Сегодня я побывала в своем счастливом детстве. Уходить не хочется, можно смотреть и смотреть, и вспоминать все хорошее, что было при советской власти.
Очень понравилось. Вспомнил свое детство и нашу хорошую жизнь. Вышел из музея на улицу, и сразу стало грустно-грустно, что всего этого уже нет. Только сейчас понимаю, что в жизни главное не деньги, а взаимоотношения людей.
Особенно понравилась книга отзывов. Каждая запись интересная и познавательная.
Записи из книги отзывов выставки «Дары вождям» (Москва, 2006 год)[1].

Что значит «побывать в своем счастливом детстве»? Это один из часто повторяющихся мотивов в книге отзывов посетителей выставки «Дары вождям», кураторами которой мы были. В проекте было задействовано более 500 экспонатов из 15 российских музеев и архивов. Он стал первым проектом музеев Московского Кремля, посвященным советской эпохе и своего рода экспериментом в использовании выставочных площадей Москвы за пределами кремлевской стены. Для его реализации был избран Новый Манеж - здание, расположенное по соседству с Государственной Думой. Разумеется, «побывать» буквально можно было в музее, а не в детстве, но для многих посетителей «посещение» означало путешествие не столько в пространстве, сколько во времени. Возвращение в «счастливое детство» стало прикосновением ко «всему хорошему, что было при советской власти». Обратный же путь, выход из музейных залов на улицу, заставил одного из посетителей понять, что «в жизни главное не деньги, а взаимоотношения людей». Короткое расстояние между «улицей» и «музеем» фиксирует в этой ремарке временной нарратив распада человеческих связей в мире чистогана и рынка. В подобных комментариях, говоря словами Михаила Бахтина, «время сгущается, уплотняется, становится художественно зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории»[2].

Хронотоп - термин, используемый Бахтиным для обозначения этого явления, - означает не просто единство пространства и времени, но их взаимозаменяемость и относительность по отношению друг к другу. Время фиксируется в терминах пространства, а пространство - в терминах времени. Бахтин заимствует это понятие у Альберта Эйнштейна, но применяет его к истории жанров европейской литературы. Отправным пунктом нашей статьи также выступает текстуальный хронотоп. Мы, однако, используем комментарии посетителей в качестве мостика, ведущего к двум другим конфигурациям времени и пространства, в которых сосуществуют тексты, материальные предметы и люди.

Первая - это хронотоп современного музея. Музеи, как особые материальные пространства, не только «сгущают» время и делают его «зримым», как говорит Бахтин, но также изолируют его, локализуя в определенном месте. Предметы, которые в них хранятся, как бы не подвержены времени; выступая такими хранилищами времени, музеи сами приобщаются к особой темпоральности, претендующей на то, чтобы быть вечной, «вынутой» из времени как такового. Музейное пространство может быть сложно организованным, с многочисленными этажами, чердаками, подвалами, где расположены его хранилища, но несмотря на все это оно остается «онтологически плоским»[3]. Оно представляет собой непрерывную поверхность, на которой одновременно соседствуют различные времена. В хронотопе музея обнаруживается стремление остановить время, локализовать эту остановку в конкретных точках и навсегда его зафиксировать, несмотря на постоянно меняющийся внешний контекст - течение истории.

Вторым хронотопом выступает постсоциализм, под которым мы понимаем как культурное пространство, так и поприще академических исследований. Оба значения конституируются развалом СССР как временнóй точкой отсчета разнообразных процессов, имеющих сегодня место в разных областях бывшего Советского Союза, странах социалистического лагеря и тех государствах «третьего мира», которые тяготели к социалистической модели развития. Постсоциализм как хронотоп определяет место в категориях времени независимо от того, насколько линейна такая перспектива, - идет ли речь о триумфальном «большом скачке» к рыночному капитализму и либеральной демократии, о «движении назад» - возвращении к «феодализму»[4] - или же, как в некоторых местах, о выпадении в неподвижность «ориенталистской» стагнации. Все это может стать основой для макро- и микроклассификации: полем для подобных упражнений может выступить как отдельная страна, оцениваемая политологами по степени отхода от социализма, в диапазоне от Словении до Северной Кореи, так и обычный московский ресторан, где нерасторопное обслуживание и неважное качество блюд порой побуждают посетителя называть такое место «совком».

В настоящей статье мы пытаемся обозреть множественность этих конфигураций времени/пространства. Причем все предполагаемое многообразие структурируется нами при помощи следующего вектора. Советская культура во многих своих проявлениях, как не раз уже отмечалось, фиксирует желаемое как реальное, будущее как уже существующее в настоящем, являясь его своеобразным музеем. Литература и живопись социалистического реализма отображали жизнь не такой, какая она есть, но такой, какой она должна быть и обязательно станет «в революционном развитии». Подарки советским вождям - предмет выставки - следует расценивать в качестве материальной манифестации указанной перспективы. В условиях реального социализма такая телеологическая ориентация служила пространственному оформлению показательных мест, наподобие потемкинских деревень, на примере которых можно было увидеть будущее уже «сегодня», и иллюстрировала расхожий постулат хрущевской эпохи «построить коммунизм к 1980 году». Анализируя отзывы, оставленные посетителями нашей выставки, мы видим, что именно эта телеологическая ориентация составляет основу социализма в том его виде, в каком он запечатлелся в постсоветской культурной памяти. Будущее обменивается с прошлым - музей коммунистического будущего преобразуется в археологический музей завершившегося утопического эксперимента - советской эпохи. Но прошлое, как мы покажем ниже, творится в узнаваемой эстетике социалистического реализма.

