Николай Александрович Митрохин (р. 1972) – научный сотрудник Центра восточноевропейских исследований университета Бремена. Автор книг «Русская партия: движение русских националистов в СССР» (2003), «Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы» (2004), опубликованных в серии «Библиотека “НЗ”».

Книга воспоминаний Валентина Бейлинсона была качественно издана[1] в довольно крупном издательстве, до сих пор продается в московских специализированных гуманитарных магазинах, однако историки ее почти не заметили. Мне не удалось найти ни одной работы специалистов, которые бы оценили историческое свидетельство Бейлинсона[2]. А ведь это исключительно ценное свидетельство, хоть и весьма неоднозначное.

Попробую хотя бы немного восполнить этот пробел. Книга Бейлинсона интересна с нескольких сторон. Во-первых, она представляет картину мира советского человека, представителя массовой интеллигенции (самая высокая его должность – директор школы), одновременно имевшего контакты как с обычными советскими гражданами (жители центра предвоенной Москвы, рабочие уральских заводов тех времен и солдаты Великой Отечественной войны, студенчество послевоенных лет в Москве и Таджикистане), так и с советской политической и культурной элитой. Бейлинсон – выходец из семьи, принадлежащей к советской номенклатуре, – учился в престижной московской школе № 43, а потом руководил ею.

Во-вторых, книга опирается на дневниковые записи автора, который рано приобрел привычку записывать различные интересные разговоры. Автор точно датирует поступление разных важных (и не очень) известий, а также их обсуждение в кругах своего общения – такая точность встречается в других мемуарах крайне редко. Еще реже в мемуарах целенаправленно описаны техники выживания: где, к кому надо было пойти и с какой просьбой; какие опасности грозили в результате тех или иных инициатив власти, как составлялись те или иные бумаги. Бейлинсон, юрист по образованию, крайне подробно останавливается на подобных моментах, и это очень полезно для описания городской социальной реальности того времени.

В-третьих, автор, излагая те или иные сюжеты, часто переходит к довольно свободным социальным обобщениям, опираясь на собственное деление по процентам и категориям разных групп граждан, о которых ведет речь: состав жителей своего дома и его изменения в период войны, офицеры и военнослужащие их частей, студенчество послевоенного времени и так далее. Подобная социологическая жилка, стремление выйти за рамки собственно мемуаристики, перейти к исследованию ткани общества – все это довольно редкое качество (что, конечно, не отменяет вопросов о достоверности и точности подобной статистики).

И, наконец, мемуар написан хорошим – пусть и слегка суховатым – языком; он не отвлекает и позволяет автору сообщить массу фактической информации. Обидно, что при таком обилии сведений в книге нет именного указателя, который помог бы справиться с колоссальным количеством перечисленных персонажей.

Книга распадается на отдельные сюжеты, связанные с причудливой биографией автора, описанной в этих мемуарах до 1959 года. Валентин Бейлинсон родился в 1926 году в семье командира Красной армии. До 1938 года он фактически воспитывался в семье своего деда по матери, члена РСДРП с 1902 года, Александра Самойловича Алуфа, получившего задолго до революции образование в Швейцарии и занимавшего с 1917-го по 1938-й пост начальника Главного аптечного управления Министерства здравоохранения РСФСР. Беззаботное детство в арбатских переулках, арест деда, взросление в предвоенной Москве – первый крупный блок воспоминаний. Здесь Бейлинсон сообщает множество интересных подробностей повседневного быта семьи ответственного работника 1930-х годов, впрочем, он не ограничивается одними фактами. В частности, автор предъявляет свою идеологическую позицию, сформированную под влиянием деда, брата деда (видного казанского медицинского администратора 1920–1930-х и члена РСДРП с 1903 года) и круга «старых революционеров», с которыми те общались.

