Вячеслав Морозов

Любой, кто интересуется интеллектуальной историей России и следит за актуальными общественно-политическими дебатами, конечно, знает, что отечественная социальная наука и публицистика никогда не стеснялись ставить перед собой масштабные, общечеловеческие задачи, критиковать современное мироустройство и искать способ изменить мир. Среди российских общественно-политических журналов, вышедших в первые месяцы 2008 года, такой подход наиболее характерен для первого номера «Свободной мысли». Редакция начинает год с констатации интеллектуального и ценностного тупика, в котором на заре нового тысячелетия оказались Россия и, может быть, даже все человечество, и устремляется на поиски альтернатив. Людмила Сараскина тоскует в статье «Русский ум в поисках общей» об утраченной цельности души, которая, по ее мнению, всегда была характерна для русского этноса (как следует из текста, русскость для нее, даже в метафизическом смысле, -- это прежде всего этническая категория). Задавая координаты для поиска русской идеи, она вполне ожидаемо опирается на Достоевского, но при этом последнюю по времени историческую возможность прорыва к универсальности несколько неожиданно находит в эпохе Горбачева и идеологии общечеловеческих ценностей. В последнем тезисе с ней солидарен Леонид Фишман, который, однако, исходит из противоположной, либерально-эмансипаторской парадигмы Просвещения и неоднократно ссылается при этом на Иммануила Валлерстайна и его миросистемный подход. В его макроисторической интерпретации момент конца XX -- начала XXI веков ознаменовался предательством универсальных ценностей модерна, которое Запад и Россия совершили если и не в сговоре, то, уж во всяком случае, одновременно и всячески потакая друг другу. Симпатии автора тем не менее остаются на стороне Запада, который, несмотря на засилье потребления, все же пытается хотя бы имитировать защиту общечеловеческих ценностей, тогда как Россия забаррикадировалась в своем тупике и отчаянно его обороняет.

Редакция журнала пытается внести ноту оптимизма в эту безрадостную картину, предлагая читателю ознакомиться с программой Партии коммунистов Республики Молдова, принятой в ноябре 2007 года. Владислав Иноземцев в своем комментарии всячески стремится подчеркнуть новаторский характер программы, а вот Вадим Межуев, судя по всему, не склонен разделять оптимизма главного редактора «Свободной мысли». Межуев отмечает, в частности, что молдавские коммунисты, подобно подавляющему большинству европейских партий левого мейнстрима, широко заимствуют лозунги либералов, тогда как специфические элементы социалистической или коммунистической идеологии приходится искать днем с огнем.

Читатель найдет в номере также ежегодный прогноз развития мировой экономики, который Владислав Иноземцев с 2005 года регулярно публикует в «Независимой газете», а на этот раз решил представить в расширенном виде на страницах журнала. По мнению аналитика, 2008 год будет не кризисным, «не “судьбоносным”, но нервным и неопределенным» (с. 73). Иноземцев прогнозирует общее замедление мировой экономики и нарастание разного рода дисбалансов, однако придерживается мнения, что эта нестабильность до конца года едва ли спровоцирует серьезный срыв. Решающим в этом отношении, как считает Иноземцев, станет 2009 год, когда глобальная экономика либо вернется в стадию роста, либо обрушится в «полноценный» кризис.

Поиск основных направлений глобального развития продолжают авторы рубрики «Quovadis?», через которую красной нитью проходит еще и религиозная тема. Петр Александров-Деркаченко рассказывает о пятой сессии международного общественного форума «Диалог цивилизаций», проходившей на Родосе в октябре прошлого года. Многие участники форума в обосновании своей позиции отталкивались от критики идеи столкновения цивилизаций по Хантингтону, а автор статьи, в свою очередь, попытался защитить американского политолога, переформулировав некоторые его основополагающие тезисы. В частности, Александров-Деркаченко считает правильным говорить не о «мире цивилизаций», а о «мире империй», однако эссенциализм Хантингтона так и не получает в статье критического переосмысления. В самом деле, главная проблема с цивилизационным подходом состоит ведь вовсе не в том, стремимся ли мы к диалогу или столкновению цивилизаций (сам Хантингтон, как справедливо отмечает Александров-Деркаченко, тоже ищет способа избежать глобального конфликта). Проблема в другом: само постулирование существования цивилизаций как главных субъектов мировой политики уже создает основы для размежевания, и в этом смысле «политкорректные» форумы, посвященные «диалогу» цивилизаций, не менее деструктивны, чем выдвижение каких-нибудь антиисламских или антихристианских лозунгов.

Теме конфликта цивилизаций отведено центральное место и в статье Михаила Якушева, который размышляет о роли палестинских святых мест в мировой политике на протяжении последних десяти веков. Несколько более отстраненный подход, критическая дистанция между авторской позицией и рассматриваемым материалом характерны для работы Галины Кругловой «Христианские экологические концепции».

Среди исторических материалов номера хотелось бы обратить внимание читателя на статью Игоря Орлика «Февральский кризис 1948 года в Чехословакии», автор которой профессионально и интересно анализирует события, приведшие к установлению в этой восточноевропейской стране монопольного режима власти Коммунистической партии. Особое внимание уделяется международно-политическим аспектам кризиса, в том числе и оценке значимости вмешательства Москвы в пражские события. Работа Натальи Тасиц «Государственная политика СССР в сфере науки: 1929--1941» вполне могла бы быть опубликована в журнале «Коммунист» лет тридцать назад: политика партии и правительства по выстраиванию плановой системы руководства наукой преподносится в ней как единственно правильная, а чистки, репрессии, цензура старательно обходятся молчанием. Вячеслав Дашичев в материале, озаглавленном «Перестройка и объединение Германии. Размышления историка-германиста» пытается защитить от нападок политику Михаила Горбачева в целом и, в частности, его роль в решении германского вопроса.

Татьяна Сидорина берется в рамках журнальной статьи не много не мало «выявить и проанализировать причины отторжения либерализма в России» (с. 155), однако ограничивается пересказом нескольких статей сторонников и противников либеральной идеи, а все ее выводы состоят в констатации факта «преднамеренного искажения смысла, сути и целей либерализма» (с. 167). Еще два материала номера посвящены информационным войнам, как обычным (Анатолий Еляков), так и террористическим (Валерий Петухов).

