Джон Лаунер – врач, семейный терапевт и писатель. В настоящее время работает консультантом в клинике Тависток (Лондон) и заканчивает биографию Сабины Шпильрейн.

История Сабины Шпильрейн была увлекательно изложена у Александра Эткинда в «Эросе невозможного», но все же имеет смысл кратко напомнить основные факты. Шпильрейн выросла в богатом, но не очень благополучном еврейской семействе в Ростове-на-Дону. В 18 лет с ней случился нервный припадок, лечить который ее отправили в Швейцарию. После выздоровления она поселилась там почти на двадцать лет, работала врачом и практиковала как психоаналитик. После того, как Шпильрейн вернулась из Швейцарии в Россию, в Европе о ней практически забыли, а в России она так и не приобрела известности. Главным свидетельством ее существования стала одна-единственная сноска в работе Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия». Фрейд пишет, что Шпильрейн предвосхитила значительную часть его рассуждений о влечении к смерти, однако тут же признает, что не совсем понял ее мысли на этот счет.

Первым шагом к возвращению фигуры Шпильрейн была публикация переписки Фрейда и Юнга в 1974 году. Полагаясь на упоминания ее имени и собственную интуицию, итальянский психоаналитик Алдо Каротенуто пришел к выводу, что Шпильрейн сыграла решающую роль в развитии Юнга как психолога. В 1977 году Каротенуто выпустил книгу, в которой выдвигалась эта идея. Как следствие он получил доступ к большому массиву документов, оставшихся после Шпильрейн в Женеве, – в том числе к дневникам и корреспонденции. В результате обнаружились довольно сенсационные вещи. Стало ясно, что Шпильрейн была не только пациенткой, но и любовницей Юнга. Фрейд помог Юнгу предотвратить скандал. А позже пациентка сама стала врачом и психоаналитиком. После ссоры Фрейда с Юнгом Шпильрейн на протяжении многих лет пыталась их помирить. Кроме того, стало очевидным, что и она сама была вполне самостоятельным мыслителем.

В последующие годы в Женеве и Цюрихе обнаруживались все новые и новые документы, в том числе и записи, относящиеся ко времени ее пребывания в клинике. Стало понятно, что Шпильрейн много печаталась в научных журналах – как до, так и после отъезда в Россию: в общей сложности опубликовано тридцать шесть ее статей. Кроме того, выяснилось, что она тесно сотрудничала с Жаном Пиаже и была его психоаналитиком. В начале 1980-х годов шведский историк Магнус Лунггрен начал изучать советский период жизни Шпильрейн. Среди прочего он выяснил, что Шпильрейн и две ее дочери, Рената и Ева, были вместе с другими евреями убиты нацистами в Ростове-на-Дону. Он установил контакт с остававшимися в живых членами ее семьи, в том числе с племянницей Менихой.

Но настоящий прорыв в изучении жизни и работы Шпильрейн в России произвели исследования Эткинда. Именно благодаря ему мы знаем о ее активном участии в русском психоаналитическом движении, о ее работе в детском доме-лаборатории и о влиянии, которое она, судя по всему, оказала на Льва Выготского и Александра Лурию. Эткинд показал, что ее мысль развивалась параллельно с исследованиями ее брата Исаака – пионера психотехники в России. Опираясь на знание психоанализа и русской литературы, Эткинд описал, как в ее идеях переплетались литература и психоанализ: к примеру, как она сформулировала собственную версию влечения к смерти, основываясь на работах символистов Вячеслава Иванова и Владимира Соловьева. Эткинду удалось познакомиться с приемной дочерью Шпильрейн Ниной Снитковой, которая, будучи ребенком, была очень близка с ней. Больше, чем кто-либо другой, он сделал и для утверждения тезиса о том, что Шпильрейн была выдающимся мыслителем и что ее идеи часто подхватывали более амбициозные и успешные в политическом смысле люди, при этом не ссылаясь на нее.