О существовании сети взаимоподдержки антисталински настроенных представителей «истинных левых» – не только «старых большевиков», но и представителей других предреволюционных радикальных левых партий (и их близких родственников) – в принципе, известно. Об этом знают сотрудники нынешнего «Мемориала», которые начинали собирать данные о сталинских репрессиях еще в 1970-е годы[3]. Не стоит забывать и о деятельности Роя Медведева в 1960–1970-е годы и его «Политическом дневнике». Но мемуары Бейлинсона – одно из немногих и ярких свидетельств, данное изнутри этого круга «истинных левых». Идейных бессребреников, умеющих, меж тем, уютно, культурно и интеллигентно организовать свой дом, Бейлинсон противопоставляет нескольким мирам. В первую очередь миру «номенклатуры» – партийным чиновникам, которые пришли в РСДРП–ВКП(б) существенно позже деда и не обладали ни его интеллигентностью, ни его убежденностью, зато они были пропитаны либо советским «барством» (автор приводит любопытные примеры вроде табличек «в этом доме руку подают только членам партии» на стенах квартир), либо столь же неприятным Бейлинсону чванливым пуризмом – им были заражены его родители (отец, например, первым делом выяснял у каждого собеседника, с какого года тот в партии и исходя из этого строил с ним отношения). Наконец, к числу своих идейных противников он относит всех любителей нечестных заработков. Список их открывают ближайшие родственники по линии бабушки – фактически ограбившие их семью после ареста деда. В число стяжателей он включает тех, кто сумел хорошо устроиться в сталинском СССР, – прежде всего представителей сферы торговли; «прилипал», к которым он относит людей, так или иначе связанных с обслуживанием номенклатуры, и полукриминальных «дельцов» (их Бейлинсон яростно ненавидит и не скрывает этого). В противовес «плохим» людям Бейлинсон тщательно выискивает и представляет читателю «хороших» – честных, искренних, трудолюбивых, готовых бескорыстно помогать другим. На этом противопоставлении и построена вся книга.

Военный период в книге Бейлинсона делится на четыре части. В самом начале войны он вместе с другими московскими школьниками отправляется добровольцем на строительство оборонительных сооружений; читателю представлена яркая картина хаоса, царившего в этот период в ближнем тылу. Там же происходят первые столкновения мемуариста с советской системой; Бейлинсон постигает важность бюрократических процедур, известную формулу «без бумажки ты букашка». Следуя этому правилу, автор выбирается из немецкого окружения и даже избегает жерновов советской карательной системы. 15 октября 1941 года Бейлинсон и его мать (как семья офицера) эвакуируются из Москвы в Пермь, где мемуарист идет работать на оборонный завод и быстро становится передовиком производства. Здесь особенно интересно описание быта эвакуированных, а также заводского микромира, особенно столкновений мемуариста с комсомольской организацией и «стяжателями».

В начале 1943 года Валентин Бейлинсон вступает в формирующийся Уральский добровольческий танковый корпус и становится там рядовым минометчиком. Всего он провоевал полтора года, до тяжелого ранения в Восточной Польше. Фронтовые воспоминания занимают более 100 страниц книги. В них весьма детально описаны не только большие сражения, но и повседневный военный быт, недостатки подготовки частей, резкие перемены в судьбе солдат, происходившие от смены командиров. В этом отношении мемуары Бейлинсона оказываются в ряду фронтовых воспоминаний Анатолия Черняева, Евгения Плимака и других мемуаристов из числа младших офицеров и солдат (такого рода свидетельства публиковались в основном уже в 2000-е годы). Весьма интересен у Бейлинсона небольшой фрагмент о госпиталях, куда он попал после ранения: речь там, в частности, идет о том, как медицинский персонал резко терял интерес к лечению раненого, как только выяснялось, что к дальнейшей службе он не пригоден.

Война для тяжело раненного Бейлинсона кончилась в первые месяцы 1945 года. Демобилизовавшись, он – не имея даже среднего образования – идет преподавать военное дело в родную школу, ставшую за время войны женской, где встречает «развращенных скотов» из числа детей номенклатуры, которых не интересует ни военное дело, ни преподаватель. Из школы он вскоре уходит учиться в Московский юридический институт. После окончания института, благодаря хлопотам людей, знавших его деда, он уезжает по распределению в Таджикистан, где быстро становится вторым человеком в местном юридическом вузе. Этнографические заметки Бейлинсона о таджикском студенчестве, о взаимоотношениях таджиков и узбеков, о сборе хлопка, о местной номенклатуре и русскоязычной диаспоре (и о том, как здесь проходил первый этап так называемой «кампании против космополитов») представляют несомненный интерес.