В фокусе нашего этнографического исследования - посетители выставки, публика постсоветского города (в основном из Москвы, хотя есть и из других городов России, а также граждане зарубежных стран). Советский социализм выступает главной темой оставляемых этими людьми комментариев; выставка провоцирует публику к новому самоструктурированию и рефлексии. Исследуемая аудитория сложна и многообразна; такими же оказываются и отклики на выставку, включающие записи посетителей в книге отзывов, рецензии, появившиеся в российской и зарубежной печати, концептуальные идеи дизайнеров экспозиции на начальной стадии проекта, а также впечатления спонсоров. Не все отклики, исследуемые в данной статье, были получены post factum. Часть из них была зафиксирована нами в процессе подготовки выставки.

Более того, выставка сама может рассматриваться не только как объект, вызывающий отклики, но и как своеобразный отклик на исследуемый предмет (советскость); и, наоборот, тексты о выставке, такие как книга отзывов, сами способны выступать в роли выставочных экспонатов. Эта инверсия видится в следующих комментариях, оставленных посетителями:

«Поражает фантазия наших людей - как изготовивших эти сумасшедшие экспонаты, так и оставляющих надписи в этой книге!»

«Большое спасибо за интересную книгу [отзывов]».

«Особенно понравилась книга отзывов. Каждая запись интересная и познавательная»[5].

Действительно, мы с самого начала видели в этой экспозиции не просто презентацию результатов исследования, а отдельное исследование, образец «этнографического концептуализма»[6] - по аналогии с концептуальным искусством, где реакция аудитории на представляемый концепт оказывается частью экспонируемого проекта. Концепция выставки изначально предусматривала провокацию реакции публики на увиденное, чтобы потом этнографически исследовать тексты откликов.

Именно поэтому мы умышленно расположили книгу отзывов по соседству с видео-инсталляцией из документальных фильмов и фотографий советского времени, главными героями которых были посетители выставок даров вождям той эпохи[7], включая кадры, на которых люди делали записи в книге отзывов.

Эта часть выставочного пространства оказалась одной из самых оживленных. Часто можно было наблюдать очередь из посетителей, ждущих возможности оставить собственные комментарии и почитать записи, сделанные другими. Они нередко смеялись и обсуждали увиденное. Их непосредственный эмоциональный отклик контрастировал с благопристойными образами посетителей советской поры в кадрах кинохроники, которые демонстрировались здесь же и на которых люди рассматривали подарки или ставили подписи в книгу отзывов с почти ритуальной торжественностью.

Антрополог Шэрон Макдональд пишет о «музеях музеологии», о музейных изысканиях, которые могут рассматриваться в качестве продолжения экспозиций, - например выставление на публичное обозрение комментариев о музеях[8]. Мы согласны с такой постановкой вопроса, но нам хотелось бы ее несколько усилить, подчеркнув пространственный характер взаимоотношений между аудиторией и экспонируемыми объектами в противовес темпоральной коннотации критического комментария или исследования, оформляющихся после (арте)факта.

Топос книги отзывов подчеркивает горизонтальные, пространственные взаимоотношения, связывающие комментарии и сам выставочный объект. Здесь очевидна синхронность выражаемых мнений, как и тот факт, что зачастую они высказываются в диалоге посетителей друг с другом, а не с нами, создателями экспозиции и исследователями, - как обстояло бы дело в случае сбора устно-исторического материала. Мнения формируют пространство беседы, а иногда и жарких дебатов между посетителями. Например, на одной из страниц книги отзывов есть записи, оставленные четырьмя разными людьми. Причем три последующих являются откликом на самую первую, внесенную крупными буквами: «Сталин! Вернись!!!» Один человек приписал чуть ниже: «Как страшно, что это все было в нашей истории». Другой добавил: «В вашей истории ничего этого не было!» Третий же резюмировал: «Страшно, что такие козлы, как ты [стрелка на предыдущего комментатора], еще живы!»[9]

Вряд ли эти записи были оставлены одновременно, но разница во времени не очевидна, они синхронны в линейном топосе книги. Время было бы зримым, если бы текст можно было стирать, цензурировать или постоянно редактировать, как в «Википедии». Но в данном случае подчистка лишь добавляет новые комментарии. «Не дай бог, чтобы коммуняки опять воспряли», - пишет некто Игорь; «Игорь - олигарх», - добавляет другой посетитель прямо поверх его подписи (хотя прежний текст также виден)[10], намекая на то, что лишь олигархи, выигравшие от неолиберальных реформ 1990-х, могут возражать против возвращения коммунистов.

