Вокруг терминов “кельт” и “кельтский” развернулась настоящая война. Выяснить их значение - задача неотложная, поскольку поток шизофренических сигналов, адресованных самой широкой аудитории, не иссякает. С одной стороны, популярные издания о кельтах, выходящие на многих европейских языках, становятся все толще и толще; как отметил Джон Коллиз, “мы переживаем новую волну кельтомании - ежегодно появляются две или три новые книги”[1]. Наиболее сжатым и умно скомпонованным изданием такого рода был том Пауэлла “Кельты”, изданный в 1958 году. Естественным продолжением этой линии стала книга Барри Канлифа “Древние кельты” (1997). Чтение более основательное - “Кельты” Хельмута Биркхана (почти 1300 страниц) и составленный Мирандой Грин коллективный труд “Мир кельтов”. Но самый увесистый труд - итальянский том “Кельты” (три с половиной килограмма). Согласно этой книге, кельтские исследования сфокусированы на Париже, а сами кельты провозглашены здесь духовными отцами расширяющегося европейского сообщества[2]. Канлиф считает, что “новая кельтомания создает представление о прошлом Европы, способное утешить нас в то самое время, когда этнические различия стали болезненной и беспокоящей реальностью”[3].

С другой стороны, некоторые из этих книг содержат беспокоящие и не очень убедительные утверждения, которые ставят под сомнение сам их замысел:

“Сегодня невозможно доказать, что какой-либо из народов железного века, живших в Центральной и Восточной Европе в первом тысячелетии до нашей эры, говорил на кельтском языке или определял себя в качестве кельтов”[4].

Именно эту позицию Канлиф называет “политкорректным отношением, которое исходит из того, что термин “кельты”, которым столько злоупотребляли, теперь имеет смысл лишь для тех, кто хочет получше продать свои книги”[5]. В качестве альтернативного выступает термин “кельтоскептицизм” - калька с “евроскептицизма”, предложенная Робином Лливелином[6]. Сложно увязать два этих “изма”, хотя такая попытка и была предпринята Винсентом и Рут Мего: в докладе (прочитанном ими - что немаловажно - в Словении) они объясняли появление “новой ортодоксии в британской археологии” целым комплексом причин, среди которых упоминались антирасизм, евроскептицизм и антидеволюционизм[7]. Утверждения Мего были опровергнуты Саймоном Джеймсом, который считает, что ирландские и британские археологи, занимающиеся “железным веком”, попросту не считают “кельтскую парадигму особенно полезной, а некоторые и вовсе считают ее вредоносной”[8].

Канлиф приводит единственный пример “политкорректного” кельтоскептицизма - книгу английского социального антрополога Малколма Чапмэна “Кельты. Создание мифа”, хотя некоторое количество статей со столь же язвительным названием можно обнаружить и у историков литературы[9]. Собственно по ведомству Канлифа, археологии, проходит и следующее взрывоопасное суждение Джона Коллиза:

“Характеристика кельтского общества, которую мы находим у авторов типа Пауэлла... представляет собой мешанину фактов, относящихся к разным периодам и разным территориям, и ценность такой информации для понимания изучаемых обществ чаще всего невелика. Описания - скорее даже карикатуры - обществ нельзя перемещать во времени и пространстве под прикрытием специально изобретенного для этой цели концепта “кельты”; на самом деле термины “кельт” и “кельтский” лучше вообще не употреблять, поскольку они искажают понимание археологических данных”[10].

Точно так же Саймон Джеймс заявляет, что современная археология вступает в фазу, которую он называет “посткельтицизмом”:

“Делать осмысленные обобщения для больших пространств и временных отрезков становится все труднее по причине банальных расхождений данных, полученных в разных регионах… Во многих отношениях кельтицизм, который уже давно стал самодовольной ортодоксией, созрел для переоценки”.

В то же время он признает, что приверженцы посткельтицизма “недооценивают, а иногда и просто игнорируют общие сходства и связи”, и называет “слишком усердной” собственную попытку “дистанцироваться от уже осознанных им ошибок”, совершенных в его ранних работах[11]. Иными словами, мы являемся свидетелями спора о значении “особого” и обоснованности генерализации как таковой. Иногда к понятию “кельтский” предъявляют, кажется, более жесткие требования, чем обычно в отношении понятий “германский” или “славянский”. Учитывая, что современные носители кельтских языков представляют собой меньшинства, ситуация, к сожалению, начинает напоминать постколониальную, как ее описал Шан Джоунз:

“…критическое изучение идентичности меньшинств, а также их истории, которое предпринимается скорее с точки зрения доминирующего большинства, нежели с их собственной точки зрения […] Меньшинства анализируются с особой беспощадностью; требуется, чтобы они в той или иной форме обладали традиционной гомогенной культурой, а также имели непрерывную линейную идентичность. Множество меньшинств не удовлетворяют таким требованиям”[12].