В декабре 1951 года, после двух лет в Таджикистане, Бейлинсон – вслед за семьей, отказавшейся оставаться в Душанбе, – возвращается в Москву, сильно теряя в социальном статусе и подвергая свою жизнь опасности (возвращение пришлось на разгар антисемитской кампании). Несколько месяцев мемуарист с женой пытались найти в Москву работу, пока он не устроился юристом на базу торговли металлами, где благополучно прослужил до августа 1953 года. Одновременно (собственно, еще со второй половины 1940-х) Валентин Бейлинсон сближается с директором все той же 43-й школы Любовью Багдасаровой – одной из представительниц «истинных ленинцев», имевшей еще дореволюционные знакомства с основателями партии. Багдасарова поддерживала прекрасные отношения с целым рядом представителей советской политической элиты (Хрущевым, Фурцевой, Кузнецовым, Горкиным), и Бейлинсон не раз участвовал в беседах с именитыми гостями в ее квартире. В августе 1953 года он стал заместителем Багдасаровой, а позже, после ее смерти в 1954-м, и директором школы.

Изложение разговоров с Багдасаровой (автор почему-то упорно называет ее Богдасаровой, равно как и секретаря ЦК ВКП(б) Родионова – Радионовым), а также с другой своей покровительницей, секретарем Москворецкого райкома партии «Еленой Израилевной», державшей домашний салон для московских чиновников, – на мой взгляд, самые ценные страницы в этой книге. Историки сейчас располагают относительно небольшим количеством дневниковых и мемуарных записей, фиксирующих настроения послевоенной сталинской номенклатуры. Но к этим записям и больше всего вопросов. Бейлинсон уделяет особое внимание теме «этничности» и с точностью до месяцев фиксирует слухи, циркулирующие в известных ему кругах, о различных предполагаемых и проводимых репрессивных кампаниях. Так из его книги впервые можно узнать о времени запрета на исполнение лезгинки (до 1947 года ее часто танцевали на школьных представлениях), о планах по депортации абхазов, о том, «что Сталин вновь указывает на политическую неблагонадежность украинцев» (с. 342), о начале пропагандистской кампании в Грузии против «предательства армян» (с. 416).

Но самые подробные записи на эту тему касаются, разумеется, евреев. Бейлинсон фиксирует первые признаки надвигавшейся «кампании по борьбе с космополитизмом», когда за три месяца до убийства Михоэлса Елена Израилевна завела разговор с мемуаристом и с собственным сыном (школьным приятелем Бейлинсона) о необходимости ассимиляции и конкретных стратегиях оной (с. 300–301). Любопытны также откровения дяди мемуариста (русского мужа сестры отца), работавшего помощником Маленкова, о том, что зимой 1952–1953 годов составлялись списки евреев для депортации; он же рассказывал о местах, где строятся для депортированных лагеря, и о том, что намереваются ввести две категории подлежащих депортации – евреи и полукровки.

Здесь мемуары Бейлинсона оказываются в контексте довольно острой дискуссии десятилетней давности о том, собирался ли на самом деле Сталин депортировать евреев в Сибирь и на Дальний Восток. Дискуссия инициирована известным специалистом по данной проблематике Григорием Костырченко, а оппонировал ему не менее известный специалист по истории позднесталинского времени Виталий Наумов. На основе анализа имеющихся у него материалов, а также прессы того времени Костырченко довольно убедительно показал, что нет никаких документальных свидетельств о подготовке депортации. Имеющиеся же многочисленные свидетельства мемуаристов на эту тему появились уже в 1990-е годы, после публикации в 1990 году имевшего шумный успех и быстро забытого литературного произведения Валентина Ерашова «Коридоры смерти», где описывались якобы имевшиеся у Сталина планы подготовки погромов и депортации[4]. Наумов же настаивал, что появившиеся в 1991–1993 годы в воспоминаниях бывших жертв антикосмополитических кампаний Зиновия Шейниса и Якова Этингера косвенные свидетельства о подготовке депортации заслуживают доверия. Хотя Бейлинсон оговаривается (цитируя Багдасарову), что в начале 1953 года ситуация была неопределенная и «Он» (как они называли Сталина) не решил, стоит ли это делать, другие свидетельства (и первое из них – воспоминания его родственника) показывают, что планы по депортации евреев были не просто проработаны, но отчасти начали реализовываться: списки были составлены, лагеря находились в процессе создания. Вместе с тем Бейлинсон не приводит никакой новой информации, касающейся данного сюжета, которая не была бы озвучена ранее Шейнисом и Этингером (и опровергнута Костырченко).