Именно с этой синхронностью связано своеобразное выравнивание - совмещение в одном и том же интеллектуальном поле трех феноменов, которые обычно воспринимаются в качестве самостоятельных исторических сущностей. Речь идет: 1) о репрезентациях советского общества в исторических исследованиях и в музеях; 2) о самом советском обществе; 3) о постсоветских социальных реалиях. Здесь можно говорить не только о «музеях музеологии», но и о вторжении и музея, и музеологии «назад» в повседневность. Например, «антропологический постсоциализм» - концептуальное понимание социализма, которое мы сформулировали во введении к каталогу выставки, - стал частью постсоветских дарственных отношений. Администрация музеев Московского Кремля преподнесла экземпляр каталога выставки президенту Владимиру Путину в день его 55-летия. Здесь, как и на самой выставке подарков советской эпохи, музей не просто выступил «хранилищем» даров, врученных кому-то когда-то ранее, но стал активным игроком в создании культурной биографии этих вещей. Эта музейная фаза и общественный отклик на нее являются полноправными элементами отношений, устанавливаемых при помощи подарков. Музейную фазу жизни даров следует рассматривать на равных с теми смыслами и отношениями, что рождались и поддерживались на стадии их изготовления и вручения.

Эта одновременность касается и жанра комментариев, оставляемых посетителями в книге отзывов в отношении к феномену самого дара. Если подарок государственному лидеру приобщает простого человека к центру политической власти и если публичная демонстрация таких даров тоже делает нечто похожее, не стоит удивляться тому, что бóльшая часть отзывов также оказывается выполненной в жанре обращения к власти, правда на этот раз не с дарами. Бóльшая часть текстов напоминает советскую книгу жалоб. Неожиданно выставка и ее книга отзывов свели вместе два потока коммуникации между гражданами и властью, два жанра обращения к власти, в прошлом мало пересекавшихся. С одной стороны, это жалобы и доносы, а с другой, - адресуемые вождям подарки как панегирические «послания», облеченные в материальную форму.

«Я являюсь представительницей молодого поколения и была рада увидеть здесь других ребят, которые узнали о вашей выставке и пришли сюда. […] Жаль, что мои бабушка и дедушка не могут ее уже посетить. Это их жизнь, их время, а значит, и мы должны его помнить и не повторять ошибок прошлого. - Анна». Некий мальчик, совсем юный, именует советских лидеров «вождями древности». «Выставка отличная для тех, кто не жил во времена Сталина и Ленина, - класс 8 “б”, школа 945».

Подписываясь в книге отзывов - «поколение next», - группа студентов характерно для постсоветского времени смешивает русский и английский. Разница в возрасте накладывает заметный отпечаток на комментарии как содержательно, так и по тональности: «Очень интересно. Спасибо. Катя, 6 лет»; «Спасибо! Мяу!» Но, несмотря на все различия в образовании и даже уровне грамотности, эти отзывы объединяет то, что в них запечатлен взгляд извне - из-за пределов советских времен. В комментариях вроде «мы многое узнали о том времени» ключевым выступает противопоставление «мы» и «того времени». Эта подчеркнутая дистанция контрастирует с впечатлениями старшего поколения: «Глубоко тронуты - ведь мы из той эпохи»[11].

Хотя часто пожилые и юные посетители приходили на выставку вместе. «Был на выставке с бабушкой и сестрой Люсей. Очень понравилась экспозиция, - пишет 10-летний Сергей Воробьев. - Подарки очень интересные и необычные»[12]. В номере от 6 ноября 2006 года «Новая газета» опубликовала эссе, посвященное социальным типам посетителей выставки. О стариках его автор пишет следующее: «Не охотятся за красотой. Смотрят сначала в список. Потом ищут вещь. Сами или с помощью внуков». Но реакции дедов и внуков отличаются друг от друга - как, впрочем, и их ориентации в топографии выставочного пространства. «Молодежь быстро западает на прикольные - уже не смешные, а модные вещи. “Слышь, давай сюда быстро, тут такие трубки!” - гремит в мобильник ломающийся басок. Восхищение в глазах. Абонент мигом летит из соседнего зала». В противовес этому, старики перемещаются по экспозиции медленно и степенно: «Они - понятые и душеприказчики. Знают поименно всю свиту вождя»[13].

Книга отзывов отражает широкое разнообразие мнений. И все же, читая их одно за другим, нельзя не поразиться тому, насколько явным оказывается возраст «критика». Как будто бы все современное социальное пространство просеивается сквозь возрастное сито. Представители публики отличаются по уровню дохода, профессии, образованию, полу и так далее, но все эти различия перекрываются указаниями возраста: «70 лет», «45 лет», «14 лет» и так далее, вплоть до 6 лет, которые легко группируются. Молодые здесь противостоят старым, «студенты» (и даже «школьники») - «пенсионерам», те, кто посещает выставку как страну своего детства, - тем, для кого все это - лишь отстраненный предмет интеллектуального потребления, любопытства или скуки.

Многие молодые посетители говорили, что предметы, с которыми им довелось познакомиться на выставке, выглядели новыми, неожиданными, живыми, свежими: «очень интересно», «захватывающе», «прикольно», «круто», «классно», «супер-пупер». Диапазон мнений весьма широк: одни отмечают «выдающееся значение социализма», другие просто перечисляют понравившиеся им вещи, а третьи определяют советскую эпоху как «дурдом» или «полный идиотизм». «Сколько искреннего и задушевного идиотизма в нашем народе!! - Дима + Лена». Очень показательно, что «молодые» часто выражают удовлетворение тем, что выставленное не имеет отношения к «вечным ценностям». Оно необычно, причудливо и потому любопытно: «Приехали из Питера, родители заставили пойти на выставку. Очень не хотелось! А как оказалось, зря! Огромное спасибо! - Аня»; «Никогда не думала, что будет так интересно смотреть портреты лысого дяденьки. - Оля Муцкова»[14].