Самой значительной темой третьего номера «Свободной мысли» стало наследие Карла Маркса и современное значение марксизма: журнал отмечает 190-летие со дня рождения Маркса и 125-летие со дня его смерти. Вадим Мухачев и Александр Бузгалин пытаются каждый по-своему ответить современным критикам марксизма, вполне справедливо, на наш взгляд, обвиняя их в поверхностной и догматичной интерпретации учения Маркса. Особенно важным здесь, конечно, является тезис Мухачева (который, впрочем, почти повторяет и Бузгалин) о том, что марксизм представляет собой прежде всего метод анализа конкретной исторической реальности, а вовсе не универсальную схему, якобы заранее содержащую ответы на все вопросы, даже еще не поставленные. Статья Бузгалина интересна, кроме того, как попытка сопоставить позиции различных направлений современного нео- и постмарксизма, однако автор, к сожалению, слишком быстро уходит от обобщающего разговора, переключаясь в режим саморекламы и подробно рассказывая об отечественной школе «критического марксизма», к которой сам принадлежит. Две другие статьи рубрики, посвященной Марксу, рассматривают более частные вопросы: Леонид Мосионжник подробно анализирует «Манифест коммунистической партии», а Андрей Коряковцев выявляет общие моменты между классическим марксизмом и творчеством Людвига Фейербаха, вопреки устоявшемуся стереотипу восприятия последнего как своего рода антипода Маркса.

Статья Сергея Самуйлова «О роли стереотипов во внешней политике США» являет собой редкий даже для отечественной научной литературы пример радикальной, на грани расизма, биологизации социальных и дискурсивных различий. По мнению автора, представления американцев о собственной исключительности закреплены «в генетической памяти», непосредственно передаются от поколения к поколению, вследствие чего американской внешней политике «от природы присуще формирование упрощенных, универсальных внешнеполитических схем» (с. 23) и недооценка многообразия мира, в том числе своеобразия России. У постоянных авторов журнала Алексея Кивы и Михаила Делягина в третьем номере выходит по статье, и обе они, к сожалению, оказались в числе самых предсказуемых: их основные тезисы можно сформулировать уже из названия работы. Работа Кивы озаглавлена «Конец “эпохи Путина” неизбежен» и представляет собой пространное, но довольно поверхностное перечисление грехов путинского режима. Материал Делягина привлекает категоричностью названия («Ипотечный кризис: конец глобализации?»), однако в тексте автор предпочитает оставить заглавный вопрос без однозначного ответа. Вполне типичным для данного автора является и поиск в глобальной нестабильности разного рода «шансов» для России: на этот раз ему видится возможность утверждения рубля в качестве региональной международной валюты. Справедливости ради следует отметить, впрочем, что работа Делягина содержит вполне профессиональный и потенциально полезный широкому кругу читателей анализ механизмов нынешнего финансового кризиса, тогда как Кива по преимуществу повторяет мотивы разнообразных газетных публикаций.

В третьем номере публикуются также социологическое исследование Елены Водопьяновой о повседневной жизни ученых из стран СНГ в зарубежных странах и работа Врежа Арзуманяна о взглядах армянской оппозиции на армяно-российские отношения. Рубрика «Arslonga» представлена в первом номере работой Валентины Холоповой об Альфреде Шнитке -- биографическим очерком, написанным с искренним восхищением и бережным отношением к деталям. В третьем номере рубрика также включает всего один материал -- статью Сергея Беличенко «Джаз в российском обществе», в которой волны интереса к джазовой музыке не самым бесспорным образом увязываются с макросоциальными трансформациями, определения которых почерпнуты из работ авторов наподобие Мануэля Кастельса и Элвина Тофлера. Более обширным, чем обычно, оказался в третьем номере отдел рецензий: раскинувшись на три рубрики, он представлен, например, откликом Александра Чистякова на недавнюю монографию Юрия Жукова о Сталине и размышлениями Владислава Иноземцева по поводу книги Джозефа Стиглица и Линды Билмс об иракской войне.

Очередной номер «Космополиса» (2007. № 19) традиционно открывается «Письмом из редакции» Дениса Драгунского, в котором автор журнала рассуждает о неизбежности и одновременно несостоятельности империи в современном мире. Оставляя без внимания существующую традицию изучения причин распада империй, которая обычно отсылает к процессам возникновения собственных национальных проектов на имперских окраинах, Драгунский пишет о неэффективности империй, с точки зрения трансакционных издержек: чем более многообразно и сложно организовано пространство, тем «дороже», по мнению автора, становится политический процесс. Аргумент, безусловно, спорный, поскольку издержки управления сложно организованным пространством (равно как и его самоуправления) необходимо соотносить с выгодой, которую все участники процесса приобретают в результате отказа от зачастую болезненного реформирования или демонтажа традиционных структур. Еще более неожиданно тема империи всплывает в заключительной части номера, в отделе рецензий, где Леонид Фишман пишет о феномене «имперской фантастики» и о фигуре барина, почти неизменно присутствующей в произведениях этого жанра.

Возможно, самый важный материал номера -- статья Анатолия Торкунова «Европейский выбор и национальный интерес» -- открывает рубрику «Россия в мире: повестка дня». Работа ректора МГИМО интересна не столько предпринятой в ней попыткой обосновать правильность нынешнего внутри- и внешнеполитического курса, сколько тем, как именно это делается. В частности, тезис об особой модели российской демократии, в версии Торкунова, опирается не на понятие суверенной автономии (как в «суверенной демократии» Суркова) и не на критику «однополярного мира» (как в мюнхенской речи Путина), а на гораздо более типичную для России романтическую идею о существовании особого «российского мышления», для которого, в частности, характерна «патерналистская традиция». Правозащитная проблематика трактуется в похожем ключе: «Права человека -- это и право на идентичность, а значит, и право россиянина на ощущение своей принадлежности к большому, единому и прочному государству». На этом фоне вовсе не выглядит неожиданной и критика автором западной политики на постсоветском пространстве как «растаскивания» его «недостаточно зрелых компонентов… по соседним регионам» -- идея «недостаточной зрелости» постсоветских государств, укорененная в традиции романтического национализма, составляет существенный элемент внешнеполитической идеологии постсоветской России еще со времен Козырева.

Татьяна Панфилова (статья «Проблемы осмысления места России в мире») настроена по отношению к официальной идеологии куда менее благожелательно: не называя имен, она резко критикует позицию, которая в последнее время неоднократно формулировалась в выступлениях высокопоставленных российских дипломатов, в том числе и министра Сергея Лаврова, об отказе от идеологии в российской внешней политике в пользу прагматизма. Совершенно правильно указывая на то, что национальный интерес, сколь угодно «прагматически» определяемый, все равно неизбежно опирается на те или иные идеологические основания, Панфилова призывает серьезно подойти к осмыслению положения России в современном мире. По ее мнению, это положение незавидно, поскольку определяется функцией поставщика сырья и рабочей силы. Выход видится автору в восстановлении «исторической субъектности» России, для чего необходимо, в частности, «развивать собственную науку, а не пристраиваться в хвост иноземной». Однако достижение этой цели, по мнению Панфиловой, серьезно затруднено эгоизмом российской политической элиты, которая куда больше озабочена собственными привилегиями, чем проблемами страны.