В какой-то степени разброс мнений о плодотворности дальнейшего употребления понятия “кельтский” отражает разницу в природе дисциплин, его использующих. Одним кажется, что жизнь “кельтов”, обитавших на берегах Ла-Манша и в Средиземноморье, “определялась не столько расой, сколько природными особенностями этих территорий”[13]; в то время как их общая “кельтскость”, невидимая и неуместная для археолога, может быть очевидна лингвисту в таких топонимах, как Mediolanum и Noviomagus[14]. Можно ожидать, что “общие сходства” будут явными в искусстве, хотя их значение сложнее доказать и, соответственно, легче оспорить[15]. Действительно, специалисты слишком часто используют выражение “кельтское искусство” расплывчато, почти лишая его всякого смысла - как будто искусство, по определению, является выражением этнической принадлежности:

“Само понятие “кельтское искусство”, будто дистиллят сущностного социального этоса, обладает достаточным внутренним единством, чтобы дать представление о визуальной чувствительности, присущей всему “кельтскому”, о том, что объединяло “варварские” народы, испытывавшие потребность ощущать себя “кельтскими”… [Эта чувствительность] возникла из глубокого несогласия с уже устоявшейся традицией греческого стиля в орнаменте… и тем самым, по всей видимости, утверждала этническую индивидуальность”[16].

Дебаты о кельтах просочились и в английскую прессу. 12 марта 1998 года “Дейли телеграф” опубликовала статью “Кельтская цивилизация всего лишь миф?”, где утверждалось следующее.

“…самопровозглашенных кельтов от Шотландии до Корнуэлла привели в ярость заявления группы археологов, утверждающих… что кельтская культура, о которой трубили на каждом углу перед референдумами о передаче некоторых полномочий Уэльсу и Шотландии... является исторической “фантазией””.

Далее следовало изложение взглядов Саймона Джеймса - судя по всему, не слишком аккуратное:

“Доктор Джеймс утверждает, что использование ярлыка “кельтский” - часть “простой, но привлекательной картины”, которая, по сути дела, является фикцией, поскольку основана скорее на очевидном сходстве внутри группы языков, а вовсе не на фактах”.

Приверженцам лингвистических доказательств это заявление должно показаться любопытным; таким же оно покажется и многочисленным националистам по всему миру, которые полагаются на лингвистический континуитет, а не на совпадения в форме щитов или столбовых ям. Можно вспомнить тезис немецких ученых XIX века о том, что греки - это не те самые греки; этот тезис был в конечном итоге отвергнут “на основании того, что сам греческий язык существует до сих пор”[17].

Что бы там ни думали журналисты, Рут и Винсент Мего ошибались, изображая академическую дискуссию как противостояние англичан и кельтов. Конечно, вероятно (experto crede!), что описанное Кеннетом Джексоном “древнее, глубокое и уже совершенно неосознаваемое предубеждение англичан против кельтов”[18] является важнейшим фактором в таких работах, как исследование Малколма Чапмэна. Тем не менее и в кельтскоговорящих странах можно обнаружить местные течения кельтоскептиков. Их нельзя объяснять прямым влиянием североирландского юнионизма или французского республиканизма; важно учитывать и такие факторы, как “внутрикельтская ксенофобия” (в особенности неприязнь к ирландцам в Уэльсе и Шотландии), религиозные противоречия в Шотландии и Бретани, а также резонное подозрение, что панкельтицизм - столь же чуждое изобретение, как Великобритания или Французская республика. Приведу два валлийских примера. Вот что пишет Томас Пэрри в 1956 году:

“Среди нас, валлийцев, можно встретить несколько романтических душ, которые любят порассуждать о наших кузенах в Ирландии и Бретани, начисто забывая о коренной разнице воспитания в семьях, разнице, сделавшей этих кузенов столь же чуждыми и непохожими на нас, как непохожи на нас американские родственники, которые есть у некоторых из нас, но которых никто ни разу в жизни не видел. Поразительно, с какой неохотой мы признаем, что англичане - наши братья, и насколько тяжело нам понять, что это признание нисколько не мешает решительной борьбе с каннибализмом братьев, намеревающихся нас поглотить”[19].