Журналистка «Новой газеты» проницательно делит посетителей на категории. Но базисом для такой классификации все равно оказывается возраст, отделяющий пожилых мужчин и «дам в возрасте» от юных и молодых «рекламистов, имиджмейкеров и поп-звезд»: они «заняты, как Папы Карло, но, думаю, сюда кто-нибудь да заглянет», - предполагает корреспондент. Что же до последней категории, то поп-звезды пока «в залах не замечены, но уж кому, как не им, говорить с вождями о личном!»

Сама стилистика материала и используемые идиомы («занят, как Папа Карло») также из молодежно-журналистского арго. Интересно, что разделению на молодых и старых в этой статье не подвергаются только два профессиональных сообщества интеллектуалов - «историки и искусствоведы». Хронотоп не имеющей возраста интеллигенции традиционно пребывает вне времени, отличаясь тем самым от хронотопа «народа»:

«[Историки] первыми замечают, как, затеплившись от лампочки Ильича и раскалившись фейерверком к 70-летию Сталина, народная любовь к приходу Горбачева вяло пульсирует в неоновых лампах стадиона». […] [Художники] созерцают, как со временем дары меняют “знак” и светлые регалии оборачиваются “усищами и голенищами”»[15].

Здесь же, в многообразной рефлексии по поводу дара, артикулирует себя еще один хронотоп - хронотоп моральной экономики. В следующем разделе мы поговорим о том, как упорядоченный советский ритуал вручения подарков вождям страны переживался посетителями в виде трактуемой в гуманистических терминах обязанности государства дать народу что-то взамен: образование, работу, моральные ценности («в жизни главное не деньги, а взаимоотношения людей»).

Хронотоп обмена предстает в комментариях посетителей в образах постсоциалистической экономики и общества. В этот дискурс оказывается встроенной и сама музейная перспектива, «говорящая» на языке дарения, - отклики часто начинались со слов благодарности кураторам выставки, обращения напрямую к директору музеев Кремля: «Молодец, Лена!» (Елена Гагарина). Эти цепочки обмена, «линии побега»[16], простираются в пространство, которое лежит за пределами музея. Наша выставка стала возможной благодаря поддержке влиятельных компаний. И все же спонсорство проекта, инициированного музеями Московского Кремля, выступало подарком не только музею, но и самим спонсорам. Покровительство, оказываемое крупными коммерческими структурами «кремлевскому музею», может свидетельствовать о близости их интересов к устремлениям власти во время консолидации в России нового государственного капитализма. И в данном отношении эти линии обмена (сравнения, аналогии, подмены) вновь вторгаются на музейную территорию, ибо разлагающее влияние рынка и денег - одна из важных тем отзывов, оставленных посетителями. Именно этот мотив составил основу для ностальгии по советскости в размышлениях о подарках советским вождям. Ниже мы остановимся на том, как в комментариях посетителей коррумпированные постсоветские дары противопоставлялись «подлинной искренности» выставленных подарков и самому социализму как дару, хотя в комментариях других посетителей (как и в обзорах либеральных СМИ) подношения советских лет увязывались с «неосоветской» и «имперской» идентичностью Кремля эпохи Путина.

«Эта выставка намек на то, что и Путину стали делать подарки?» - вопрошал один из посетителей. В самом деле, «где подарки Путину?» - интересовался другой. «Думаю, что не все экспонаты еще выставлены. Почему-то нет ничего из подарков времен Ельцина (восемь лет его правления). Что он, все себе оставил?» «Интересно, а где остальные подарки [Сталину] - наверное, последние “вожди” уперли в Лондон. Подарков было значительно больше, и они имели серьезную цену. Где вся ювелирка? Ворье!» Ниже следует еще одна реплика: «Согласны - ряд товарищей, которые видели все подарки [Сталину] в музее Пушкина». «Неужели не сохранились более ценные в материальном плане подарки, чем портреты из сахара и палочки из лыка?! Куда же все пропало? Об автомобилях, подаренных Л.И. Брежневу, нет даже упоминания. А действующая власть подарков не получает? Или они еще не вожди?»[17]

Возникает образ обширного ландшафта, доступного взору лишь частично и в основном остающегося скрытым. Ценнейшие вещи припрятаны или вывезены из страны, а важнейшие суждения - например о том, что пришло время подарков Путину, - проговариваются лишь намеками вместо того, чтобы декларироваться публично. Многие отзывы содержат конкретную темпоральную отсылку: нашу выставку сравнивают с экспозицией в Пушкинском музее и нескольких других музеях Москвы в 1949 году, по случаю 70-летней годовщины со дня рождения Сталина[18]. Такие сравнения делаются, как правило, с позиции очевидца. Многие из пожилых зрителей действительно посетили выставку 1949 года. Фактически, трудно найти москвича старше 60 лет, который не был бы на ней со школьной экскурсией или с родителями. На нее приезжали и многочисленные экскурсионные группы из самых разных уголков страны, направляемые трудовыми коллективами, университетами, воинскими частями. В этом разделе статьи мы взглянем на экспозицию глазами старшего поколения. Здесь, как и прежде, возраст выступает не абсолютной, но относительной категорией. Некоторым посетителям, на чьи отзывы мы ссылаемся, всего 45 лет, а иные застали советскую эпоху на ее излете, в последнее десятилетие. Но и они говорят с позиций свидетелей.