После выхода книги «Эрос невозможного» появились несколько других важных публикаций о Сабине Шпильрейн, среди которых нужно отметить подробную биографию, написанную немецким историком и психоаналитиком Сабиной Рихебэхер, – «Едва ли не зверская любовь к науке»[1]. Шпильрейн даже стала своего рода культовой фигурой – героиней целого ряда пьес, документальных фильмов и романов. Статус культурной иконы за Шпильрейн окончательно утвердил фильм Дэвида Кроненберга «Опасный метод», вышедший на экраны в 2012 году. Основой для сценария послужила пьеса «Исцеление беседой» английского драматурга Кристофера Хэмптона, который в свою очередь опирался на книгу психолога Джона Керра, посвященную треугольнику Шпильрейн–Фрейд–Юнг. Главную роль сыграла сверхпопулярная актриса Кира Найтли. Фильму многие прочили «Оскар», но он не оправдал ожиданий. Хотя в общих чертах сюжет соответствует действительности (в том числе и в том, что Шпильрейн была не только пациенткой Юнга, но и его любовницей), в фильме слишком много режиссерских фантазий и передержек, чтобы сколь-нибудь серьезно отнестись к нему с исторической точки зрения. Скорее всего фильм будут помнить из-за сцен с истязаниями, количество которых ничем не оправдано.

В каком-то смысле искажения истины и фантазии – вещи для Голливуда неизбежные, но им имелось и вполне законное оправдание. Хотя с тех пор, как историки осознали значение фигуры Шпильрейн, прошло уже сорок лет, материалы, необходимые для того, чтобы составить взвешенное и разумное представление о ее жизни и работе, остаются на удивление труднодоступными. Книга Каротенуто не переиздается – впрочем, она все равно была неполной: материал подавался очень избирательно, и аргументация строилась как защита Юнга. Другие издания работ Шпильрейн тоже страдают избирательностью, порой тенденциозной, и не дают ни малейшего представления о том, какой объем материала в них отсутствует. Человек, стремящийся получить сбалансированную картину событий, вынужден – в буквальном смысле – вырезать и склеивать между собой отрывки из разных книг, исправляя очевидные ошибки в датах и оставляя без внимания страницы пристрастных комментариев. Сам архив с документами Шпильрейн остается собственностью унаследовавшей его швейцарской семьи, причем нормальной каталогизации так никто и не провел. Сабина Рихебэхер получила к нему доступ, когда работала над биографией Шпильрейн. В результате вышла до абсурдного дотошная и скрупулезная книга. Тем не менее по тому, как она написана, видно, что из-за проблем с авторскими правами из всего огромного массива материала, еще не ставшего общественным достоянием, она смогла процитировать лишь несколько ярких реплик. Несмотря на то, что научные работы Шпильрейн имеются в соответствующих академических базах, немецкое собрание ее сочинений уже много лет как невозможно достать.

Сабина Шпильрейн занимает меня уже много лет. Теперь мне посчастливилось получить заказ на ее биографию от нью-йоркских и лондонских издателей. Этот текст будет строиться на подробном обзоре всех материалов, когда-либо попадавших в поле зрения историков. Шпильрейн писала с огромной живостью и страстью. Писала о своей семье, о своих любовных связях, снах, фантазиях, о своих теориях. По обычаю времени она оставляла себе копии всех своих писем, в том числе тех, которые отправляла Юнгу и Фрейду. Хранила она и черновики неотправленных посланий – порой они гораздо более откровенны, чем те, что отсылались адресатам. Она сохранила многие из писем, которые получала сама, в том числе от Фрейда, а также пространную переписку с членами собственной семьи. Все это охватывает период до конца 1930-х годов. Кроме того (тоже в соответствии с привычками своего времени), она не избегала откровенных признаний и в своих академических работах. Благодаря разрешению, полученному от наследников, этот материал впервые будет представлен в систематическом виде, что поможет скорректировать некоторые мифы и неверные интерпретации, утвердившиеся в последние сорок лет и переходящие от автора к автору – начиная с Каротенуто и заканчивая Кроненбергом.

Ограниченный объем этого эссе не позволяет мне перечислить все мифы, требующие критического пересмотра; коснусь лишь нескольких из них. В действительности нет убедительных свидетельств о том, что Юнг вообще занимался каким-либо психоаналитическим лечением Шпильрейн, когда она находилась в клинике Бургольцль в качестве пациентки, – не говоря уже об интенсивном анализе. Его осторожная реплика в письме к Фрейду о том, что она была «в каком-то смысле моей первой пробной пациенткой», не кажется мне в этом отношении убедительной. В данном случае у него были особые причины написать эту фразу, в других же местах он называет первыми пациентами, с которыми он работал как аналитик, как минимум двух других людей. Я склонен согласиться с исследователями, которые считают, что значительного улучшения в душевном состоянии Шпильрейн сумел добиться начальник Юнга Ойген Блейер – главным образом благодаря тому, что настоял на разлуке Шпильрейн с ее неблагополучной семьей. Идея о том, что Шпильрейн и Юнг расстались друзьями благодаря осторожному вмешательству Фрейда, тоже не соответствует действительности. Когда первоначальный кризис был преодолен, их роман возобновился примерно с того места, где и прервался.