За двадцать лет до этого Роберт Томас Дженкинс похожим образом объяснял отсутствие у себя интереса к Бретани:

“Истина, вероятно, заключается в том, что я не выношу “кельтскости” ни в одном из ее проявлений и что мое отношение к Бретани в немалой степени омрачено нелепыми попытками некоторых ученых положить в основание истории и философии лингвистический факт - то есть утверждать, что валлийцы, ирландцы и бретонцы в 1936 году, в сущности, являются одним и тем же народом, потому что предки некоторых из них (некоторых из них) много веков назад говорили на одном языке”[20].

Дженкинс рассказывает, как на кельтологическом конгрессе в Глазго Сондерс Льюис обнаружил, что пресвитерианство для шотландских “кельтов” важнее их кельтскости. Согласно Дженкинсу, так и должно быть, “поскольку кальвинизм и пресвитерианство (безотносительно к тому, как мы к ним относимся) - вещи весомые, важные и жизненные, тогда как кельтскость - прихоть и вымысел”.

“Так дайте же мне эти прихоть и вымысел, мистер Дженкинс, - возражает Робин Лливелин. - Боюсь, они интересуют меня куда больше, чем ваши так называемые “важные вещи”!” Без сомнения, спор этот будет длиться вечно, и этому есть две причины. Первая, академическая - обе стороны правы. Реформация коренным образом изменила ментальность половины кельтскоговорящего мира; Контрреформация таким же образом повлияла на сознание другой половины. Игнорировать подобные исторические процессы - значит умалять и обесценивать пережитый народами опыт. Однако, если иметь в виду значительно более ранний период, то же самое можно сказать и об исторических связях между кельтскоговорящими народами; то, что нам редко удается отделить сходства, коренящиеся в кельтской лингвистической общности далекого прошлого, от порожденных сравнительно недавними связями[21], еще не отменяет важности сходств и совпадений как таковых. Во-вторых, научные доводы не влияют на расхожие мнения. Если людям хочется думать, что Бретань в основе своей является французской, а Галисия - кельтской, они не станут спрашивать разрешения ученых. Если им хочется верить, что у валлийцев больше общего с басками, каталонцами или представителями прочих европейских меньшинств, чем с “пьющими джин англичанами из Суррея”[22], их не убедят в обратном ни статистика браков между валлийцами и англичанами, ни данные о потреблении джина в Гламоргане.

Разновидности кельтскости

Кельтологу положен некоторый скептицизм в отношении “кельтской индустрии” - и не только чтобы избегнуть незаслуженного обвинения в “самодовольной ортодоксии”. Может показаться, что, проявляя этот скептицизм, мы рубим исследовательскую ветвь, на которой сами же и сидим. Однако на деле лишь немногие кельтологи готовы утверждать, что кельтология есть самостоятельная научная дисциплина, а не вполне цельная и ставшая уже традиционной область междисциплинарных исследований. В любом случае большинство профессиональных кельтологов заняты изучением какой-то отдельной национальной традиции - валлийской, ирландской, шотландской и так далее, а не компаративистскими и обобщающими штудиями. Начало изучению этих национальных языков и литератур было положено еще в Средние века, но их литературные “каноны” постоянно пополняются и современными авторами, и новонайденными произведениями более ранних периодов. Ясно, что подобного рода “ирландистика” или “бретонистика” обладают таким же правом на существование, что и “англистика” или “итальянистика”.

Кельтология - в смысле изучения, например, ирландского или шотландского гэльского материала в сопоставлении его с другими национальными традициями - вещь, по сравнению с германистикой или славистикой довольно новая; и именно она требует внимательного изучения. Сравнительная кельтская филология ведет свое начало от “Британской археологии” Эдварда Лда (1707); обобщения, касающиеся кельтской литературы, впервые появились в эссе Эрнеста Ренана “Поэзия народа кельтов” (1854); понятия “кельтская археология” и “кельтское искусство”[23] возникли позже. Множество общих представлений о кельтах восходит к Ренану и его английскому переводчику Мэтью Арнольду: например, представление о кельтах как о поэтичных визионерах, находящихся в непосредственном контакте с Потусторонним миром и миром Природы - в отличие от лишенной воображения германской “расы”. В этом смысле важнейшей задачей кельтологии является освобождение от собственных романтических истоков, и сделать это можно, лишь поставив под вопрос каждый из подобных стереотипов. Среди них должно быть и расхожее мнение, что кельты предпочитали устную передачу информации письменной[24].