Несколько смыслов пространства выражены с помощью этих свидетельств. Противопоставление ландшафта открытого и ландшафта скрытого - лишь один из них. Другой коннотацией в этом ряду оказывается мотив измельчания масштабов истории:

«Какие великие личности стояли у руля в советском государстве. Имеются в виду, конечно, Ленин и Сталин. Нынешним руководителям до них, как до луны. Им только осиновый кол подарить»[19].

Былые вожди обретают космическое величие на фоне ничтожности нынешнего всеобщего воровства.

В то время как одним посетителям кажется, что советские сокровища были расхищены, другим сама «простота» выставленных подарков видится весьма красноречивой: «Поражает скромность подарков с материальной точки зрения, особенно по сравнению с тем, что украли у Слизки». Речь здесь о краже из квартиры вице-председателя Государственной Думы Любови Слизки, которая оказалась более состоятельной, нежели декларировала официально. Как предполагают некоторые посетители, в вынесенном злоумышленниками сейфе находились ценности на полмиллиона долларов. При этом нынешней ситуации противопоставляется не только скромность былых вождей, но и те правила, которым они, по убеждению посетителей, следовали в своей жизни.

«Все, что здесь представлено, - это искреннее выражение чувств людей, уважения к вождям. Но за какие заслуги получает дорогостоящие подарки - в золоте и бриллиантах - нынешний вождь Слизка?! Позор. Ее не обворовывать надо, а расстрелять - дармоедку!»

«Все руководители государства сдавали подарки - это международная практика. А нынче у нас даже Л. Слизка, которую обворовали на полмиллиона долларов, что составляло подарки и подношения должностному лицу, все скрыла и осталась на своем посту для получения очередных взяток».

Разумеется, не обходится и без самых широких обобщений: «Стыдно так вести себя в разворованной стране, где люди живут за железными дверями и вымирают по миллиону в год». Нынешняя Россия, по мнению многих посетителей, есть страна, где «все выставлено на продажу»[20].

Выставка о дарах неожиданно стала «лакмусовой бумажкой» для проверки современного российского общества на справедливость. Многие усмотрели в ней последний привет из «коммунистического завтра». Выставленные подарки, взятые на время из различных государственных музеев, воспринимались посетителями как дополнительное доказательство того, что они принадлежат народу и символизируют жертвенный коллективизм советского строя, при котором вожди ничего и никогда не «прихватизировали».

Теперь же «все не так», и именно поэтому посещение выставки стало «глотком свежего воздуха»:

«Я кулацкая внучка, но в советское время жила счастливо и хорошо! На выставке “Дары вождям” я как будто побывала в счастливом советском времени. Я человек беспартийный, но советский. Спасибо организаторам за то, что многим детям показали историю нашего государства».

«Спасибо, я как будто вернулся в свое детство. Я прожил в Советском Союзе 10 лет, и воспоминания самые радужные, а ведь я вырос в семье простых рабочих людей - строителя и учительницы»[21].

Что же это за «человеческие отношения», которые посетители оценили столь высоко? Речь идет об отсутствии национальных распрей («бескорыстная дружба народов», «интернационализм», «отрицание национализма»), а также отсутствии социальных барьеров, мешающих социальной мобильности («от рабочего до крупнейшего руководителя производством, от рабочего до ученого не было никаких преград»), и о доступности образования («доступ к образовательным учреждениям любого человека, проживающего некогда в дружеском Союзе»)[22].

Такое понимание советского строя рассеяно по комментариям на самые различные темы. Если некоторые выражали его в одном предложении, то другие оставили пространные автобиографические рассказы:

«Мне 76 лет. Дед был до революции дворником, бабушка прачкой. Мама - счетный работник. Прожил большую, интересную жизнь. Ленинградец во втором колене. Блокада, война, ранен, в эвакуации на Кубани. Выставка показала все, что дала нашему поколению советская власть. Начал трудовую жизнь с 14 лет, закончил в 60 лет, уйдя на пенсию. Имею два высших образования, все получил без отрыва от производства. Начал слесарем-учеником, закончил ведущим конструктором. Это все благодаря советской власти. Выставка замечательна! Пройдя по ней, прошел свою жизнь, которую считаю счастливой»[23].

Обратим внимание на любопытную подмену терминов, с помощью которых в приведенных отзывах описывается социализм, а также на то, что именно комментируют их авторы. Объектом комментариев выступает выставка, на которой экспонировались подарки советским вождям. Взору посетителей открывались именно они. Но они видят гораздо большее! Кроме представленных подарков и помимо них, посетители экспозиции видели - и комментировали - социализм как дар, который они сами некогда получили. В своих откликах они не просто подчеркивали то, что «советские времена были самыми справедливыми в социальном отношении», но и заявляли, что «советская власть дала эту справедливость» их поколению: «люди начали получать работу», в то время как «сейчас в стране безработица»; «мы получали бесплатное образование, стипендии и бесплатные обеды»; «государство дало нам возможность воплотить ленинский призыв “учиться, учиться и учиться”», хотя сегодня «образование и здравоохранение только за деньги» (курсив наш. - О.С., Н.С.-Ч.)[24].

