Человек традиционного общества был свободен в рамках рода, полиса. Он был равноправным членом общины, если только был свободнорожденным. Общество заботилось о его здоровье, питании, прохождении всех стадий мужания, инициаций.
Горцы Кавказа знали в прошлом институт аталычества. Аталык учил своего «къана», т.е. воспитанника, всему, что знал. Институт аталычества скреплял роды: воспитываемый и воспитатель, люди разных родов и положения навечно становились родными, взаимно обязанными друг другу.
За пределами рода или полиса свободнорожденный становился потенциальным рабом. Можно было избежать рабства только тогда, когда в соответствующем месте имелся «кунак», «айгва», «благъэ», т.е. близкий друг. Куначество спасало от рабства и путешественников. «По уходе гостя хозяин провожает «конака» – чужестранца до другого гостеприимного крова охраняет его и, если потребуется, то отдает жизнь, как самый преданный друг» [1].
Спокойствие рода поддерживалось и регулировалось обычаями прошлого. По «законам гор и дедов» судили человека за убийство, за кражу внутри рода, за кровосмешение, за оскорбление старших, за нарушение обычаев и традиций. При этом процесс выбора наказания тянулся до тех пор, пока все члены суда не приходили к единому мнению. Судили преступника представители всех родов: и потерпевшего и преступника, а также люди из третьего рода.
Суд, совершенный только членами одного рода, считался недействительным. Совершенное преступление можно было считать деянием и против своих сородичей, ибо они несли за это такую же ответственность, что и совершивший.
Самое страшное наказание для человека традиционного общества – это изгнание этого человека из рода. Исключенные из рода за нарушение табу, кровосмешение, за кражу внутри рода чаще всего продавались в рабство. Ушедшие от возмездия преступники становились «абреками». Абрека мог убить любой человек, не ожидая в ответ возмездия. Отказ рода от своего члена – это тяжкий удар по последнему. Вместе с тем, любой человек, зашедший в дом, мог просить защиту и покровительство и получал его. И все время, пока он находился на территории покровителя, никто не смел его трогать. В ХIХ веке этот обычай несколько видоизменился. Так не пользовался правом гостеприимства убийца, или похититель помолвленной невесты или замужней женщины, или совершивший противоестественный грех. Изгою, чтобы стать членом нового рода, надо было затратить неимоверные усилия. Чтобы быть принятым в род, необходимо было во времена матриархата согласие всех женщин, а позднее – согласие всех мужчин рода. Принятие в род завершалось особой церемонией молочного побратимства [2]. С ХIХ века появляются другие формы родства. Так, чтобы вступить в род, надо было просто купить тавро (дамыгъэ, тамго) рода.
Одним из важных социальных регуляторов древнего общества являлся обычай кровной мести. Месть была ответной реакцией на убийство. Древнему человеку казалось, что душа убитого просит мщенья, и только отомщенье успокоит его душу.
Еще древними обычаями была установлена плата за кровь – своеобразная «вира». В XIX в., чтобы остановить кровную месть (тянувшуюся от поколения к поколению и передававшуюся как наследство), устраивали церемонию молочного побратимства, или же виновная сторона воспитывала ребенка из рода пострадавшего. Мстили не только за пролитую кровь, но и за оскорбленную честь.
Лишенного чести считали лишенным жизни, ибо это было состояние гражданской смерти для оскорбленного.
Средневековое мышление считало, что бесчестье человека не-знатного на нем самом и завершалось, а бесчестье благородного распространяется на весь его род, ибо «чернит доброе имя ушедших, тревожит души мертвых, ранит чувства живущих и портит кровь еще не рожденных. Но понятие чести было развито у всех людей всех сословий. Верность чести – «ось», на которой вращается не только христианский мир, но и все миры, составляющие вселенную. На представлении о чести зиждется достоинство человека и все высокое в человеческой жизни. Честь вдохновляет человека на благородные и самоотверженные поступки» [3].
В традиционных обществах большое значение придавалось фетишизации пищи. До начала и после окончания пахоты, сева, уборки урожая, во время похорон, свадеб члены рода совместно приготавливали и поедали пищу. Считалось, что эта пища скрепляет их род и что она в этот момент есть божество. Во время этих совместных трапез обсуждались дела рода, снималось отчуждение между его членами, и пища эта называлась «не становись чужим».
Каким бы делом не занимался человек, где бы он ни был, если он услышал скорбную весть о смерти сородича, то оставлял все свои дела и спешил проститься с умершим.
Таким образом, мы видим, что вышеперечисленные установки родового общества поддерживали и направляли горцев Кавказа. Они же давали ему оптимистический взгляд на мир, идеалы поведения.
Литература
1. Адыги, карачаевцы и балкарцы в известиях европейских авторов XIII-XIX веков. – Нальчик, 1974, с. 50.
2. Нарты. Абазинский народный эпос. – Черкесск, 1975, с. 83, 220.
3. Пидаль Р.М. Избранные произведения. – М., 1961, с. 654-665.