Россия и глобальный модерн -- основная тема работ Виктора Мартьянова, и в очередной своей статье он продолжает разговор на эту тему. Модерн рассматривается в работе и как незавершенная утопия (эгалитарные ценности эпохи Просвещения так и не удалось воплотить в глобальном масштабе, различного рода «неравенства» внутри человечества по-прежнему составляют «проклятую сторону» модерна); и как живая реальность, по которой рано справлять поминки; и как, несмотря на предыдущий тезис, эпоха, уже в некотором смысле завершенная, поскольку ее основное содержание уже осмыслено человечеством. Завершение модерна открывает новое поле возможностей, освобождая «пространство альтернатив», ранее подавленное господством логики модерна. «Отставание» России от западного модерна может, по мнению автора, превратиться в такой ситуации в преимущество, однако пока шансов на его реализацию маловато, поскольку преобладающий консенсус направлен на деполитизацию и сохранение статус-кво. Интересно, что в этом смысле российская идеология «консолидации», несмотря на содержательные разногласия с Западом, структурно подобна (нео)либеральному универсализму, который так же быстро превратился из утопии в антиутопию, утверждающую, что глобальные социальные изменения невозможны и нежелательны. Эта интереснейшая параллель, впрочем, не получает в работе достаточного развития.

Довольно странное впечатление производит статья Евгения и Елены Астаховых «Российская диаспора и гуманитарное измерение внешней политики»: она содержит весь набор распространенных клише о необходимости «сплочения» диаспоры и «поддержки соотечественников», но, по непонятным причинам, четверть текста посвящена истории российской общины в Аргентине без какого-либо прояснения значения этого лирического отступления для аргумента в целом. Под рубрикой «Региональное измерение мировой политики» публикуются три достаточно стандартных по структуре и выводам материала -- такие обычно пишут «под диссертацию». Все они, однако, могут заинтересовать читателя благодаря своей информативности: Анна Орлова исследует роль Франции в европейской интеграции, Мария Ковач подробно рассказывает об истории косовского конфликта, а Владимир Евсеев повествует о становлении институциональной структуры Шанхайской организации сотрудничества и об ее роли в центральноазиатской политике безопасности. Рубрика «Культура и политика», напротив, получилась очень разнородной: Константин Шаров продолжает разговор о моде как «гендерной технологии» (см. обзор журналов в «НЗ» № 54), Елена Зеленцова изучает феномен «креативной экономики», а Елена Чернявская переводит дискуссию о понятии этноса, и без того проблематичном, в какой-то совсем уж догматический регистр, пытаясь создать универсальную модель изучения содержания этнической идентичности. Эта операция не только постулирует одну из форм идентичности (этничность) в качестве внеисторической и общезначимой, но еще и пытается задать для нее некоторый стандартный набор подлежащих изучению характеристик.

В рубрике «Обратная перспектива» Всеволод Сахаров обращается к довольно интересному аспекту социальной и интеллектуальной истории России: по его мнению, история формирования российской интеллигенции как особой социальной группы со своей мифологией неразрывно связана с институтами и идеологией масонства. Статья Юлии Харламовой посвящена теме, которая уже неоднократно обсуждалась на страницах российских политологических журналов (в частности, в связи с юбилеем первой Государственной Думы) -- сравнению российского парламентаризма начала XX века с современным, которое осуществляется автором на основе системной теории. Интересный интеллектуальный эксперимент представляет собой публикация перевода статьи известного американского публициста Майкла Линда «В защиту либерального интернационализма», вышедшей в журнале «The Nation» в феврале 2007 года, снабженной предисловием Бориса Межуева. Обычно такой формат практикуется для классических работ, впервые увидевших свет десятилетия назад, но в данном случае он оказывается не менее продуктивным, поскольку позволяет ввести читателя в другой политический и культурный контекст, познакомить его с интеллектуальной биографией автора. Наконец, в номере публикуются материалы общественной дискуссии на тему «О взаимодействии между федерализмом и демократией, с точки зрения укрепления стабильности политического режима», состоявшейся некоторое время назад в МГИМО. Как и следовало ожидать, в центре внимания участников оказываются чрезвычайно актуальные для России вопросы возможности построения демократического государства в географическом и политическом пространстве, для которого не просто характерно культурное многообразие, но где несхожие друг с другом культурные общности совершенно по-разному определяют себя в политике. Принято считать, что федерализм является решением проблемы строительства демократии в условиях многообразия, но некоторые участники обсуждения совершенно правильно указывали на то, что в постимперских условиях федерализм может легко оказаться препятствием на пути строительства единой гражданской общности, без которой трудно представить себе полноценную демократию.

Первый номер «Pro et Contra» за 2008 год вышел на пике избирательного сезона, поэтому тема номера вполне ожидаема: «Выборы и политическая система». Не пытаясь создавать исследовательскую проблему на пустом месте последней российской избирательной кампании, редакция вместо этого поместила российские выборы в международный контекст. Генри Хейл анализирует последствия «цветных революций», сравнивая ситуацию в Грузии, Кыргызстане и Украине с российской. В постсоветский период для всех четырех государств была характерна система, которую Хейл называет «патрональным президентством», при которой «президент имеет огромную формальную и неформальную власть, но все же должен -- хотя бы для проформы -- победить на общенациональных выборах» (с. 7). Из всех государств, прошедших через «цветные революции», серьезные шансы демократической трансформации, по свидетельству Хейла, появились только на Украине, то есть именно там, где система патронального президентства была по итогам революции демонтирована. Для подлинной демократизации, констатирует автор, необходимы серьезные институциональные преобразования, а не просто появление лидера, провозглашающего приверженность демократическим идеалам.

