«Неприкосновенный запас»: Вы работали в команде, которая защищала потерпевших на процессе против майора Дениса Евсюкова. Что показалось вам наиболее удивительным и неожиданным в этом деле - помимо, разумеется, безобразного характера самого преступления?

Ирина Хрунова: Неожиданностей было довольно много, таких, какие в рядовом деле и не встречаются вовсе. Поражал прежде всего сам факт того, что в Москве оказалось возможным такое преступление с таким большим числом пострадавших. Ведь суд признал потерпевшими двадцать девять человек: среди них были родственники убитых, раненые, а также те, в кого обвиняемый стрелял, но не попал. Майор, как известно, был нетрезв, но пули пролетали очень-очень близко: есть, к примеру, потерпевший, у которого одна пуля застряла в ботинке, а другая - в воротнике куртки. Удивительно, но позиция органов предварительного следствия в данном случае, несмотря на всю свою жесткость, была принципиально правильной. У нас принято считать, что органы следствия в России давно перестали работать, как им полагается, - за исключением тех редких случаев, когда есть прямое указание начальства, желательно из Кремля. Здесь же следователи сработали на редкость профессионально, так что я больше не желаю слушать разговоров о том, будто следствие у нас вообще нормально работать не может.

«НЗ»: Но как тогда понимать поступавшие от команды адвокатов странные заявления, согласно которым из дела якобы исчезали улики? Одно время говорили даже о пропаже пистолета подсудимого.

И.Х.: Поскольку громкие дела всегда привлекают широкое внимание средств массовой информации, их всегда сопровождают разного рода «прилипалы», и любая их бредовая идея тут же становится сенсацией. В ходе процесса возникали какие-то странные люди, называвшие себя, например, «православными юристами» и выдвигавшие, скажу мягко, интересные, но ничем не подкрепленные идеи. История о пропаже пистолета - из той же серии. В действительности пистолет, конечно, имеется. Да, на нем нет отпечатков пальцев, но у меня есть своя версия того, куда они делись, и она не криминальная: поскольку оружие у Евсюкова пришлось выбивать и вырывать, отпечатки просто смазали. Но, заметьте, наличие или отсутствие отпечатков ничего для такого дела не меняет: никаких сомнений в том, что пистолет был у майора в руках, не оставалось, так как имелась, в частности, видеозапись.

«НЗ»: А что вы скажете об отношении самой милиции к этой истории?

И.Х.: Вот что меня по-настоящему удивило, так это позиция некоторых представителей государства - начиная с генерал-полковника Владимира Пронина. Вместо того, чтобы просить прощения перед жителями Москвы, покой которых он был призван защищать, начальник московской милиции после преступления высказался в том духе, что Евсюков - хороший милиционер. Потом, разумеется, было сказано, что журналисты вырезали слова из контекста, но это неправда. Само Министерство внутренних дел до сих пор отказывается признавать какую-либо собственную вину за деяния своего майора. Вот это удивительно! Один из генералов, который продвигал его по службе, сказал в суде, что несет моральную ответственность за содеянное Евсюковым, но ничего из того, что ожидали потерпевшие, в отношении них не было сделано. Из троих моих пострадавших лишь один получил двухнедельную путевку в ведомственный санаторий МВД - залечивать раны. Но этим все и исчерпалось: ни извинений, ни денежных компенсаций не последовало. А это, заметьте, резонансное дело с большим количеством пострадавших. У одного мальчика, например, пуля сидит рядом с сердцем, и доктора боятся ее трогать - но даже в этом случае потерпевшему не хотят предоставлять хоть какую-то помощь.

«НЗ»: А что вам мешало в работе больше: то, что общество осудило Евсюкова заранее, или то, что власти не помогали должным образом?

И.Х.: Что касается уголовного дела, то оно не представляло каких-то сверхъестественных сложностей, поскольку, ознакомившись с ним, я поняла, что оно выполнено качественно и проблем с представлением в суде доказательств у меня не будет. В том, что Евсюкова осудят, по большому счету, не было никаких сомнений. Тут есть вопрос о сроках, но он из другой серии. Между прочим, основная борьба вокруг приговора только начинается: сейчас я обращаюсь в суд с иском о компенсации морального вреда государством - главное противоборство развернется как раз вокруг этого пункта. Именно в этом вопросе со стороны представителей власти можно будет ожидать сильнейшего противодействия.

«НЗ»: То есть до этого никто не препятствовал вашей работе?

«НЗ»: Как устроена команда адвокатов? Сколько в ней человек и как распределяются компетенции между вами? Есть ли главный адвокат или все равноправны в этом деле?

И.Х.: Согласно закону, потерпевшие могут иметь в процессе своих представителей. У нас в деле были три таких представителя: я работала с тремя потерпевшими, а других представляли адвокаты Игорь Трунов и Людмила Айвар. Среди нас не было ни главных, ни второстепенных - каждый работал в отношении своих клиентов.