Наряду с упомянутой генетической концепцией кельтскости понятие “кельтский” употребляется также для обозначения процессов (неочевидно связанных между собой или даже просто параллельных), происходивших в Средние века (или в более поздний период) в регионах близ западных морских путей. Результат - такие спорные понятия, как “кельтский фольклор”, “кельтская музыка”, “кельтская духовность” и “кельтская церковь”. Может быть, нам следует рассматривать некоторые широко распространенные черты кельтской языческой мифологии в контексте таких взаимосвязанных или параллельных процессов, а не относить их скопом ко временам изначальной кельтской общности?[25] Что бы ни говорилось о “кельтском язычестве”, мало кто может предположить, что “кельтская церковь” (если таковая вообще существовала) - как нечто единое - восходит к периоду кельтской языковой общности, то есть ко времени до Рождества Христова. Идея в том, что ранняя история валлийской, корнуэльской, ирландской и бретонской церквей демонстрирует достаточное сходство, чтобы полагать существование некой кельтской разновидности вселенской церкви, отличной от англосаксонской или, скажем, испанской. Прилагательное “кельтский” используется здесь в географическом смысле и отсылает к региональным новшествам и традициям, а также к общему опыту; в более широком смысле этот термин (как в выражении “кельтская окраина”) обозначает области, имеющие общие отличия от других территорий (скажем, от Англии)[26].

Региональное использование обозначения “кельтский” ближе к областным сопоставлениям лингвистической типологии, чем к генетическим концепциям компаративистики. Типологи никогда не согласятся с тем, что в валлийском языке синтаксис должен был развиваться параллельно бретонскому, а не английскому, поскольку, мол, валлийский язык - генетически кельтский, а английский принадлежит к германской группе. Типолог обратится к фактам. Точно так же мы не можем даже предполагать некое сходство (или даже связь) между валлийской и бретонской религиями (или фольклором, или музыкой) лишь на том основании, что генетическая модель приучила нас называть оба народа кельтскими. Лингвистическая кельтскость не является в данном случае значимой. На деле, если не подтасовывать факты и не фантазировать, довольно сложно обнаружить на атлантическом побережье Европы общие нелингвистические культурные черты, которые бы точно и однозначно соотносились с регионами, где говорили (или говорят) на кельтских языках. То же самое можно сказать даже о литературе. Самые смелые из нынешних попыток перечислить общие “кельтские” черты “новой кельтской поэзии” сводятся к особой роли “места” и тому подобным вещам[27]. Здесь первой и наиболее значительной характеристикой является “проблема Англии” - этот общий знаменатель многих постколониальных литератур, который, однако, не имеет никакого отношения к бретонской поэзии.

При всей ее нынешней мощи осознанная кельтская солидарность - порождение Нового времени, никак не раньше. Бриттский вождь Калгак (I век нашей эры) тщетно пророчествует, что бритты и галлы дезертируют из римской армии - и совершенно напрасно причисляет к этим народам германцев. Валлийский автор “Пророчества Британии”, предсказывая то, что позднейшие историки (впадая в анахронизм) назовут “кельтским альянсом против англичан”, отдает почетное место в этом союзе “людям из Дублина”, то есть викингам. Далее, когда Роберт Брюс и Гриффид Лд обсуждали союз в 1316 году и когда Овайн Глендур обращался к шотландцам в 1401 году, все они апеллировали к общему для обоих народов недовольству Англией, а вовсе не к этническому родству. Будет анахронизмом видеть в подобных умозрительных альянсах манифестации панкельтскости[28]. Слово “анахронизм” стоит повторить еще и потому, что в Средние века и раннее Новое время ирландцы и валлийцы не имели ни малейшего понятия о том, что они принадлежат к “кельтам”.