Но бесплатное не всегда означает подаренное. Идиома «получения» работы, образования, жилья, прочих материальных благ в первую очередь ассоциируется с государственным распределением ресурсов - системой централизованного планирования, которая основывалась на принципах, весьма отличавшихся от принципов рынка. Эта форма обмена не рыночная, но, тем не менее, она и не дарообмен. Интерпретация социализма в качестве дара, сквозящая в комментариях, непосредственно отсылает к тем подаркам, которые напрямую благодарят «товарища Сталина за наше счастливое детство» и «счастливую жизнь». Здесь отсылка к идиоме - провозглашению успеха в строительстве социализма в середине 1930-х, запечатленного в Конституции 1936 года и известной фразе Сталина о том, что «жить стало лучше, жить стало веселее».

Но какое место в советской экономике дарения занимает это понимание социализма как дара? Согласно советскому дискурсу, жизнь была «лучше» и «веселее» благодаря партии и лично ее вождю. Но эта роль обозначена здесь как «ведущая» и «направляющая», но не «дарящая». Таким образом, язык дарения - это язык благодарящего за социализм. Через выражение благодарностей Сталину за счастливое детство и не менее счастливую жизнь именно даритель называет роль партии и ее руководителя даром. Подношение, поступающее снизу, - по своей сути возвращение подарка вождю - постулировало социализм в качестве изначального подарка[25].

Иными словами, сущность социализма как дара ретроспективно возникает не только в комментариях посетителей, но также и в самой практике дарения. Более того, представленные подарки выступали в качестве откликов на провозглашенные в 1930-е годы успехи социалистического строительства, они имели отношение к телеологическому видению социализма, подобному социалистическому реализму советской литературы или живописи, которые изображали социализм не таким, какой он есть, а таким, каким он должен быть. Подарки - часть хронотопа, который актуализирует это телеологическое видение, интерпретирующее социализм в качестве дара. Комментарии посетителей выставки разнятся в соответствии с той же ретроспективной логикой, что и подарки их вызвавшие, - они выстраиваются в цепочку ретроспекций. Этот хронотоп сопричастности с прошлым - с даром, сделанным в обмен на устремленный в будущее социалистический хронотоп, - вместе с тем замещает (в сознании посетителей) порочную современную версию, в которой подарок превратился в коррумпирующую взятку. Следующие строки из книги отзывов показывают эту связь времен:

Вождям подарки дарили люди
От всей души и сердец своих.
Веками люди мечтали, чтоб государство служило им.
Сбылось: и гением Ленина, своими руками
Они превратили мечтания в быль.
Спасибо Ленину, коммунистам,
Великому Сталину, большевикам.
Народ советский разбил фашистов,
Построил светлый красивый мир.
Не за горами восстановление той светлой жизни людей труда.
Уйдут в забвение шальные деньги
и грязь богатства, души кривляния и пустота
 - В.В. Тверянин, коммунист с 1959 года»[26].

Мы начали этот раздел с одного из центральных критических суждений в комментариях к выставке - о распаде, поразившем нынешнюю систему. Далее мы обратились к образам прошлого, связанным с подобной оценкой настоящего. Дискурсы о коррупции изучаются антропологами, поскольку в них усматривают один из способов воображения государства[27]. Эти дискурсы предстают средствами формирования и диффузии обобщенного образа государства как воображаемого и объективированного объекта. Наш вклад в исследование упомянутой темы - показать, что дискурсы о коррупции, подобно дискурсам о неэффективности и провале реформ, имеют четко выраженную темпоральную ориентацию: они представляют воображаемое государство в идеализированном виде якобы состоявшейся в прошлом реальности. Это случай, когда жизнь государства наилучшим образом фиксируется в идиоме «diffйrance» - то есть в одновременности отсрочки и дифференциации[28]. Дискурсы о коррумпированности настоящего противопоставлены моральной экономике, отрицающей рынок[29] и идентифицируемой с прошлым. В некоторых случаях коррупция провозглашается обычным для данного государства порядком вещей. Но здесь ее образ используется для повествования о дезинтеграции общества, в котором некогда все было по-другому.

Пока что мы фокусировали внимание на различных смыслах темпорального разрыва между социализмом и постсоциализмом. Но другие комментарии подчеркивали связь, а не разрыв между этими историческими явлениями. Вот слова одной посетительницы: «Я сама в детстве писала Сталину письмо в честь его 70-летия, так как тоже родилась 21 декабря. Поэтому я вспомнила свое детство». Другая вспоминает подарок, который сделала ее мать:

«С огромным удовольствием увидела среди подарков И.В. Сталину к его 70-летию скатерть, вышитую женами офицеров Академии им. Фрунзе. На каждом квадратике зеленого сукна вышиты различные фрукты. Один квадратик вышит моей мамой Русецкой Марией Андреевной, работавшей в годы эвакуации и до самой пенсии в детском саду Академии. Отец мой, т.е. муж Марии Андреевны, полковник Русецкий Никифор Степанович - преподаватель Академии, погиб в первые дни войны на фронте»[30] .

