Картины мира весьма многообразны. Центром мировоззренческой картины выступает мировоззрение. Его базисные параметры включают, как минимум, три картины: картину мира в целом, подобную ей обобщенную картину человека и картину (модель) отношения человека с миром, человекомирное отношение или просто мироотношение.

Понятие бытия выступает средоточием философской картины мира. В соответствии с традицией истории философии, начинающейся с первых мыслителей античности, бытие определяется субстанционально, в дальнейшем оно идентифицируется с категорией материи, служащей для обозначения первичной к сознанию объективной реальности; говорят, что в мире нет ничего, кроме движущейся материи в значении единственной и последней объективной реальности – не в том смысле, что она уже познана до конца, а в том, что кроме неё нет, и не может быть, другой, что у бытия нет и не может быть начала, что последнее есть только у сущего, каждого нечто или чтойности, а бытие единит собой все, держит все сущее в единстве. Материя это не частнонаучное понятие, а «философская категория»[1], которая не может «устареть», ибо выражает суть философии материализма (оппозиционной к философии идеализма в его различных формах, включая эклектику с вульгарным материализмом), настаивающей на первичности сознания; такой подход является обобщенным выражением постановки и разумного (сегодня накопились и неразумные, предрассудки) решения основного вопроса философии. Своими корнями он уходит в процесс культурной эволюции мировоззрения, переходящей от мифологического через стадию  религиозного к собственно философскому мировоззрению[2].

Подмена бытия как философской категории теми или иными частными понятиями (так, студенты вузов до сих пор подменяют философскую категорию представлениями о веществе; идеалисты – понятием материала) оборачивается подменой философского мировоззрения разного рода «поделками» и «подделками». Укажу на механицизм XVIII столетия, на преодоление которого человечество затратило много усилий, придя к выводу, что нельзя абсолютизировать то или иное сущее, превращая его в субстанцию, в статусе которой и выступает философская категория материя. В прошлом источником таких подделок были те или иные понятия естественных наук, ныне они нередко заимствуются из гуманитарных наук (постмодернизм) или вообще их источник лежит за пределами частных наук. Объединяющим все эти варианты конструирования является гипостазирование. Его можно проиллюстрировать на примере улыбки чеширского кота, которая, согласно сказочному сюжету, «оставалась» и после исчезновения самого кота. Во вне игровых, серьезных картинах мира гипостазирование ведет к тому, что Ф. Бэкон именовал идолами или призраками мышления, а сегодня называют симуляцией и симулякрами.

Человеческая история также не может отчуждаться от бытия и его изменений, в которых она возникает как особая сфера реальности. С ее гипостазированием мы сталкиваемся в радикальных мировоззренческих концепциях конструктивизма, отвергающих первичность бытия. Примером может служить концепция Бенно Хюбнера[3]. Такого рода подходы и модели есть попытки самоутверждения человека как субъекта-без-бытия, в качестве особого образования субъекта-субстанции. Присущий им активизм-конструктивизм претендует выйти за границы постановки и разумного решения основного вопроса философии, прежде всего, ее первой, онтологической стороны. Идеализм пытался и до сих пор пытается выдать сознание за аналогичное образование в виде субъекта-субстанции. Ныне на подобный статус пытается претендовать человек, вооружающийся достижениями науки и техники, приспосабливая их на службу радикальному конструктивизму, не считающемуся с бытием, во всем усматривая лишь материал своей деятельности, игнорируя субстанциальность бытия. Это значит, что радикальный конструктивист отвергает бытие и его диалектику. Согласно М. Хайдеггеру[4], он вырос из «технэ» Платона и Аристотеля. Их подход отличается от народного «технэ», которое было и осталось непосредственно вплетенным в бытие и его изменение. «Технэ» Платона и Аристотеля не признает таких «ограничений», оно стремится освободиться от них, чтобы распространить  свои формы мышления и действия вообще на все существующее; не только на всякое сущее, но и на само бытие, чтобы отвергнуть его первичность, отдав последнее «в руки» деятельности (в отечественной литературе позиции радикального конструктивизма занимал, например, Г.П. Щедровицкий).

В настоящее время такого рода конструктивистские картины мира все шире распространяются в России, распространяются на трактовку познания. Противодействие им предполагает формирование мировоззренческой картины на базе принципа единства, взаимосвязи бытия и истории: ведь история предполагает бытие, а бытие без истории неполно. Как верно подметил М.К. Мамардашвили, «историю, как и мысль, нельзя начать. В ней можно только быть. История, как и мысль, обладает очень странным законом. В абсолютном смысле слова не существует некоего абсолютного начала мысли или начала истории – мы никогда не находимся в положении, которое очень часто описывается как положение выбора. Вот якобы мы стоим перед рекой и думаем: бросаться в реку или не бросаться… На самом деле принцип Гераклита гласит: каждый данный момент мы уже в реке»[5], в реке истории.