Развитие кельтскости

Почему идея кельтскости получила свое развитие - или второе рождение - так поздно? Основным фактором было позднее осознание связи гэльского языка (в шотландском или ирландском варианте) с прочими кельтскими языками. Происхождение валлийского, корнского и бретонского из общебриттского очевидно уже Геральду Камбрийскому в XII веке, а родство этого языка с древним галльским, признанное еще Тацитом в I веке новой эры, было хорошо известно таким гуманистам и антиквариям, как Уильям Кэмден (поскольку Тацита издали еще в XVI веке), - отсюда поразительное утверждение Джона Обри (1659 год) о том, что древний британский язык “звучал от Оркнейских островов до Италии и Испании”[29]. Гэльский язык сначала казался плохо известным (поскольку на нем говорили за пределами Империи), а потом слишком особым, чтобы принадлежать к галло-бриттской языковой семье. Сравнивая ирландцев и бриттов, Тацит ничего не говорит о языке - возможно, из-за незнания предмета. Даже Геральд Камбрийский, известный своим интересом к сравнению слов из разных европейских языков, не смог увидеть связи между ирландским и валлийским: возможно, их расхождение было уже слишком велико, чтобы установить родство с той же легкостью, с какой осознавалось внутреннее единство романских или германских диалектов[30].

Связь между ирландским и валлийским не искали по нескольким причинам. В Средние века валлийцы в основном недолюбливали ирландцев; слово Gwyddel, “ирландец”, употреблялось как бранное - наряду со словами Sais и Iddew, “англичанин” и “еврей”. Самоназвания этих языков звучали несхоже, не было и общего названия (вроде слова “кельтский”), которое обозначало бы и тот, и другой. Оба народа вели свое легендарное происхождение из разных мест: бритты считали себя выходцами из Трои, переселившимися на нынешнее место через Грецию, а ирландцы почитали своей древней родиной Скифию, откуда они через Египет и Испанию отправились к своей нынешней родине[31]. Кроме того, библейская легенда о Вавилонском столпотворении отбивала охоту строить гипотезы о забытых языках, на которых говорили в период между строительством Вавилонской башни и фиксацией существующих языков. Столь ученый лексикограф, как доктор Джон Дейвис, утверждал в 1621 году, что валлийский был одним из языков, появившихся при строительстве Вавилонской башни, и подобного рода предположения еще в XVIII веке делались такими влиятельными авторами, как Поль-Ив Пезрон и Теофил Эванс[32]. Согласно преданию, берущему начало в VIII веке, ирландский язык был создан своего рода лингвистической комиссией, заседавшей у строящейся Вавилонской башни и рассмотревшей семьдесят два новых языка со всего мира, чтобы отобрать из них элементы для синтеза высшего языка – гэльского[33]. Такая ирландская традиция не оставляла места для “общекельтского” языка.

Авторы общепризнанных в Новое время классификаций европейских языков (например, Скалигер в 1599 году) продолжали разводить ирландский и британский языки[34]. В “Originum Gallicarum Lieber”, посмертно опубликованном сочинении голландского ученого Боксхорна (умер в 1653 году), валлийский отнесен к северной “скифо-кельтской” языковой семье, куда входили также латинский, греческий и германские языки; при этом ирландский туда не включили, несмотря на осторожные предположения сэра Джеймса Уэя, сделанные в том же году[35]. Некоторые из антиквариев действительно связывали шотландский гэльский (или ирландский гэльский) с галльским и бриттским языками - прежде всего, Джордж Бьюканан в своей “Истории Шотландии” (1582) и Джон Толанд из Донегала (в 1690-е годы); однако эта идея не нашла широкой поддержки: в частности, она была отвергнута влиятельным лингвистом Джоном Уилкинсом (1668)[36] и до появления работы Эдварда Лда в 1707 году не была научно обоснована[37]. После Лда постепенно утвердилось мнение, что древние галльский, бриттский и ирландский составляют одну языковую семью; впоследствии к ней добавлялись и другие древние языки, свидетельства о существовании которых содержались в старинных надписях - в том числе кельтиберский в Испании, что убедительно подтвердило тезис Обри о бриттском языке, который “звучал от Оркнейских островов до Италии и Испании”. Определение “кельтский” для обозначения этих языков появилось случайно, однако оно не было абсолютно произвольным. Из начала “Записок о Галльской войне” Цезаря было давно известно, что жившие в центральной Галлии галлы называли себя Celtae; в Средние века название Celtica lingua время от времени использовалось для обозначения галльского или среднегалльского диалекта наряду с Gallica lingua[38]. Возможно, что определение “кельтский” предпочли определению “галльский”, так как последнее даже во времена Лда ассоциировалось с “французским”. Кроме того, современник Лда Лейбниц отмечал в 1704 году, что обозначение “кельтский” обладает преимуществом неопределенности: галло-британский, ирландский и германский происходят от одного языка, “который можно назвать кельтским (la Celtique), поскольку кельтами (Celtes) древние назвали германцев и галлов”[39].