Еще один текст номера, дающий материал для сравнительного анализа, -- работа Андрея Гомберга «Мексика: эволюция в условиях диктатуры», посвященная становлению конкурентной многопартийной системы в этой латиноамериканской стране после семи десятилетий доминирования Институционно-революционной партии. Две других статьи основной рубрики посвящены проблемам российской политической системы. Григорий Голосов считает, что федеральные реформы, осуществленные в течение первого президентского срока Владимира Путина, могли со временем привести к демократизации регионального политического процесса, поскольку ограничивали всевластие губернаторов с помощью демократических механизмов -- в первую очередь, политических партий. Однако отмена прямых губернаторских выборов и последовавшие за ней изменения избирательного законодательства и закона о политических партиях фактически означали, наряду с установлением практически полного контроля над губернаторами из Кремля, возврат авторитарной губернаторской власти. Это, на взгляд Голосова, произошло потому, что главной целью преобразований была, конечно, не демократизация как таковая, а стремление федеральной элиты обеспечить «преемственность власти» в ходе очередных парламентских и президентских выборов, а эта задача, в свою очередь, лучше всего решается через установление прямого контроля над регионами через лояльных губернаторов. Алексей Макаркин предлагает свое объяснение феномену путинской стабилизации и деполитизации: по его мнению, государственная власть в России опирается на контракт с обществом, имеющий сугубо социально-экономическое содержание. Когда государство оказывается неспособным обеспечить уровень благосостояния, соответствующий общественным ожиданиям, политическая активность граждан резко возрастает, -- это, как полагает автор, происходило не только на рубеже 1980--1990-х годов, но и ранее -- например, в начале 1960-х. На этом основании Макаркин приходит к заключению, что средний россиянин не менее утилитарен, чем житель западных стран, и главное отличие, объясняющее особенности функционирования российской политической системы, состоит в отсутствии гражданского общества. Последнее, с одной стороны, поддерживает заметный уровень политической мобилизации в благополучные времена, но, с другой стороны, препятствует крайней дестабилизации в периоды экономических кризисов. Таким образом, констатирует автор, «контрактная идиллия», при всем ее удобстве для нынешней власти, может закончиться очень болезненно в случае, если общество вновь сочтет условия контракта нарушенными, а это может произойти не только из-за очередных экономических потрясений, но и в результате роста общественных ожиданий, если он опередит рост экономики.

«Нетематических» статей на этот раз оказалось несколько больше обычного, и все они представляют собой переводы англоязычных работ, увидевших свет в конце прошлого -- начале нынешнего года. В статье британского аналитика Эндрю Монагана «Курс на уголь» отмечается важная тенденция увеличения доли угля в энергетическом балансе и роста его значения для энергостратегии России. С одной стороны, это является проявлением общемировых тенденций, с другой же, связано с действием некоторых специфически российских факторов: в первую очередь это дефицит газа и нефти, а также тот факт, что угольный сектор прошел через успешную либерализацию и готов конкурировать с газовыми и нефтяными монополиями. Оба заключительных материала номера впервые вышли в журнале «Foreign policy», но при этом заявленные в них позиции в значительной мере противоположны. Роберт Райх проблематизирует связь между капитализмом и демократией, лежащую в основе господствующего в западных странах и ряде международных институтов неолиберального консенсуса. Автор утверждает, что в современном мире капитализм все чаще подрывает основы демократии -- этот аргумент, впрочем, далеко не нов, да и его обоснование автором нельзя признать очень уж глубоким (по существу, все сводится к указанию на механизмы лоббирования и манипуляции общественным мнениям, тогда как известно, что всевластие рынка несет с собой и другие, гораздо более фундаментальные, угрозы демократии). Штефан Тайль, напротив, уверен, что граждане Европейского союза недооценивают значимости свободного рынка и потому склонны осуждать капитализм как безнравственную систему, что негативно сказывается на состоянии европейской экономики.

Тема выборов появляется и на страницах очередного «Вестника общественного мнения» (2008. № 2), но здесь она принимает сугубо дисциплинарный поворот. Денис Волков и Алексей Гражданкин отвечают на вопрос, «почему предвыборные прогнозы социологов практически не отличаются от официальных данных ЦИК», несмотря на то, что, по оценкам известного политолога Дмитрия Орешкина, вклад административного ресурса в результаты выборов составил не менее четырех миллионов голосов. Ответ социологов основан на разграничении между использованием административного ресурса и фальсификацией: они придерживаются мнения, что монополизация средств массовой информации и использование авторитета президента Путина привели к тому, что исход выборов был предрешен задолго до самих выборов. Поэтому в масштабных фальсификациях не было необходимости -- победа «партии власти» была обеспечена другими методами. Еще один сугубо специальный материал номера -- статья Екатерины Шустенковой «Множественный вейвлет-анализ в социологии», о содержании которой мы способны сказать только одно: в тексте много сложных формул.

В целом номер радует тематическим многообразием. Автор этих строк, в частности, с особым интересом прочел работу Валерии Стельмах о «возвращении государства» в российские библиотеки: к сожалению, собственный печальный опыт читателя одной из крупнейших государственных библиотек целиком подтверждает правоту автора, которая показывает, как государство, пытаясь «развивать» какое-нибудь из запущенных в постперестроечные годы направлений, делает это каждый раз грубо и бестолково, принося больше вреда, чем пользы. Несмотря на рост бюджетного финансирования, фонды библиотек сокращаются, расходы на комплектование растут из-за необходимости проводить все закупки через аукционы и тендеры, а по уровню использования новейших технологий российские библиотеки могут служить все более наглядным пособием для изучения последствий «информационного разрыва» между мировым центром и периферией.

Нам уже неоднократно приходилось писать об одном из наиболее интересных, на наш взгляд, жанре публикаций «Вестника» -- текстах, в которых находит свое выражение профессиональная рефлексия социологов. Очередная такая работа публикуется в рецензируемом номере: Елизавета Дюк обобщает в ней впечатления интервьюеров, проводивших в разных регионах России опрос женщин, нацеленный на изучение их мнений по широкому спектру вопросов, в том числе таких деликатных, как поведение мужчин по отношению к женщинам на работе, сексуальные домогательства и тому подобное. Журнал публикует также развернутое «резюме» -- своего рода автореферат -- книги Игоря Кона «Мужчина в меняющемся мире», которая готовится к выходу в издательстве «Время». Ричард Роуз, используя данные опросов «Левада-центра», анализирует представления россиян о «нормальности» России и перспективах превращения России в «нормальную» страну. Владимир Гимпельсон и Ростислав Капелюшников, также на материалах опроса, исследуют представления судей об особенностях правоприменительной практики в сфере трудового законодательства в России.

«Неволя» (2008. № 15) продолжает публиковать заметки Владимира Куземко о буднях районного оперативника. Если в предыдущих номерах от откровений Куземко веяло безнадежностью и тоской, то на этот раз он рассказывает пару относительно забавных историй, в которых, тем не менее, все равно читается усталость от тупого давления со стороны начальства, презрение к обывателю и отсутствие надежды на хоть какие-то перемены к лучшему. В жанре личных воспоминаний выдержан и фрагмент книги Сергея Бровченко, который смотрит на мир с другой стороны колючей проволоки. Автор, бывший адвокат, был арестован и осужден по «наркотической» статье, приговор трижды отменялся, но всякий раз он вновь оказывался за решеткой все по тому же делу, пока наконец не был освобожден под подписку о невыезде (дело до сих пор не закрыто). «Юридический практикум» Юрия Александрова дает правовые рекомендации оказавшимся за решеткой. Воспоминания Бровченко содержат немало свидетельств того, что права заключенных нарушаются злостно и с особой жестокостью при этапировании к месту отбывания наказания, а Александров, словно откликаясь на это, подробно рассматривает, в частности, права и обязанности осужденных, направляемых в исправительные учреждения. В номере публикуется и еще один материал того же жанра -- выдержки из книги «Помоги себе сам!», подготовленной и изданной Санкт-Петербургским отделением организации «Комитет за гражданские права». Книга почему-то имеет подзаголовок «Сборник нормативных актов», однако на деле, если судить по опубликованным фрагментам, содержит довольно подробный пересказ законов и подзаконных документов с многочисленными неформальными рекомендациями, составленными на основе обобщения печального опыта многих заключенных.