И тут критически важным становится вопрос о достоверности свидетельств самого Бейлинсона. К сожалению, издатели обошлись не только без именного указателя, но и без какой-либо внятной вступительной статьи, которая могла бы охарактеризовать публикуемый источник и личность автора. Сам Бейлинсон обходится замечанием (датированным 1996 годом), что «в строго отобранных случаях фамилии действующих лиц моего повествования изменены или даже не сообщаются. И только по одной причине – не навредить их потомкам» (с. 5). Однако для понимания того, где в тексте воспоминания автора, где его обобщения, а где дневниковые выписки, этого комментария недостаточно. В другой публикации материалов Бейлинсона сам публикатор сообщает, что с двенадцати лет тот «фиксировал карандашом мелким почерком в небольших по размером записных книжечках» разговоры, не ставя, как правило, имен собеседников ради их безопасности, и дешифровал их лишь после того, как переехал в 1994 году в Германию, став пенсионером[5].

Разумеется, можно полностью довериться автору, признать его право на интерпретацию записей. Вместе с тем сам Бейлинсон в тексте несколько раз упоминает, что окружающие упрекали его за излишнее «теоретизирование» (например, с. 260, 301), или, иными словами, за убедительные для самого себя фантазии, преимущественно, правда, о будущем. Настораживает, что практически все сведения, касающиеся антисемитской кампании, идут из маловерифицируемых источников: например, он не называет никого из участников салона Елены Израилевны, да и не понятно, каково ее настоящее имя. Не называется по имени дядя мемуариста – помощник Маленкова – главный свидетель в теме создания «гигантского лагеря на Дальнем Востоке», и нет даже приблизительной даты разговора с ним (с. 431). Нет названия и выходных данных популярной антисемитской брошюры сталинского пропагандиста Дмитрия Чеснокова с обоснованием депортации евреев, которая якобы была уже отпечатана, держалась на складах МГБ, раздаривалась Сталиным посетителям и которую автор держал в руках в 1978 году[6]. (По мнению Костырченко, вся информация о существовании этой брошюры – еще один случай «ложной памяти», хотя в данном случае Бейлинсон добавляет подробности, ранее не встречавшиеся в других мемуарах.) Нет имени «самого близкого к Самуилу Маршаку» человека, который рассказал отцу мемуариста о предсмертной исповеди поэта, где тот в подробностях передал содержание своего разговора с помощником Маленкова – Сухановым. Тот якобы настаивал на подписи Маршака под письмом с просьбой о депортации евреев (с. 432–433).

В результате встает вопрос: имеем ли мы дело с настоящими воспоминаниями, основанными на дневниках, или с литературным произведением, замаскированным под мемуары? С одной стороны, автор хочет объемно описать советскую историю через рассказ о судьбах людей (за исключением нескольких областей, где признает свою некомпетентность), поскольку, по его мнению: «так распорядилась судьба, что все свои прожитые 70 лет я оказывался в гипоцентре происходящих в стране событий» (с. 5). С другой, очевидно, что желание рассказать обо всем превышает возможности мемуариста – и имеющиеся в его распоряжении информанты не способны закрыть все намеченные темы. И, наконец, Бейлинсон заявляет о себе как о последователе известного советского педагога Антона Макаренко, который прославился как раз после публикации автобиографической книги, основанной на реальных событиях – но бывшей, меж тем, литературным произведением. Книга Бейлинсона во многом написана в духе «Педагогической поэмы». Автор четко делит мир на «своих» (хороших, честных, идеалистов, людей с «окопным» опытом, наследников «Революции») и плохих (спекулянтов-торгашей, «прилипал», антисемитов), с удовольствием описывает, каким выдающимся педагогом он был, как быстро завоевывал авторитет в педагогических коллективах и среди учащихся, как преобразовывал «массы» учащихся, воспевал радости коллективного труда и хлопоты по организации коллективной жизни.

Меж тем, оканчивая книгу 1959 годом, он оставляет в стороне некоторые стороны своей биографии – в частности, реальные причины снятия его с поста директора престижной 43-й школы; суд чести, устроенный над ним в 1968 году другими последователями Макаренко (о чем можно узнать из находящейся в Интернете маловразумительной переписки 2005 года[7]); «зачинание» им, как следует из аннотации к мемуарам, «в годы оттепели школьного движения по изучению новейшей истории страны» и результаты этой инициативы. Конечно, речь не о том, что мемуары Бейлинсона полностью недостоверны. Они крайне интересны, многоплановы, дарят нам яркие примеры и цитаты, но при использовании приведенных в них сведений нуждаются как минимум в серьезной проверке.