Проблема “кельтского”

Эдвард Лд не обсуждал в печати вопрос о том, как соотносится кельтская языковая семья с прочими мировыми языками. Решающий шаг был сделан другим валлийцем, сэром Уильямом Джонсом, в известном замечании 1786 года:

“Ни один филолог не может изучать [санскрит, греческий и латинский], не предположив, что все они проистекают из единого источника, возможно, уже не существующего: подобно этому, есть причина (хотя и не столь убедительная) предполагать, что готский (Gothick) и кельтский (Celtick) языки, будучи смешанными с совершенно иным наречием, имели тот же источник, что и санскрит”[40].

Продолжающаяся до сего дня реконструкция этого общего источника, праиндоевропейского языка, является одним из величайших абстрактных научных достижений современного мира. Менее изощренными, научными и, соответственно, менее успешными остаются попытки ответить на другие вопросы, поднятые Джонсом: определение неиндоевропейских элементов, лежащих в основе германских и кельтских языков (как, впрочем, и других индоевропейских диалектов), а также определение ареала распространения и времени существования праиндоевропейского языка. Эти проблемы обнаружили границы компаративистики[41]. Сравнительной реконструкции праиндоевропейского общества, культуры и литературы тоже недостает логических оснований чисто лингвистической реконструкции; один критик даже отверг все эти рассуждения как “мир фантазий”[42].

Многие из проблем, окружающих концепцию праиндоевропейского языка (например, его датировка, его родина, археологический контекст и культурная значимость), возникают и в связи с концепцией “кельтского”. Ситуация усложняется тем, что само понятие “кельтский” по-разному (иногда даже противоположным образом) используется лингвистами, историками, археологами, историками искусства и другими специалистами. Лингвисты предпочитают настаивать на том, что приоритет должен быть закреплен за его использованием в их области знания. Безусловно, это могло бы быть полезным для научного разграничения того, что мы определяем как “кельтские” и “некельтские” языки. С другой стороны, нет сомнений и в первоначально этническом значении термина “кельт”, и в том, что производное от него прилагательное “кельтский” стало обозначением языка этнических “кельтов” лишь во вторую очередь. Соответственно, со стороны лингвистов было бы излишне самонадеянным запрещать историкам и археологам употреблять понятие “кельты” - если не доказано, что речь идет о “кельтскоговорящих народах”. Вместо того чтобы с заведомым опозданием пытаться ограничить употребление понятия “кельтский”, было бы куда полезнее подчеркнуть, насколько разнятся между собой его значения в разных дисциплинах. Это предостерегло бы нас и от преждевременных обобщений о “кельтах”, под постоянной угрозой которых находится кельтология. Обобщения составляют конечную цель любой науки, однако им должен предшествовать анализ. Зачем торопить события?

Перевод с английского Ольги Серебряной под редакцией Кирилла Кобрина

_____________________________________________________

* Мы благодарим профессора Симз-Уильямса за любезное разрешение опубликовать сокращенный перевод переработанного варианта его статьи “Celtomania and Celtoscepticism”, которая была опубликована в журнале “Cambrian Medieval Celtic Studies” (“CMCS”) (1998. № 36).

1) Collis J. Celtic Myths // Antiquity. 1997. № 71. P. 196.

2) Powell T.G.E. The Celts. L., 1980; Cunliffe B. The Ancient Celts. Oxford, 1997; Birkhan H. Kelten: Versuch einer Gesamtdarstellung ihrer Kultur. Vienna, 1997; Green M.J. (Ed.). The Celtic World. L., 1995. Ссылки на “I Celti” даются по английскому переводу: Moscati S. and others (Eds.). The Celts. L., 1991. P. 13-14.

3) Cunliffe B. Op. cit. P. 19.

4) Champion S. Jewellery and Adornment // The Celtic World. P. 411; Champion T. Power, Politics and Status // Ibid. P. 88: “У нас нет оснований утверждать, что в доисторический и ранний исторический период на земле был хотя бы один человек, который считал себя кельтом”.

5) Cunliffe B. Op. cit. P. 19, 276. В связи с “политкорректностью” возникает вопрос: “Чья политика?” Академическая политика? Английская политика? Политкорректность упоминается также у Рут и Винсента Мего: Megaw R., Megaw V. Do the Ancient Celts Still Live? An Essay on Identity and Contextuality // CMCS. 1997. № 31. P. 107.