В подобных комментариях отражаются, используя термин Мэрилин Стратерн[30], «частичные связи» между вождем и подарками (в данном случае - фрагментами скатерти), личным посланием и эпизодами биографии человека. Другие комментаторы, как обычные посетители, так и журналисты, выстраивали взаимосвязи иного рода. С точки зрения «Радио Свобода», сам факт развертывания такой экспозиции означал, что «все это» лишь на первый взгляд принадлежит исключительно прошлому. Говоря о том, что избежать советского пафоса на выставке было невозможно, корреспондент ставит под сомнение высказывание куратора выставки Ольги Сосниной, согласно которому «главной задачей было представить не реальность, а советский миф»:

«Не удалось. Гофрированное железо окрашено в красный цвет - идеологически намертво связанный с советской эпохой. И на этом фоне в безупречно выполненных витринах, с тщательно поставленным светом, мерцают экспонаты, они кажутся одинаково значимыми и драгоценными - не важно, действительно ли это очень дорогая шашка, украшенная изумрудами, или косенький чернильный прибор, который обнизала бисером безрукая женщина, научившаяся выполнять тонкую работу пальцами ног. Пафосными кажутся даже обычные фабричной работы весы для взвешивания младенцев. […] Имперский стиль во всей красе»[32].

Описанный темпоральный нарратив задает идентичность нескольких значимых культурно-целостных пространств: выставки «Дары вождям» - Кремля - Москвы - России. Для обозревателя «Радио Свобода» очень важным было подчеркивание родства или даже тождества постсоветской и советских выставок и, mutatis mutandis, политических систем постсоветского и советского времени. Другие комментаторы вели родство дальше: «Из этой выставки можно сделать настоящий музей, - отмечал один из посетителей. - В конце концов, Оружейная палата - это тоже собрание подарков»[33]. В свою очередь, администрация музеев Московского Кремля также считала необходимым обозначить близость между советскими и царскими обыкновениями дарения. Директор музеев Кремля Елена Гагарина в предисловии к каталогу выставки и в выступлении на ее открытии также обращала внимание на эту взаимосвязь:

«В музеях Московского Кремля хранится историческая коллекция Оружейной палаты, значительную часть которой составляют дары российским царям и императорам от иноземцев и подданных. То, что в нашем музее находятся также и подарки советским политическим лидерам, известно гораздо меньше. В самом деле, “посольские дары” XVI-XVII веков многократно выставлялись и в нашей стране, и за рубежом, а традиции дарения XX века до сих пор почти не исследованы. Надеемся, что выставка и каталог заполнят этот пробел, - мы впервые предлагаем вниманию зрителей дары вождям советской эпохи»[34].

Одной из целевых групп, которой адресовались эти слова, было сообщество историков искусств и музейных кураторов, в рамках которого материальная культура, идеологически ангажированная советской доктриной, все еще рассматривается как эстетически и морально ущербная, портящая и загрязняющая «чистые» понятия «высокого искусства» и «реальной истории». Подобная позиция проскальзывала и в некоторых отзывах, оставленных посетителями:

«Выставка мне не понравилась. Не думаю, что об этом стоит напоминать людям, не думаю, что это прекрасное искусство. Поэтому не думаю, что стоит выставлять такое».

«Мне кажется, что эту выставку не стоило проводить вовсе. Ибо ее экспонаты обнажают, пусть даже частично, абсолютный примитив и духовную ущербность нашей недавней элиты»[35].

Исходя из подобной точки зрения, единственным легитимным путем репрезентации этих советских по своему духу даров становилась демонстрация через них репрессивных механизмов коммунистического режима, вдохновлявших подобное дарение власти. Не случайно, дизайнер выставки, известный архитектор и человек поколения «хрущевской оттепели» Евгений Асс, в первом варианте решения выставочного пространства предлагал использовать «лобовую» метафору противостояния власти и народа: Молоха и Демоса - высокую и непроницаемую для обычного человека кремлевскую стену. За ней размещались бы дары вождям, а по другую сторону стены - простиралось пространство воображаемых дарителей и реальных посетителей выставки, обособленных от обиталища Власти непроницаемой стеной. Аналогом предложенного видения выступало капище Молоха, ближневосточного божества, требовавшего кровавых жертв. Интересна аналогия - это же имя было использовано режиссером Александром Сокуровым в фильме о Гитлере, одной из частей трилогии о диктаторах ХХ века.

Ремарки директора музеев Московского Кремля делают проект легитимным в музейном пространстве, проводя аналогию между подарками советской и царской эпохи. Но, с другой стороны, подобный подход одновременно делает его уязвимым перед лицом обвинений в восстановлении «имперского стиля во всей его красе» - используя выражение журналиста «Радио Свобода». Любопытно, что данная фраза, завершая репортаж, остается весьма двусмысленной. К чему относится упоминание об имперском стиле: к Российской империи, Советскому Союзу, экспозиции 2006 года или нынешнему политическому режиму? Если под имперским стилем подразумевается искусство эпохи сталинского правления, то есть «сталинский ампир», то таинственная многозначность ремарки лишает ее историчности. Время словно застывает, и в этом вневременье диктаторы «встречаются» друг с другом: «А правда ли, что у вас есть клинок, который Сталину подарил Саддам Хусейн?» - спросил нас на открытии выставки один из журналистов.

«Полученные с самыми теплыми пожеланиями от наиболее жестоких тиранов минувшего века, эти подарки далеко не у каждого способны вызвать ностальгические чувства. Но теперь, после десятилетий сокрытия от глаз общественности, Кремль, наконец, решился выставить на всеобщее обозрение дары, полученные советскими вождями от почитателей со всего света»[36].

