Иосифа в качестве патрона-покровителя вооруженных сил. Император заботился о благополучии своих воинов и неизменно полагался на этот самый лояльный институт, когда надо было подавить революцию или отразить иностранную угрозу. Занимая трон, «вверенный ему самим Господом», «первый солдат монархии» чутко откликался на потребности и нужды своих возлюбленных защитников. Брошюра отмечала заслуги императора в совершенствовании боевого оснащения, обмундирования, довольствия, а также упразднения телесных наказаний. Франц Иосиф укреплял авторитет военной профессии в обществе, учреждая воинские награды за доблестную службу и гарантируя демобилизованным воинам приоритетное право на работу в государственном секторе. Он поручил правительству учредить специальные приюты для солдат, оставшихся инвалидами, а также разработать систему финансовой поддержки семей военнослужащих, погибших за империю. В своей бесконечной милости император сократил срок обязательной военной службы с восьми лет до трех; внедрив всеобщую воинскую повинность, он упразднил (по крайней мере в теории) все привилегии богатых и знатных. Результатом его трудов стала армия, основанная на чувстве долга и доблести:

 

«Подобно тому, как любой гражданин пользуется теми благами, которые предоставляет ему отечество, у каждого – без каких-либо исключений – есть долг защищать монарха и империю до последней капли крови. Когда приходит пора встать на защиту отечества, все оказываются равными: рожденные во дворцах и хижинах, князья и поденщики»[38].

 

Проявляемые авторами памфлета заботы о патриотическом долге не ограничивались только лишь вопросами повседневной жизни военнослужащих. Поскольку эффективности многонациональных вооруженных сил потенциально угрожал этнический сепаратизм, борьба с радикальным национализмом была одной из ключевых тем юбилейной армейской пропаганды. Памфлет призывал военнослужащих беречь патриотическое чувство, обретенное в армии, и после выхода в отставку передавать его своим детям:

 

«Выполняя свой долг, не позволяйте одурачить себя демагогам, агитаторам, бунтовщикам, сеющим обман и ложь! […] Забота и покровительство нашего венценосного монарха распространяются на всех его подданных; каждый дорог его сердцу, ибо у отца нет нелюбимых детей. Он даст защиту и справедливость каждому, независимо от своей величайшей занятости; но при этом, подобно любящему отцу, наш Император и Король должен всегда рассчитывать на безусловную лояльность всех своих подданных – безотносительно к языку, нации, конфессии – перед лицом любой опасности и в любое время!»[39]

 

Праздничная акция военных, предусматривающая участие в религиозных службах, награждение юбилейными медалями и распространение пропагандистских памфлетов, была свидетельством династической лояльности. Брошюры, раздаваемые солдатам по всей территории империи, убеждали их противостоять напасти национализма и сохранять преданность императору даже после окончания службы. Согласно армейскому начальству, император воплощал в себе беззаветное следование долгу; только он один был способен отразить опасности, угрожающие монархии, и позаботиться о благополучии каждого гражданина.

 

•  

В ходе юбилейных торжеств 1898 года императорский двор, католическая церковь и армия изображали монарха в качестве символа государственного единства Австро-Венгрии. При этом дворцовые службы методично вписывали главу государства в рамки имперской церемониальной системы. Бригитте Хаманн пишет:

 

«Строгое следование церемониалу затушевывает индивидуальность правителя, включая все его недостатки и слабости, и требует того, чтобы он как личность был полностью скрыт своей высокой должностью»[40].

 

Это стирание человеческих особенностей Франца Иосифа достигло пика в театрализованной постановке, подготавливаемой к юбилею. Актеры репетировали роли предыдущих правителей из династии Габсбургов, а также аллегорических фигур, подобных Будущему или Австрии, но никто из них не мог сыграть Франца Иосифа. Он существовал за пределами даже этого, предельно идеализированного, образа габсбургской истории. Вместе с тем, однако, с самых первых дней юбилейного года, и в особенности после смерти императрицы Елизаветы, Франц Иосиф изображался как живое воплощение христианского смирения и набожности, следования долгу и умеренности – иначе говоря, как образец для всех подданных.

Два образа Франца Иосифа – с одной стороны, величественный правитель, лишенный индивидуальных характеристик и воспаривший над реалиями повседневной жизни, а с другой стороны, идеальный человек, само воплощение христианской морали – «внушали подданным мысли о важности династии и необходимости единства среди ее многоязычных подданных»[41]. Император, уязвленный неспособностью своих народов подняться над этническими предрассудками, на протяжении всего юбилейного года пропагандировался в качестве символа государственной сплоченности. Монархия Габсбургов, подобно своему богоподобному и опытнейшему владыке, существовала поверх этнических и политических разделений, обеспечивала прогресс и стабильность. Но государство Франца Иосифа, полагали его пропагандисты, не сможет выполнить свою миссию, если его народы не откажутся от этнического самовозвеличивания.

 

Перевод с английского Андрея Захарова

- See more at: http://www.nlobooks.ru/node/6354#sthash.WvAzZPku.dpuf