6) Llywelyn R. Celtigrwydd? // Llais Llyfrau. 1998. Spring. Rhifyn Arbennig ar Hunaniaeth Geltaidd. P. 5-6. В будущем читателям потребуется, вероятно, объяснять, что “евроскептицизм” направлен не столько против приказавшего долго жить “пангерманизма”, сколько против переходящего все границы произвола Европейского союза.

7) Megaw R., Megaw V. Ancient Celts and Modern Ethnicity // Antiquity. 1996. № 70. P. 179-180; Iidem. Do the Ancient Celts Still Live?..

8) James J. Celts, Politics and Motivation in Archaeology // Antiquity. 1998. № 72. P. 202.

9) Chapman M. The Celts: The Construction of a Myth. Basingstoke; N.Y., 1992; Sims-Williams P. The Visionary Celt: The Construction of an Ethnic Preconception // CMCS. 1986. № 11. P. 71-96; Idem. The Invention of Celtic Nature Poetry // Brown T. (Ed.). Celticism. Amsterdam; Atlanta, 1996. P. 97-124.

10) Collis J. States without Centres? The Middle La Tène Period in Temperate Europe // Arnold B., Gibson D.B. (Eds.). Celtic Chiefdom, Celtic State: The Evolution of Complex Social Systems in Prehistoric Europe. Cambridge, 1995. P. 76-77.

11) James S. Celts, Politics and Motivation… P. 202-204, 206-208.

12) James S. The Archaeology of Ethnicity: Constructing Identities in the Past and Present. L., 1997. P. 142.

13) Rivet A.L.F. Gallia Narbonensis. L., 1988. P. 15.

14) Vendryes J. La Religion des Celtes // Lambert P.-Y. (Ed.).Spйzet, 1997. P. 5-6.

15) См.: Megaw R., Megaw V. Celtic Art from its Beginnings to the Book of Kells. L., 1989, и рецензию Тимоти Тейлора: Taylor T. Celtic Art // SAR. 1991. № 8. P. 129-132; Idem. “Celtic” as a Polythetic Class: A Response // Ibid. P. 252-253.

16) Jope M. The Social Implications of Celtic Art, 600 BC to AD 600 // The Celtic World. P. 376.

17) Just R. The Triumph of the Ethnos // Tonkin E. and others (Eds.). History and Ethnicity. L., 1989. P. 85.

18) Fifty Years of Celtic Philology // Modern Language Review. 1976. № 71. P. xxiii; Evans E.D. Celticity, Celtic Awareness and Celtic Studies// Zeitschrift für celtische Philologie. 1997. 49/50. P. 15, n. 47: “Метод, лежащий в основе его [Чапмэна] собственного исследования, - это понимание “кельтов” как “другого”!”

19) Parry T. Amryw Bethau. Denbigh, 1996. P. 127.

20) Cwpanaid o De a Diferion Eraill. Denbigh, 1997. P. 37.

21) Sims-Williams P. Some Celtic Otherworld Terms // Matonis A.T.E., Melia D.F. (Eds.). Celtic Language, Celtic Culture: A Festschrift for Eric P. Hamp. Van Nuys, CA, 1990. P. 58-59.

22) Речь члена парламента Дэвида Уигли, произнесенная на английском языке во время конгресса Плайд Камри (валлийской националистической партии. - Примеч. перев.) в 1993 году и позднее передававшаяся BBC News - судя по всему, в качестве юмористического клипа. Цит. по: Gramich K. Celtic Identity // Books in Wales. 1998. Spring. P. 1: “Что-то во мне продолжает сопротивляться и спрашивает, с какой стати я должна думать, что культурные установки жителей Глазго мне ближе мировоззрения ноттингемцев или жителей Саламанки?”

23) “Кельтские” в смысле “латенской культуры”.

24) Sims-Williams P. The Uses of Writing in Early Medieval Wales // Pryce H. (Ed.). Literacy in Medieval Celtic Societies. Cambridge, 1998. P. 16-18.

25) Sims-Williams P. Some Celtic Otherworld Terms… P. 58-60.

26) См., например: Ó Corráin D. Ireland, Scotland and Wales // McKitterick R. (Ed.). The New Cambridge Medieval History, II. Cambridge, 1995. P. 43.

27) Jones B. Ailgyfodi Celtaidd // Llais Llyfrau. 1997. Winter. P. 6-7.