В заключение отметим, что этнографический подход к советской культуре, представленный в настоящей статье, сам соучастен конструированию топоса выставки «Дары вождям» - Кремля - Москвы - России, который вскрывает временнýю преемственность, если не идентичность, образов Российской империи, Советского Союза и постсоветской России в постсоветском сознании. Обзор «Радио Свобода» назывался «Дары вождям. Антропологический интерес к имперскому стилю». Журналист этой радиостанции интервьюировал каждого из нас, особо интересуясь тем, что побудило кембриджского антрополога заняться курированием выставки музеев Московского Кремля (мотивации куратора, представляющего сам музей, видимо, были для него самоочевидны). Мы объясняли, что подарок - классическая тема антропологии и что путем исследования даров нам хотелось отойти от «тоталитарной» прямолинейности в изучении советского общества, доминирующей в постсоциалистических репрезентациях советской истории и культуры. Мы сослались на нашу ревизионистскую линию, намеченную во введении к каталогу выставки («“Дары вождям” - выставка не о “вождях”, а о “даре” как языке взаимоотношений человека и власти в советскую эпоху»[37]). Но, увы, мы были поняты как апологеты советскости! Подобная критика высказывалась в свое время и по отношению к ревизионистской историографии 1970-1980-х годов. Ироничное замечание «Новой газеты», что на выставке «вроде бы все по Гегелю, но с поправкой на Леви-Стросса» (почему не Мишеля Фуко, аллюзии на философию которого были очевидны в дизайне одного из залов?), свидетельствует о том, что антропологический постсоциализм неожиданно стал питательной почвой как для социалистической ностальгии, так и для ориентализации России сквозь призму тоталитарной теории - аверса и реверса разменной монеты постсоветского самосознания.

Перевод с английского Андрея Захарова

1) Книга отзывов выставки «Дары вождям». Музеи Московского Кремля. 22 ноября, 10 ноября 2006 года.

2) Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики: исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. С. 334.

3) Мы заимствовали эту формулу из антропологии науки (см.: Latour B. Reassembling the Social: An Introduction to Actor-Network-Theory. Clarendon Lectures in Management Studies. Oxford: Oxford University Press, 2005).

4) См. дискуссию на эту тему: Verdery K. What Was Socialism, and What Comes Next? Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1996. P. 204-234.

6) Мы придумали этот термин применительно к выставке подарков советским вождям, но он также вполне приложим к серии выставок, которые в настоящее время планируются в музее-заповеднике «Царицыно».

7) Инсталляция включала фрагменты фильмов, сделанных на выставке подарков Сталину в 1949-1953 годах, а также на выставках подарков партийным съездам 1930-го, 1937-го и 1982 годов. О публике см.: Посыхалина М.И. Посетители-1949: в музеях Революции и Изобразительных Искусств им. А.С. Пушкина // Дары вождям. Каталог выставки / Сост. О. Cоснина, Н. Ссорин-Чайков. М.: Пинакотека, 2006. С. 290-291; Самошникова Е.И. Посетители-1949: в Политехническом музее // Там же. С. 292-293.

8) Macdonald S. Reviewing Museum Studies in the Age of the Reader // Museum and Society. 2006. Vol. 4. № 3. P. 169.

9) Книга отзывов. 27 октября 2006 года.

11) Там же. 26 ноября, 28 октября, 27 октября, 14 ноября 2006 года.

13) См.: Квасок Ю. Когда зарядили вожди… // Новая газета. 2006. 6 ноября.

14) Книга отзывов. 1 ноября, 19 ноября, 4 ноября 2006 года.

15) Квасок Ю. Указ. соч.

16) См.: Deleuze G., Guattari F. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1987. P. 14-15.

17) Книга отзывов. 27 октября, 28 октября, 21 ноября, 29 октября, 7 ноября, 17 ноября 2006 года.

18) Там же. 1 ноября, 12 ноября, 27 октября, 5 ноября 2006 года.

25) См.: Соснина О., Ссорин-Чайков Н. Археология власти / Анатомия любви // Дары вождям. С. 12-37; Ssorin-Chaikov N. On Heterochrony: Birthday Gifts to Stalin, 1949 // Journal of Royal Anthropological Institute. 2006. Vol. 12. № 2. P. 355-375.

27) См.: Gupta A. Blurred Boundaries: The Discourse of Corruption, the Culture of Politics, and the Imagined State // American Ethnologist. 1995. Vol. 22. № 2. P. 375-402; Navaro-Yashin Y. Faces of the State: Secularism and Public Life in Turkey. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 2002.

28) См.: Ssorin-Chaikov N. The Social Life of the State in Subarctic Siberia. Stanford: Stanford University Press, 2003. P. 7-8.

29) См.: Mandel R., Humphrey C. (Eds.). Markets and Moralities: Ethnographies of Postsocialism. Oxford: Berg, 2002.

31) См.: Strathern M. Partial Connections // ASAO Special Publications. № 3. Savage, Md.: Rowman & Littlefield, 1991.

32) См.: Пальвелева Л. «Дары вождям». Антропологический интерес к имперскому стилю // «Радио Свобода». 2006. 27 октября (www.svobodanews.ru/Article/2006/10/27/20061027110210953.html).

33) Книга отзывов. 27 октября 2006 года.

34) См.: Гагарина Е. // Дары вождям. С. 5.

35) Книга отзывов. 27 октября 2006 года.