Является ли автором «коперниканской картины мира» Коперник? Странный вопрос, могут подумать уважаемые коллеги. Предлагаю однако не спешить с очевидным ответом и взглянуть на затронутую ситуацию несколько более дотошно и скрупулезно, чем это стало принятым.  Ведь благодаря этому в привычной картине «коперниканской революции» можно заметить и выделить значимую, но все еще остающуюся «в тени» особенность, скрыто свойственную, как выясняется, и другим хорошо известным научным революциям.

Как мне представляется, научный поиск особо привлекателен возможностью участия в радикальном обновлении видения мира. Этапные события подобного рода для науки столь важны, впечатляющи и вдохновляющи, что соответственно и истории научного познания пишутся прежде всего как летописи подготовки подобных исключительных событий и их осуществления.

С легкой руки Т. Куна такого рода переломные моменты в динамике научного поиска стало общепринятым и удобным фиксировать как «научные революции», связанные со сменой доминирующих парадигм, т.е. принятых образцов выделения и разрешения возникающих в ходе исследования задач. Вполне естественно, что в силу отмеченной особой значимости научных революций вводящая их концепция Куна даже на общеметодологическом уровне получила разнообразное и весьма активное наполнение, уточнение и развитие. Критической оценке и переосмыслению, детализации подверглись практически все основные понятия этой концепции.

И все же пока в тени пребывает одна весьма серьезная, связанная с моделью Куна странность, на которую и хотелось бы обратить внимание коллег. Само существование данной странности прямо свидетельствует о том, что сложившийся образ «научных революций» обладает значимой неполнотой. Речь же в этом случае идет о следующем.

Скажем, обратимся к уже затронутому примеру классического переворота в науке, с систематического анализа которого начинал и сам Кун, т.е. рассмотрим подробности «коперниканской революции». Из самого названия произошедшей перемены сразу ясно, что честь данного существенного вклада в научное познание мира принадлежит Николаю Копернику. Однако удивляет следующее.

Сравнивая то, что предложил в качестве модели мира Коперник,  и то, что преподается ныне как устоявшаяся «коперниканская» (по умолчанию) картина нашей солнечной системы, легко обнаружить существенное отличие того и другого. Так, Коперник, подобно Птолемею, использовал в своей работе идею эпициклов (малых дополнительных орбит для планет), которых ныне не встретить ни в одном общем (не историческом) описании нашей солнечной системы. Кроме того, Коперник исходил из кругового вращения планет вокруг солнца, хотя сегодня учат тому, что движение происходит по эллиптическим орбитам. Наконец, великий польский астроном вводил для Земли специальное, «третье движение», позволявшее объяснить смену времен года. Это движение, по его мысли, дополняло орбитальное перемещение и вращение Земли вокруг своей оси. Но теперь не требуется и этот элемент концепции Коперника.

Словом, модель солнечной системы Коперника была весьма несовершенной и очевидно непохожей на ту, что стала канонической, т.е. вошла в учебники (что по Куну[1], и является свидетельством обретения научной разработкой парадигмального статуса). Так что именование произошедшего прорыва «коперниканской революцией» пока невольно затушевывает то существенное обстоятельство, что привычное для нас гелиоцентрическое видение мира было сформировано вообще-то не Коперником, а его последователями. И соответственно сделано это было заметно позже, нежели появилась собственно основополагающая книга польского астронома «О вращении небесных сфер» (1543 г.).

Разумеется, все это отнюдь не умаляет важнейшего вклада Коперника в становление современной астрономии, поскольку именно с ним связан переход от геоцентризма к гелиоцентризму, так что его последователи модифицировали и уточняли все же новаторскую позицию именно Коперника. Однако упомянутая странность свидетельствует и напоминает о том, что научная революция – это для профессионального сообщества совсем не мгновенное переключение видения мира, а процесс, растянутый во времени и, более того, как будет показано далее, имеющий довольно внятную и характерную стадиальную структуру.

Может показаться, что снятие недостатков первичной «сырой» концепции, лишь со временем приобретающей статус парадигмальной – это просто то, чем и занимается последующая «нормальная наука». Однако это не так, поскольку на стадии нормальной науки пересмотром парадигмы уже не занимаются. Ее принимают и на этом основании выстраивают вполне урегулированную в основаниях, устойчивую и в этом смысле рутинную, «стандартизированную» работу. Более того, саму парадигму при этом начинают заботливо и упорно оберегать.

Как убеждает поднакопившийся историко-научный опыт, продуктивнее поразмышлять над тем, что научная революция – это самостоятельный процесс, имеющий достаточно выраженную и ограниченную локализацию во времени, а не перманентное состояние научного поиска после принятия некоторого принципиально нового образца исследовательской работы.

Если вновь вернуться к коперниканской революции, то посчитав за ее естественное начало выход в свет книги Коперника, можно достаточно определенно утверждать, что свой современный, узаконенный «канонический» вид она приобрела благодаря деятельности Г. Галилея и И. Кеплера. Причем вклад последнего в формирование и утверждение новой, гелиоцентричной, парадигмы в астрономии настолько принципиален, что о нем в  XIX веке писали следующее: «… этот исключительный и великий гений соединял в себе условия, необходимые для приведения к счастливому концу начатого Коперником дела, к созданию новой астрономии»[2].  И далее: «Кеплер дал, в сущности, полную теорию планет, так что к ней почти не оставалось ничего прибавить; и до сих пор, через двести пятьдесят лет, она излагается в учебниках в таком виде, какой дал ей Кеплер»[3].