Одна из традиционных тем журнала -- ситуация в местах лишения свободы -- на этот раз представлена двумя основными материалами. Александр Кулешов рассказывает о том, как стали достоянием гласности факты использования труда заключенных на строительстве дачи бывшего начальника архангельского управления Федеральной службы исполнения наказаний Игоря Болотина. Наглость гражданина начальника не знала пределов, поскольку, судя по материалам заведенного на него уголовного дела, он не только использовал труд зеков и казенные материалы, но и покусился на собственность соседей, которые в итоге и нажаловались на него сначала в местную администрацию, а затем и в прокуратуру. К тому же трое заключенных бежали со стройки, а при задержании заявили, что намеревались обратиться в правоохранительные органы, что не позволило властям, как принято в подобных случаях, спустить дело на тормозах. Евгений Ихлов в статье «Амурские волны крови» обращается к еще более мрачной истории о том, как в начале нынешнего года более 700 осужденных одной из колоний в Амурской области в знак протеста против массовых избиений спецназа вскрыли себе вены.

В дополнение к этому материалу «Неволя» публикует данные об акциях протеста заключенных в России в декабре 2007 -- феврале 2008 года, подготовленные фондом «В защиту прав заключенных». В журнале можно найти и другие материалы статистического и официального характера: помимо сводки о состоянии преступности в России, которая выходит из выпуска в выпуск, пятнадцатый номер содержит выдержки из доклада уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за прошлый год и сведения о тюремном населении в странах мира, согласно седьмому изданию одноименной книги, подготовленной Международным центром тюремных исследований при Королевском лондонском колледже. Материал для сравнительного анализа дает также перевод статьи Вики Пелаэс «Тюремная индустрия в США: большой бизнес или новая форма рабства?», оригинал которой можно найти на сайте исследовательского центра «Global Research». Журнал уделяет неизменное внимание налаживанию взаимодействия правозащитников с руководством отдельных исправительных учреждений и Федеральной службы исполнения наказаний в целом -- об этих проблемах на страницах номера размышляет Борис Пантелеев.

«Неволя» и раньше публиковала художественные тексты, написанные на материале тюремной реальности. Теперь редакция, видимо, решила завести для таких текстов отдельную рубрику, которая так и названа: «Писатели о тюрьме». Рубрику открывают короткие рассказы Олега Павлова («История водочной вышки») и Александра Муленко («Бликуя во тьме», «Силы небесные»). Вообще говоря, по мере «взросления» «Неволя» становится журналом все более интересным. Конечно, у журнала свой, крайне специфический, фокус, который едва ли может обеспечить ему широкую читательскую аудиторию (несмотря на известную русскую пословицу про суму и тюрьму, которая могла бы служить эпиграфом к журналу, желающих читать про чужие страдания найдется не так уж много). Можно сетовать и на недостаточную глубину социологического анализа многих рассматриваемых проблем, и на стилистические огрехи в отдельных публикациях. И тем не менее, на уровне общего впечатления от журнала как явления культуры необходимо признать, что «Неволя» является уникальным интеллектуальным продуктом, существующим вопреки многим канонам и от этого еще более достойным внимания. В его мрачноватой эстетике есть что-то от патологически популярного «русского шансона», но авторы и издатели «Неволи» далеки от романтизации блатного мира -- напротив, они, как правило, занимают последовательно рационалистическую позицию, пытаясь осмыслить дикий мир тюрьмы в правовых и социологических категориях, унаследованных от эпохи Просвещения. Возможно, именно это сочетание несочетаемого делает журнал остро актуальным для нашей (пост)современной эпохи.

Петр Владиславович Резвых (р. 1968) -- доцент кафедры истории философии факультета гуманитарных и социальных наук Российского университета дружбы народов, автор статей по немецкой философии XVIII--XIX веков, в частности по философии Шеллинга, в качестве автора сотрудничал с газетой «НГ ExLibris».

Петр Резвых

Под влиянием ли политических изменений последнего месяца, по иным ли причинам в последних номерах российских гуманитарных журналов явно сказалось стремление несколько поменять акценты и придать уже привычным форматам новую эмоциональную окраску. При этом тематический разброс выпусков оказался настолько велик, что трудно говорить о каких-то ярко выраженных тенденциях в содержании.

Пятый номер «Логоса» за 2007 годредакцияпо обыкновению составила из нескольких тематических блоков. Два наиболее обширных представляют основные дисциплинарные контексты, на которые ориентирован журнал: академическую философскую проблематику (с особым акцентом на феноменологию, аналитическую философию и герменевтику) и политическую философию. Номер открывают две статьи, по-разному демонстрирующие скрытое напряжение между кабинетной мыслью и социальной реальностью. Виталий Куренной в статье «Функции понимания в философии и методологии гуманитарных наук. На материале немецкой философии XIX -- начала XX вв.» на примере творчества Дильтея разворачивает анализ концептуальных средств, с помощью которых философии рубежа веков пыталась преодолеть коммуникативный кризис и восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Олег Кильдюшов в исследовании «Невидимая рука и хитрость разума. Классическая версия парадокса непреднамеренных последствий» пытается найти в истории политэкономических и философских теорий действия ключ к метко сформулированному когда-то Черномырдиным парадоксу несовпадения того, чего «хотели», с тем, что «получилось».

Тему весомости и адекватности рационального обоснования конкретных политических решений подхватывает следующий обширный раздел, озаглавленный без всяких околичностей просто и ясно: «Справедливость». В центре всех материалов блока находится один-единственный вопрос: «Существуют ли единые принципы справедливости, разделяемые представителями разных культур, и если да, то каким образом они могут быть выявлены и реализованы?» Тем самым дискуссия о справедливости помещается прежде всего в контекст международных отношений и неизбежно увязывается с вопросом о значимости этических критериев в политике.