Несмотря на огромное количество написанного по этой теме, мне не кажется, что несколько нерешительное увлечение Юнга своей пациенткой достойно хоть какой-либо романтизации. Он не был ни первым, ни последним врачом с сильным либидо и беременной женой, который вступил в опасную связь с молодой и страстной поклонницей, потом в панике порвал с ней и возобновил роман, когда обстановка в семье успокоилась. Большая часть того, что он впоследствии писал Фрейду и Шпильрейн по поводу этой связи, читается как нарратив, который построил бы любой молодой человек, оказавшийся на его месте. Многое из написанного в связи с их романом по поводу переноса, контрпереноса и обнаруженной Юнгом «анимы» имеет весьма отдаленное отношение к обычной человеческой страсти, которую Шпильрейн испытывала по отношению к Юнгу на протяжении многих лет и которой он отвечал взаимностью относительно недолго. Еще один пункт, в котором я значительно отклоняюсь от принятых толкований, касается того, что роман с Юнгом определил всю последующую жизнь Шпильрейн. Нет сомнений, что страсть к Юнгу не угасла в ней и через несколько лет после их последней встречи, однако тщательное изучение ее бумаг начиная с 1920 года и позднее показывает, что к моменту возвращения в Россию она отдалилась от него как интеллектуально, так и психологически.

Какой бы увлекательной ни была задача уточнения биографии, еще интереснее было увидеть Сабину Шпильрейн как личность. Самым важным открытием, к которому привело систематическое изучение написанного ею, стали масштаб и широта ее интеллектуальных достижений. Она была первой пациенткой, которая впоследствии стала психоаналитиком, а в конечном счете и очень уважаемой коллегой Фрейда. В диссертации, написанной по окончании медицинской школы и впоследствии опубликованной в психоаналитическом «Ежегоднике», она едва ли не первой в истории науки дала подробный анализ высказываний пациента-шизофреника, рассмотрев их с точки зрения символического значения. В своей самой значительной работе – «Разрушение как причина становления» – она не только предвосхитила фрейдовское понятие влечения к смерти (причем так, что сегодня некоторые аналитики считают ее постановку проблемы более убедительной, чем фрейдовскую), она сверх того очертила круг предварительных соображений, позволяющих увязать психоаналитическую теорию с дарвиновской теорией эволюции. В дальнейшем Шпильрейн развивала эти идеи в письмах и дневниках, предвосхищая многие ключевые темы современной эволюционной психологии. Она работала с детьми как аналитик до того, как этим занялась Анна Фрейд; писала об отношении младенца с материнской грудью до того, как за это взялась Мелани Кляйн (присутствовавшая на докладе, который Шпильрейн читала на конгрессе в Гааге в 1920 году); и она заговорила о привязанности, существующей между матерью и ребенком, за тридцать лет до того, как эту тему поднял Джон Боулби. Масштаб ее влияния на Пиаже, Выготского и Лурию показал еще Эткинд. Наконец, через все ее работы проходит мысль о том, что опыт, связанный с сексом, зачатием, беременностью и материнством, задает женщинам иную, чем у мужчин, перспективу, требующую отдельного рассмотрения в психологической теории и в практике.

Из всех мифов о Шпильрейн самого критического отношения заслуживает представление о том, что большая часть работы по возвращению ее наследия в научный оборот уже сделана. В каком-то смысле эта деятельность только началась. Мало кто читает психоаналитические статьи Шпильрейн, опубликованные в профессиональных журналах, мало кто изучает ее личные бумаги. Люди предпочитают опираться на пересказы. Научных исследований об этих статьях или об идеях, изложенных в дневниковых записях и письмах, пока слишком мало. До сих пор никто не предпринял систематического сравнения предложенных ею понятий с выросшими из этих понятий идеями, которые впоследствии выдвинули многие ее знаменитые современники. Значительное число важных документов остается в частных руках (прежде всего в Швейцарии). Нет должным образом отредактированного и переведенного собрания ее писем и дневниковых записей, не издано и полное собрание ее статей. Пришло время исправить это положение дел. Через двадцать лет после выхода «Эроса невозможного» для популяризации имени Шпильрейн сделано достаточно. Надеюсь, что следующие двадцать лет послужат тому, чтобы она приобрела репутацию, которой заслуживает: одного из наиболее оригинальных и прозорливых мыслителей в психологии XX века.

Перевод с английского Ольги Серебряной