28) Tacitus. Agricola, 32. Также см.: Bowman A.K. Life and Letters on the Roman Frontier: Vindolanda and its People. L., 1994. P. 32, 97; Williams I., Bromwich R. (Eds.). Armes Prydein: The Prophecy of Britain from the Book of Taliesin. Dublin, 1972. Line 9.

29) William Camden. Remains Concerning Britain [1605] // Dunn R.D. (Ed.). Toronto, 1984. P. 22 (Aubrey John. Essay Towards the Description of the North Division of Wiltshire). Цит. по: Piggott S. Ruins in a Landscape: Essays in Antiquarianism. Edinburgh, 1976. P. 8; также см.: Ibid. P. 61-62; Idem. Ancient Britons and the Antiquarian Imagination. L., 1989. P. 62, 88, 129.

30) Itinerary Through Wales, I.8, and Description of Wales, I.7 and 15. См.: Sims-Williams P. Some Celtic Otherworld Terms. P. 57; Bonfante G. A Contribution to the History of Celtology // Celtica. 1956. № 3. P. 17-21.

31) Contreni J.J. The Egyptian Origins of the Irish: Two Ninth-Century Notes // Contreni J.J. Carolingian Learning, Masters and Manuscripts. Aldershot, 1992. Essay XVII and notes. P. 7; Carey J. The Irish National Origin-Legend: Synthetic Pseudohistory // Quiggin Pamphlets on the Sources of Mediaeval Gaelic History, 1. Cambridge, 1994; Hadfield A. Briton and Scythian: Tudor Representations of Irish Origins // Irish Historical Studies. 1993. № 28. P. 390-408.

32) Jones R.B. The Old British Tongue: The Vernacular in Wales 1540-1640. Cardiff, 1970. P. 60; Jenkins G.H. The Cultural Uses of the Welsh Language 1660-1800 // Jenkins G.H. (Ed.). The Welsh Language before the Industrial Revolutio. Cardiff, 1997. P. 375, 378.

33) McManus D. A Guide to Ogam. Maynooth, 1991. P. 148-149.

34) См.: Bonfante G. A Contribution… P. 22-23; Droixhe D. Ossian, Hermann and the Jew’s-Harp: Images of the Celtic Languages from 1600 to 1800 // Brown T. (Ed.). Celticism. P. 22; Idem. Wilkins et les langues europйennes // Droixhe D., Grell C. (Eds.). La Linguistique entre mythe et histoire. Münster, 1993. P. 43-45.

35) Leerssen J.T. Mere Irish & Fíor-Ghael: Studies in the Idea of Irish Nationality, its Development and Literary Expression prior to the Nineteenth Century. Amsterdam, 1986. P. 334-35; Morgan P. Boxhorn, Leibniz, and the Welsh // SC. 1973-1974. № 8/9. Р. 220-228.

36) Джон Уилкинс в “Наброске истинного характера и философского языка” разграничивает “древнегэльский или британский” и “ирландский, распространенный в Ирландии и оттуда принесенный в некоторые регионы Шотландии”, и добавляет: “…хотя господин Кэмден назвал бы его разновидностью валлийского” (Wilkins J. An Essay towards a Real Character, and a Philosophical Language. L., 1668. P. 4).

37) Williams G.J. The History of Welsh Scholarship // SC. 1973-1974. № 8/9. Р. 211-213; Roberts B.F. Edward Lhuyd and Celtic Linguistics // Evans E. and others (Eds.). Proceedings of the Seventh International Congress of Celtic Studies, 1983. Oxford, 1986. P. 1-9.

38) Dumville D.N. Ekiurid’s Celtica lingua: An Ethnological Difficulty in “Waltharius” // CMCS. 1983. № 6. P. 89, 91; Sims-Williams P. The Celtic Languages. P. 347.

39) Bonfante G. A contribution… P. 28-29.

40) Franklin M.J. (Ed.). Sir William Jones: Selected Poetical and Prose Works. Cardiff, 1995. P. 361.

41) См.: Sims-Williams P. Genetics, Linguistics and Prehistory: Thinking Big and Thinking Straight // Antiquity. 1998. № 72. Р. 505-527.

42) Renfrew C. Archaeology and Linguistics: Some Preliminary Issues // Markey T.L., Greppin J.A.C. (Eds.). When Worlds Collide: The Indo-Europeans and the Pre-Indo-Europeans. Ann Arbor, 1990. P. 18.