В философской литературе доминирует или «синкретичное» определение бытия или обращение к той или иной его форме, «части» (так, в «Бытии и времени» М. Хайдеггер в значительной мере ограничивает его исследование временем, вплоть до готовности к инверсии между бытием и временем; время претендует на статус наиболее фундаментального понятия, а трактовка бытия попадает в зависимость от времени; правда, в «Что зовется мышлением?» он возвращается к досократовской традиции признания бытия основополагающим, соответственно время выступает как атрибутивный уровень характеристики бытия). Можно говорить об односторонности обоих подходов. Для их преодоления необходим переход к трехуровневой характеристике бытия (учитывающей их позитивные и негативные результаты). Во-первых, бытие раскрываются на уровне субстанции, вещи самой по себе, когда формируются альтернативные картины мира материалистов и идеалистов. Во-вторых, нужно выделить атрибутивный уровень бытийных характеристик, которому соответствует атрибутивная «модель объекта»[6], ибо мы всегда осмысливаем действительность онтологически, из «двусложности», единства бытия и сущего; соответственно, из «союза» философии и науки. На этом уровне появляется противостояние диалектики и метафизики, в разработку которых вклад внесли как материалисты, так и идеалисты, как философы, так и ученые. Третьим является собственно исторический уровень определения бытия в философии истории, имеющей дело с бытием человека, оно есть деятельность людей, преследующих свои цели.

Выделение трех уровней присуще интуиции Гегеля. Он признает противостояние материализма и идеализма, значит, субстанциональную характеристику бытия, разделяя идеалистическую картину. Далее, он характеризует бытие, рисуя картину противоположности диалектики и метафизики, полученную путем переосмысления аристотелевского понимания метафизики как «первой философии»; Гегель рассуждает здесь в ключе перехода от субстанции к атрибутам, он учитывает сущности разных порядков, необходимость различения иерархичности бытийных характеристик в философской онтологии как основополагающем, относительно самостоятельном аспекте философии, органически взаимосвязанном с ее другими сторонами, пронизывающем ее основные разделы. Во-вторых, Гегель, размышляя о переходе от субстанции к субъекту, характеризует бытие как человеческую деятельность, в рамках философии истории. В современных исследованиях Гегеля (и К. Маркса), нередко бытие-как-историю односторонне выпячивают, философию истории отделяют от взаимосвязи (и перехода) субстанциального и атрибутивного уровней при определении бытия[7].

Эти изменения, внесенные Гегелем в философскую онтологию, переход от субстанции к атрибутам позволили выделить различные исторические формы противоположности диалектики и метафизики. Современная эпоха демонстрирует уже третью историческую форму противоположности диалектики и метафизики как противоположность диалектики классической (с приоритетом восхождения над нисхождением) и негативной (наоборот, с приоритетом нисхождения над восхождением). Первая форма метафизики в гегелевском смысле слова гносеологически игнорирует всеобщую связь и развитие бытия, вторая признает, но искажает их сущность и законы. Третья онтологически предумышленно относится к ним отрицательно. Вопреки тому, что только развитием бытия, следовательно, оставаясь в границах мировоззренческой картины, с учетом всеобщих связей мира и его развития, обновления мы можем извлечь то, что «есть»[8]; значит, человеческие деятельность, творчество, мышление, порождаемые именно развитием бытия, материи становятся его внутренними детерминирующими факторами, обеспечивающими, определяющими, детерминирующими его дальнейшее развитие, они, даже человеческая игра, пролонгируют развитие бытия.

Сторонники же негативной диалектики фактически отчуждают себя от этого процесса развития, впадают в субъективизм, на возможность которого указывал уже Гераклит в своем учении о логосе и отпадении, отчуждении от него «спящих»; это отчуждение М. Хайдеггер переосмыслил как «забвение бытия»; оно предстает как «заключение бытия в скобки» (Э. Гуссерль), как пробле(те)матизация бытия, как отказ от «естественной установки» (Н. Гартман), как универсальное сомнение в существовании объективной реальности, и т.п. Учитывая сказанное, можно утверждать, что, разумеется, не диалектика, а негативная диалектика прокладывает дорогу учениям о небытии, к так называемой нигитологии в философской онтологии, нарушая нормы мировоззренческого определения бытия и впадая в гипостазирование при формировании различных картин мира.

Метафизика=негативная диалектика, имея антионтологическую заостренность, действительно ведет нас в небытие, ведет по пути вырождения, будучи выражением нашего неразумия; в этот антибытийный контекст пытаются также встроить деятельность, творчество, игру – в форме не полезной, а бесполезной и/или вредной деятельности, творчества, игры. Так, постмодернисты пишут о безумии, бессмыслице и т.п. «вещах», которые производит современное западное общество. Ж. Делез и Ф. Гваттари, указывая на «шизоанализ», утверждают, что современное западное общество «производит шизофреников  так же, как шампунь Dop  или  автомобили Renault, с тем  единственным различием, что шизофреников нельзя продать»[9].

Корни негативной диалектики лежат в абсолютизации, гипостазировании  частнособственнической экономики и зависимой от нее технологии, все еще определяющих характер борьбы за существование в истории людей.

Метафизика (= негативная диалектика) несет в себе возможность (реальную опасность, угрозу) антропологической катастрофы…