Мы не в первый раз обращаемся к проблематике молодежного активизма, культурного и политического, и каждый раз эта тема предстает для нас в новом изменении. Если раньше интерес был связан с активностью независимых общественно-политических проектов, ролью их лидеров, политических взглядов их участников, то сегодня причины, побудившие нас вернуться к обсуждению этих вопросов, правильнее было бы связать с интересом врача, перечитывающего историю болезни.

Действительно, молодежный активизм в России сейчас практически целиком ушел в (суб)культурную среду, полностью неформальную и, за исключением отдельных проявлений (хэппенинги, концерты, уличные столкновения), находящуюся за пределами общественного внимания. Одновременно все политические проекты в молодежной сфере потеряли актуальность, прекратили свое существование или сжались до величины, соразмерной математической точке. Это справедливо и для независимых, оппозиционных, групп, и для вполне официальных -- пик их востребованности пройден: “передача власти” прошла успешно и технично, “оранжевой революции”, призрачная опасность которой была одним из аргументов для “зачистки” поля молодежной активности, не произошло.

Непосредственным поводом, подтолкнувшим нас к публикации новых материалов по молодежному активизму, стал научный семинар “Молодежь в политике в Германии и России”, проведенный Фондом Генриха Бёлля при участии “НЗ” в ноябре 2007 года. Доклады его участников и легли в основу представленных здесь статей. Попытки сравнить возможности политических активистов из двух стран привели к интересному, но не вполне ожидаемому результату.

Прочитав статьи этого блока, можно с известной долей уверенности утверждать, что специфического молодежного активизма (повестка которого существенным образом отличается от повестки “взрослых” движений) в настоящее время не существует. Да, молодежи свойственна бóльшая радикальность в выражении взглядов и мнений; да, в развитых странах существует больше возможностей для встраивания этой “радикальности” в общественный дискурс, но это не меняет главного. Спецификой молодежного активизма в большей степени является форма, а не содержание, радикальность позиции, а не ее новизна и широкое восприятие потенциальными группами поддержки.

По всей вероятности, можно утверждать: молодежный активизм -- это прежде всего возможность испытать те или иные поведенческие, ситуационные, общественные практики в более яркой, игровой, “быстрой”, радикальной форме. Это своего рода learning by doing, включенное обучение социальным навыкам, где важно не то, что ты делаешь, а то, как ты это делаешь и какую ответственность ты несешь за свои действия. Именно в этой точке, на наш взгляд, и проходит ключевое различие российской ситуации от, например, германской. Горизонтальная мобильность, возможности включения в новые социальные практики в российской среде, во-первых, сильно ограничены, а во-вторых, несут в себе существенно меньшую “образовательную ценность” хотя бы в силу отсутствия возможностей для дальнейшего роста и использования этого опыта. Именно об этом и пишут наши авторы.

В завершение отметим, что 2009 год объявлен в России Годом молодежи и начнется он, согласно причудливому политическому календарю, нынешней осенью с широкого празднования 90-летия ВЛКСМ. По замыслу организаторов, это должно “обелить имя комсомола” и “передать жизненный опыт подрастающему поколению”, для чего ветераны комсомола, ныне успешные бизнесмены, чиновники и политики, будут общаться с представителями “Молодой гвардии”, Российского союза молодежи, “Наших” и нынешними комсомольцами КПРФ. Правда, один из самых известных “ветеранов комсомола”, своим примером и бизнес-биографией заставивший говорить о феномене успешности комсомольцев в постперестроечной России, вряд ли сможет присутствовать на праздничных торжествах по причине пребывания в местах, сильно удаленных от Москвы.

Но, так или иначе, есть ощущение, что к теме молодежи мы будем возвращаться еще не раз. [НЗ]