Радикальная проблематизацию гипотезы о существовании единого представления о справедливости развита в статье Ричарда Рорти «Справедливость как более широкая лояльность». Со свойственной ему склонностью к аргументации от здравого смысла Рорти предлагает отказаться от восходящего к Канту нормативного представления о справедливости, якобы укорененного в самом разуме, и заменить его вполне прагматическим представлением лояльности той ли иной группе. По мысли Рорти, единственный внутренний конфликт, с которым человек имеет дело в момент принятия решения (неважно, политического или морального), -- это конфликт между лояльностью по отношению к одной группе и лояльностью по отношению к другой группе. По мысли Рорти, в обычной ситуации перевешивает, как правило, лояльность к наиболее многочисленной группе (традиционный утилитаристский аргумент), в исключительном же случае верх может взять лояльность к группе, малочисленной, но более близкой (скажем, в момент голода человек заботится скорее о собственной семье, чем о посторонних ему страждущих). Полемизируя с Хабермасом и солидаризируясь с Майклом Уолцером, Рорти стремится показать, что никакой обмен аргументами не помогает найти общий знаменатель интересов, а потому любое конкретное представление о справедливости всегда останется достоянием конкретного исторически обусловленного сообщества, а вовсе не якобы общего всем людям разума (пусть даже и «коммуникативного»). Впрочем, самым интересным является неожиданный и парадоксальный практический вывод, сделанный Рорти: по его мысли, именно апелляция к универсальному делает столь уязвимой для критики «цивилизаторскую» позицию США в отношении «недемократических» стран, в то время как решимость «освободить либерализм Просвещения от рационализма Просвещения» и открыто признать, что ценности демократии являются локальными, сделало бы эту позицию гораздо более убедительной.

Над культурной относительностью представлений о справедливости размышляет и Дэвид Миллер в статье «Национальная ответственность и международная справедливость». Пытаясь восстановить в правах совершенно дискредитированное гуманистической риторикой допущение, что люди, находящиеся в бедственном положении, по крайней мере отчасти сами несут за него ответственность, Миллер тем не менее настаивает, что обязательства экономически развитых наций оказывать помощь таким людям этим аргументом вовсе не упраздняются, а лишь могут быть скорректированы в отношении их объема. Аргументация Миллера -- блестящий пример того, как методичный анализ понятий лишает смысла широковещательную освободительную риторику: тот факт, что некоторые сообщества имеют иные представления о приемлемом образе жизни, сам по себе еще вовсе не служит доводом против всякого вмешательства в их жизнь, но требует корректировки форм и способов участия в ней. Стюарт Хемпшир в очерке «Справедливость -- это конфликт: душа и государство», развивая предложенную Платоном аналогию между устройством человеческой души и устройством государства, так же настаивает на том, что достижимая гармония интересов является рационалистической фикцией, а решение вопросов справедливости в обществе всегда имеет характер конфликта, который, впрочем, должен развертываться по определенным правилам (Хемпшир апеллирует к этосу «честного спора»). В противовес РолзуХемпшир отказывается рассматривать понятие справедливости как независимое от понятия блага и призывает, вслед за Рорти, к отказу от единой нормы политической рациональности.

Пример оценки значимости культурных различий в области представлений о справедливости предложен в очерке Николая Плотникова «Право на достойное существование. К истории дискурса справедливости в русской мысли». На материале философско-правовых дискуссий конца XIX -- начала XX века Плотников стремится показать, что распространенное представление об особой чувствительности русских к проблеме справедливости и специфическом русском восприятии этого понятия является мифом, а дискурс справедливости даже в самых откровенно антизападнических его формах всегда развертывался в России в контексте общеевропейских философско-правовых дискуссий. Соответственно, Плотников, в контрасте с рассуждениями Хемпшира, выразил надежду на возможности достижения в современной России «консенсуальной формы баланса между свободой и равенством». Другой русский участник номера Александр Бикбов в статье «Социальные неравенства и справедливость: реальность воображаемого (рисунки современного общества в России и Франции)» предлагает анализ многообразия представлений о справедливости на уровне уже не только культурных, но собственно социальных различий (в основе его работы -- интерпретация результатов остроумного эксперимента, в ходе которого российским и французским школьникам было предложено запечатлеть в рисунках свое видение общества, в котором они живут). На динамику социальных групп обращено и внимание Юна Эльстера, который в статье «Локальная справедливость и межличностные сравнения» анализирует критерии, на основании которых оценивается справедливость распределения редких благ (к примеру, органов для трансплантации) внутри ограниченного круга потребителей.

Остальные материалы номера возвращают читателя к политически нейтральным, но оттого не менее интригующим материям: помещенное в рубрику «Интеллектуальные биографии»историческое расследование Виталия Кирющенко «В сети гипотез. Загадки в биографии Чарльза Пирса» посвящено таинственной фигуре второй жены знаменитого философа -- Джульетты Фруасси-Портале, а в раздел «Публикации» -- программная работа полузабытого американского социолога Филиппа Риффа «Триумф терапевтического: Как используют веру после Фрейда. Набросок теории культуры», предваряемая обстоятельным введением Дмитрия Узланера «От Фрейда к Сакральной социологии: учение Филиппа Риффа».

В отличие от предыдущего, шестой номер «Логоса» за 2007 год целиком отдан под сугубо философские тексты. К тому, впрочем, есть прямой повод: выпуск посвящен 60-летнему юбилею видного российского феноменолога Виктора Молчанова, принимавшего, как известно, живое участие в судьбе журнала в период его становления в 1990-е годы. Естественно, подавляющее большинство материалов так или иначе связано с феноменологией: Игорь Чубаров («В поисках “другого” историзма:Ницше и Шпет») предпринимает реконструкцию шпетовской концепция смысла, помещая ее в координаты, задаваемые делёзовской «Логикой смысла»; Михаил Маяцкий («Гуссерль, феноменология и абстрактное искусство») размышляет о сложных взаимоотношениях феноменологии Гуссерля с изобразительным искусством; Виталий Куренной («Уединение университетского философа») пытается критически осмыслить позицию отца-основателя феноменологии по отношению к эпистемологическим стандартам и базовым ценностям современной ему университетской науки;Роман Громов («Брентано и Гуссерль как историки философии») проводит сопоставление историко-философской концепции Брентано с телеологическим толкованием истории западной мысли в гуссерлевских сочинениях о кризисе европейского человечества. Здесь же помещены переводы посвященных Гуссерлю работ западных коллег: Дж. Моханти («Понятие “психологизм” у Фреге и Гуссерля»), КристианаМёккеля («Диагностика кризиса:Гуссерль против Шпенглерa»), ЭлмараХоленштайна («Машина в духе. Гуссерлевское обоснование и ограничение искусственного интеллекта»). Словом, все в лучших традициях добропорядочного немецкого фестшрифта. Особую позицию в номере зарезервировал для себя философ Владимир Калиниченко, который, в соответствии сполемическимэтосом, счел, что лучший способ чествовать юбиляра -- это вступить с ним в содержательную дискуссию по принципиальным вопросам. Его «Заметки об интенциональности» содержат весьма острую критическую реакцию на одну из последних книг Молчанова «Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания». Дисциплинарную и тематическую монолитность феноменологического раздела оттеняют остальные материалы номера, связь которых с вынесенным на фронтиспис посвящением Молчанову, во всяком случае для большинства читателей, остается загадкой: трудно усмотреть какую бы то ни было связь с феноменологией в добросовестном, но вполне позитивистском историческом исследовании Дмитрия Михеля «Оспа в контексте истории» или в подготовленной Анастасией Ермолиной и Александром Павловым публикации работы Эмиля Дюркгейма «Социализм и социология». И уж вовсе инородной выглядит здесь помещенная в рубрике «Материалы к дискуссии» статья Николая Розова «Время собирать камни: Апология поруганных категорий философии и политики», которая ни по качеству, ни по уровню аргументации никак не соответствует общему характеру журнала. Впрочем, поскольку речь в ней идет прежде всего о причинах падения авторитета философии и возможных способах его восстановления, стоит посмотреть, какого рода дискуссию способны породить в интеллектуальном сообществе прокламационные тексты такого рода.