«НЗ»: Почему некоторые из адвокатов делали заявления для прессы чаще, чем другие?

И.Х.: Наверное, им было, что сказать, или они считали, что им есть, что сказать. Я крайне негативно отношусь к различным домыслам, не подкрепленным материалами уголовного дела. Мы все - взрослые люди, и, если у нас есть доказательства, если имеется нечто, что можно представить следствию, - значит, надо именно это и делать, а не общаться с журналистами. Я недавно побывала на ток-шоу, в котором участвовали два бывших сотрудника Евсюкова, им уволенные. Один из них в эфире рассказал историю о том, как некоторое время назад Евсюков, находясь в кафе, якобы начал стрелять и попал кому-то в ногу. Бывший милиционер добавил также, что теперь готов об этом заявить официально. Но у меня, если честно, подобная информация вызывает только неприятие, и я объясню почему. Если простых граждан, которые из-за недоверия или правовой безграмотности не идут в милицию, еще можно как-то понять, для бывшего сотрудника МВД подобное поведение не простительно. Зная о том, что Евсюков нарушил закон, его коллега должен был не журналистам об этом рассказывать, а в суд идти. Именно об этом я ему и сказала во время телепередачи. Одним словом, предпочитаю доверять только той информации, которая подкреплена доказательством.

«НЗ»: Вы сказали, что сторона обвинения в деле Евсюкова справилась со своими задачами безукоризненно. Но вы не упомянули суда; он сработал менее качественно?

И.Х.: Суд выполнил свою работу достаточно хорошо; председательствующим у нас был заместитель председателя Московского городского суда, а это само по себе говорит о высоком качестве приговора. Хотя, по моему мнению, рассуждать о «хорошей работе» в отношении суда не совсем правомерно: ведь правильный, идеальный суд только разбирает те доказательства, которые ему представляют обвинение и защита. Да, у нас представление о суде немного деформировано, и это не удивительно. Зачастую, если прокурор не может представить доказательств, то, вместо того, чтобы использовать это в пользу подсудимого, наш суд сам начинает помогать прокуратуре в поиске таких доказательств, вытягивая дело на приговор. Но в данном случае ничего подобного, безусловно, не было. Суд ждал, что ему представит защита и что представит прокуратура. Все стороны получили возможность высказаться в полном объеме, все происходило строго, четко и в соответствии с законом.

«НЗ»: О защите Евсюкова вы что-нибудь можете сказать? Она работала профессионально?

И.Х.: Федеральный закон «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» запрещает мне комментировать действия коллег. Отмечу лишь одно: я считаю, что у Евсюкова была реальная возможность получить менее строгое наказание, однако он не воспользовался этим шансом. Наличие смягчающих обстоятельств позволяет смягчить приговор; к числу таких обстоятельств относятся признание вины и раскаяние, стремление загладить вред, причиненный потерпевшим, в том числе и материальный, помощь следствию. Все перечисленное - как раз те смягчающие обстоятельства, которыми Евсюков не воспользовался. Если бы он сделал это, у него появилась бы возможность получить не пожизненное заключение, а конкретный срок. Мои потерпевшие - отвечаю только за своих троих - были глубоко возмущены тем фактом, что Евсюков не признал своей вины в отношении того, что он в них стрелял. Именно поэтому они и просили о наказании, связанном с пожизненным лишением свободы. Мы долго это обсуждали; они были в шоке от того, что человек, очевидность действий которого была зафиксирована камерами наблюдения, упрямо утверждал на суде, что он в них не стрелял.

«НЗ»: С вашей точки зрения возможен пересмотр этого приговора?

И.Х.: Нет. Точнее, он возможен в принципе, у защиты есть право его обжаловать, но я практически уверена, что приговор в процессе кассации устоит, поскольку кассационная инстанция отменяет приговор только в случае обнаружения в нем ошибок. Но здесь их просто нет.

«НЗ»: Подытоживая общественный резонанс дела, что вы могли бы отметить? Какое-то воспитательное значение для общества или для власти оно имело?

И.Х.: Безусловно. Я с 2001 года работаю по делам о милицейском произволе; за этот период у меня были уголовные дела, где сотрудники милиции били, пытали, издевались, выколачивали показания, и критическая масса таких дел всегда оставалась очень весомой. Все опросы сегодня говорят о том, что наше общество не доверяет милиции в принципе - оно просто боится ее. Но если, скажем, в Польше, где после ухода коммунистов отношение к милиции было почти таким же, теперь население начало относиться к полиции совершенно иначе, то у нас подобного поворота не произошло. Дело Евсюкова, по-моему, сдвинуло эту глыбу с мертвой точки; именно после него руководство страны всерьез заговорило о реформировании милиции.