В отличие от «Логоса», продемонстрировавшего в двух последних номерах эпическое спокойствие и истинную философскую невозмутимость, «Отечественные записки», напротив, неожиданно взяли весьма энергичный критический тон: шестой номер за 2007 год посвящен дискуссиям о характере сложившегося на сегодня в России типа власти. Правда, поскольку номер составлялся в период между парламентскими и президентскими выборами, то некоторые замечания на злобу дня производят теперь впечатление легкого интеллектуального кокетства, но общая тенденция номера от этого нисколько не потеряла в своей значимости. Вразрез с уже сложившейся традицией, в разговоре о «Физиологии власти» (таков подзаголовок номера) участвуют исключительно эксперты. Оно и понятно, ведь классификации и атрибуции для политического аналитика -- родная стихия, в то время как практикующий политик, осознающий инструментальный характер любого «-изма», относится к ним, как правило, с известным недоверием. Однако это ограничение перспективы отнюдь не означает сужения спектра мнений. Напротив, возможно, никогда еще в «ОЗ» не был представлен столь пестрый набор суждений по одинаково сформулированным вопросам. Одни авторы, такие, как Александр Фисун («Постсоветские неопатримониальные режимы: генезис, особенности, типология») или Михаил Краснов («Конституционная модель “отеческого попечения”»), тяготеют к тому, чтобы характеризовать сформировавшийся режим как патримониальный или неопатримониальный. Другие вслед за Симоном Кордонским называют его «ресурсным государством» (рецензия Александра Горянина на одноименную книгу Кордонского), третьи настаивают на том, что в России уже сложился или складывается авторитарное правление: в рамках проведенного «ОЗ» «круглого стола» «Перспективы авторитаризма в России» такую позицию озвучили Татьяна Ворожейкина, подробно развернувшая ее в статье «Несбывающаяся политика», и Алексей Левинсон, а Роберт Сервис дал ей еще и историческое обоснование, указывая на укорененность авторитарного правления в российской национальной политической традиции («Российские правители: цари, комиссары и президенты»), четвертые, подобно Генри Хейлу и Алексею Шмелеву, оптимистически высказываются о нынешнем типе власти как «гибридном» и «переходном». Разноголосица мнений наблюдается и по вопросу о статусе и перспективах политической оппозиции в российском обществе: Владимир Гельман («Политическая оппозиция в России: жизнь после смерти») безо всякого стеснения считает, что она уже умерла вполне естественной смертью; Николай Петров («Субституты институтов»), Юлий Нисневич («Государственная дума: молчаливо-послушное большинство») и Алексей Титков (рецензия «Выборы, партии и никакой политики»), напротив,считают, что ее формированию и развитию препятствуют демонтаж демократических институтов и корпоративная солидарность бюрократии. Пожалуй, только в одном пункте практически все авторы номера проявляют завидное единодушие: уровень компетентности и модернизационный потенциал современной российской бюрократической элиты все они оценивают как крайне низкий.

На удивление незначительное место, опять же вопреки обыкновению, отведено сравнению российской ситуации с аналогичными феноменами в зарубежной политической практике -- помимо беглых ссылок на латиноамериканский, малайзийский и подобный им опыт в материалах уже названного «круглого стола», в номере есть только поучительный очерк Владимира Малявина «Уроки тайваньской демократии». Зато внушительный объем отведен под рубрику «Прогнозы», и тут, разумеется, разнобой в суждениях еще больше. Если Михаил Афанасьев («Общественно-политические условия “русского чуда”») набрасывает весьма оптимистический проект преобразования российской бюрократии «из государева двора в гражданскую службу» путем развития практики социального мониторинга и обеспечения гражданам открытого доступа к информации о принимаемых администрацией мерах, то Владислав Иноземцев («Паразитирующее государство и перспективы России в XXI веке») считает подобные изменения практически невозможными и полагает, что авторитарная тенденция будет нарастать.Впрочем, такое развитие событий не все склонны оценивать негативно: к примеру, Александр Горянин («Ощутить историческую правоту») прямо призывает партию власти к решительному самоопределению и формированию позитивной идеологии, а Георгий Дерлугьян («Четвертая российская империя: истоки и перспективы») и вовсе полагает, что нам еще предстоит «увидеть Россию, процветающей под “мудрым руководством” неизбежно патерналистской власти». Хотя на фоне уничижительных суждений социологов и политологов о российской бюрократической элите подобный оптимизм, несмотря на масштаб геополитических аргументов, все же выглядит малоубедительным.

Впрочем, не следует считать, что перспективы политической трансформации зависят прежде всего от властных механизмов -- ведь характер элит определяется не только, и даже не в первую очередь, ими. Об этом напоминает первый номер «Отечественных записок» за 2008 год, посвященный уже не раз обсуждавшейся в журнале теме образования и снабженный намеренно двусмысленным подзаголовком «Образование человека». Хотя непосредственным толчком к выбору темы явно послужили внутрироссийские дискуссии вокруг национального проекта «Образование», здесь, все же в контрасте с предыдущей книжкой, журнал вновь поднимает планку рассмотрения проблемы на международный уровень: большинство авторов видят причины трудностей отечественной системы среднего и высшего образования в общемировом кризисе образовательных институций, порожденном вызовами глобализации.

Номер открывают своеобразные манифесты современной образовательной стратегии: речь Петера Биери «Что значит быть образованным человеком?» и отклики на нее Евгения Ясина («Последний ресурс) и Владимира Бацына («Будущее как образовательный продукт»). Пафос и риторика этих деклараций хорошо знакомы любому участнику дискуссий вокруг образования: будущее -- это дети и молодежь, а, значит, зависит это будущее прежде всего от семьи и учителей. В том, что за последнее десятилетие требования, предъявляемые современными экономическими и социальными условиями к образованию, стремительно изменились, тоже вроде бы специально убеждать никого не нужно: развитие технологий, стремительный рост социальной мобильности, информатизация настоятельно требуют переориентации образования в отношении как содержания, так и методов, и приемов обучения. В отечественных условиях проблема усугубляется еще и кризисом на рынке труда, которому «ОЗ» в свое время посвятил целых два выпуска, сохранением в системе образования коррупционных механизмов, интеграцией российской высшей школы в общеевропейское образовательное пространство в процессе включения в болонский процесс... Так что необходимость перемен не требует обоснований; куда сложнее определить приоритеты и наметить конкретные сценарии.

В аналитических материалах Нины Осовецкой («Отсроченный стандарт общего образования»), Александра Уварова «Информатизация школы: направления перемен») Ирины Абанкиной и Кирилла Зиньковского («Кластеры развития») и в беседе с депутатом Государственной Думы, Валерием Зубовым («Законодательство -- творение рук человеческих»), предпринимаются попытки оценить степень готовности российских образовательных институций ответить на эти многочисленные вызовы.Диагноз получается, в общем, неутешительный: хотя положение дел само по себе не является исключительным и в целом сопоставимо с ситуациями в других европейских странах (об этом наглядно свидетельствует статья Виктора Шаповала и Кирилла Митрофанова («Российская школа в ряду других» о позиции России в рейтингах международной системы PISA по результатам проверки качества образования), ее институциональная структура и ценностные ориентации остаются крайне консервативными. Вместе с тем попытки инициировать изменения административными методами часто дают весьма сомнительные результаты. Наглядным свидетельством тому может служить составившая отдельную рубрику номера бурная дискуссия вокруг введения единого государственного экзамена: если Виктор Болотов («Оттачивать критерии оценки») и Ефим Рачевский («Избавиться от коррупции в чиновничьей среде») считают его эффективным средством решения насущных проблем средней и высшей школы, то Алексей Песков («Постановка многих вопросов на ЕГЭ лишает школьника инициативы») и Ярослав Кузьминов («Государство нарушило контракт с образовательным сообществом») полагают, что ЕГЭ скорее консервирует устаревшую модель образовательного процесса. О том, каковы возможные сценарии осуществления общественного влияния на содержание и характер обучения, размышляет Хуан Мануэль Морено в обзоре «Проектирование и трансформация учебных программ». По мнению Морено, именно такое влияние является более гибким и эффективным инструментом реформирования образования, нежели управленческие решения.

Впрочем, обсуждение прагматических аспектов формирования образовательных технологий неизбежно перетекает в полемику по принципиальным идейным вопросам. Что означает в условиях глобализации сохранение национальной специфики образования? Каково должно быть его новое ценностное наполнение? Естественно, что разговор на подобные темы не может обойтись без исторических и кросскультурных сопоставлений. Так, в вопросе о национальном компоненте в образовании поучительным оказывается китайский опыт, о котором повествуют статьи Нины Боревской «Национальная специфика образования в эпоху глобализации: поможет ли нам опыт КНР?» и Татьяны Абанкиной «Разные пути к экономике знаний (Россия--Китай: образовательные реформы на рубеже XX--XXI вв.: сравнительный анализ)», а расставить точки над «и» в контроверзах вокруг введения в средней школе курса «Основы православной культуры», описанных в темпераментной заметке Светланы Солодовник «К проповеди готовы», помогает экскурс в историю становления форм и методов атеистической пропаганды в советской школе (статьяАлександра Кравецкого «Светское, советское и конфессиональное»). Отдельные блоки материалов посвящены опыту российских студентов, включившихся в процесс образовательной мобильности: заметки Вероники Куштаниной («Москва--Париж (Опыт обучения на социологическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова и в Высшей школе социальных наук)» и Екатерины Кабановой («Российский студент в европейском университете (Люксембург -- Москва)»), а также больной для российского педагогического сообщества проблеме учебников (статьи Елены Леенсон «Ориентироваться в мире», Галины Макаревич, Виталия Безрогови и Галины Иванченко «Образ ребенка в учебнике для начальной школы» и Евгении Абелюк «Учебник «для полки»).

В целом последний номер «ОЗ» получился исключительно конструктивным: органично сочетая критику административных решений с трезвой оценкой состояния общества, он убедительно свидетельствует о том, что даже вполне рационально спланированная реформа может быть успешной только при изменении мотивации тех, кто призван проводить ее в жизнь.

Однако изменение мотивации не может быть безболезненным, особенно в тех случаях, когда преобразования являются частью процесса переработки травматического исторического опыта. Роли, которую в такой переработке играют механизмы юридической переоценки прошлого, посвятил свой третий номер за 2007 год журнал «Abimperio». Тема, что и говорить, деликатная, особенно для России, где в отношении тоталитарного прошлого именно правовая переоценка так и не состоялась. Однако авторов журнала интересует не столько политико-публицистическое, сколько, так сказать, методологическое измерение феномена «суда над историей». Что происходит с историческим знанием, когда оно вовлекается в поле правовых норм? Является ли такое вторжение права в области научного знания эпистемологически оправданным, и если да, то в каких случаях? Ответы на эти вопросы «Abimperio» ищет прежде всего в анализе конкретных судебных казусов -- не только общеизвестных и парадигмальных, каким является Нюрнбергский процесс (о нем размышляет Эрих Хаберер в статье «История и правосудие: парадигмы судебного преследования преступлений нацизма»), но также имеющих более локальное значение, как, например, анализируемое Владимиром Петровичем участие экспертов-историков в Международном трибунале по бывшей Югославии или рассмотренная СофиКёре тяжба вокруг реституции французских архивов, вывезенных в СССР в качестве военных трофеев («Архивы в СССР: культурное наследие империи или памятник революции? Размышления о судьбе французских “трофейных архивов” в Советском Союзе после Второй мировой войны»).

Впрочем, не обошлось и без откликов на самые что ни на есть актуальные события: раздел «История» открывается острым материалом Андрея Портнова «Упражнения с историей по-украински (Заметки об общественных измерениях функционирования истории в постсоветской Украине)», посвященная перекодированию истории в процессе легитимации новой национально-государственной символики на Украине, а замыкают номер очерк ВеллоПеттаи «Конструирование государственной идентичности и его последствия: юридический реставрационизм в Эстонии» о юридических механизмах реставрации досоветского режима в постперестроечной Эстонии и статья Александра Астрова «Литургия по Бронзовому солдату: память и история в формировании кризиса», комментирующая скандальный демонтаж памятника советским воинам в Таллине. Эти и многие другие материалы номера вскрывают сложную диалектику взаимоотношений знания, политики и права: вовлекая историческое знание в сферу правовых определений, «суд над историей» может как блокировать политические изменения, так и послужить средством обеспечения свободной политической дискуссии.