И надо сказать, речь идет о вполне солидарной оценке, т.е. общем профессиональном признании того, что «… именно Кеплер завершил гелиоцентрическое учение»[4] К этому стоит добавить, что окончание этой стадии научной революции ознаменовалось вполне внятной «точкой». Именно Кеплер издал «Очерки коперниканской астрономии», – «первый учебник новой астрономии, в котором Солнце занимало место, указанное Коперником, а Марс и другие планеты, включая Землю, а также Луну и открытые Галилеем спутники Юпитера, подчинялись выведенным Кеплером законам движения планет»[5]. Книга издавалась по частям (в период 1618, 1620 и 1621 гг.).

Особый интерес вызывает то обстоятельство, что подобная же «ступенчатость» научной революции просматривается и в других ситуациях значительных переломов в научном познании. Скажем, можно обратиться к такому выдающемуся событию, как появление книги И.Ньютона «Математические начала натуральной философии», которая «явилась поворотным пунктом всех работ по механике и небесной механике в течение последующих двух веков»[6]. Стало вполне привычным считать, что классическая механика, которую осваивают и используют сегодня – это то, что даровал нам гений Ньютона, благодаря которому и состоялся переворот в существовавшем видении мира. Но это так и не так одновременно.

Дело в том, что свою механику автор разрабатывал на основе созданного им же особого аналитического метода, названного Ньютоном методом исчисления флюксий. Однако изложение механики в «Началах» построено совсем иначе. Все выводы обосновываются и представляются с помощью «синтетико-геометрического метода», который «не был, вообще говоря, адекватным явлениям динамики, поскольку требовал, как правило, индивидуальных построений, приспособленных к каждой задаче в отдельности»[7]. В результате даже великий Эйлер, взявшийся в свое время за освоение труда Ньютона, был вынужден констатировать, что книга далека от должной ясности и очень трудна для использования при решении практических задач. Как следствие, Эйлер занялся основательным переписыванием сделанного Ньютоном, переработав его синтетико-геометрические доказательства и построения в аналитические и существенно дополнив классическую механику новыми методами исследования ее проблем. В результате эксперты уже в наше время отмечают, что «заслуги Эйлера в создании современной науки могут быть сравнимы только с заслугами Ньютона. Весь аппарат классической механики, включая формулировки основных ньютоновских законов движения, мы изучаем, пользуясь эйлеровской трактовкой»[8].

Таким образом, в двух рассмотренных принципиальных по значимости для науки случаях научные революции предстают действительно не простым быстро протекающим сдвигом или переключением внимания научного сообщества с одного образца деятельности на другой, но более или менее продолжительным процессом, у которого вполне отчетливо просматриваются характерные стадии (например, стадии начала и завершения научной революции). Правда, более пристальная оценка происходящего ведет к убеждению, что стадийную структуру научных революций, видимо, точнее и продуктивнее представлять все же не двухступенчатой, а более развернутой. Она сложнее и еще интереснее, чем это было показано, так что эту многоэтапность стоит специально артикулировать внятным образом.

Поскольку термины «стадии» и «этапы» порой встречаются при описании общей динамики научного знания (скажем, для переходов «преднаука – наука» или даже для ступеней изменений в пределах только нормальной науки), то для узнаваемости предлагаемой в этих заметках модели научной революции ее временн’ые отрезки, связанные с решением какой-то определенной общей задачи научного познания, я буду выделять далее как «фазы» научной революции.

Итак, как представляется, разворачивающийся во времени процесс научной революции имеет следующую основную фазовую структуру:

Стартовая фаза научной революции

Это временной отрезок в динамике научного познания, на котором перестают продуктивно работать прежние, ставшие привычными познавательные установки и потому обостряется задача выработки нового видения исследуемой области явлений. По факту речь идет, конечно же, о «кризисной науке» в концепции Куна. Однако несмотря на то, что в этой признанной концепции кризисная наука выделена в отдельную, в известном смысле «большую», стадию динамики научного поиска (наряду с периодами преднауки, нормальной науки и временем научной революции) я бы отнес это особое (по сути, уже внепарадигмальное) состояние научного познания к стартовому этапу самой научной революции.

Ведь именно в это время формируются условия для нового познавательного импульса. Проблемы, сдерживающие продвижение познания вперед, предстают в особо заметном, рельефном виде, тем самым начиная наряду с имеющимся значимым «фоновым» знанием определенным образом канализировать познание, порой порождая параллельные открытия. В то же время познавательная деятельность становится очень креативной и свободной как никогда. Прежние когнитивные ограничения (строгости, доказательности, допустимости) существенно ослабляются. В результате порождается концептуальный массив, из которого в конце концов и суждено со временем кристаллизоваться новой парадигме.

Фаза рождения протопарадигмы

Это временной отрезок научной революции, на котором появляется работа, содержащая главные познавательные установки будущей парадигмы. Период настолько значимый для науки, что обязан быть выделенным специально.

Правда, как было показано, на этом этапе речь точнее вести о введении в научный оборот  скорее лишь прообраза будущей парадигмы, что точнее было бы зафиксировать в качестве «протопарадигмы». Так, концепция Коперника, предполагавшая подвижность Земли и центральное положение Солнца, содержала принципиальные моменты утвердившегося позже гелиоцентризма, но, как отмечалось выше, на пути к будущему блистательному парадигмальному состоянию и виду ей пришлось пройти заметную дополнительную «огранку» и «доводку».

И еще одно попутное уточнение. Почему собственно гелиоцентристская революция в астрономии связана с именем Коперника, но не, например, с Аристархом Самосским, высказавшим аналогичную позицию много раньше? Да и опередил Коперника он отнюдь не один. Известны сходные мысли и у других древних мыслителей.

Важную подсказку на этот счет можно найти в работах, скажем, оценивающих научную революцию, произошедшую в XX веке в геологии. Этот перелом в познании – переход к  «мобилизму», т.е. к признанию горизонтальной подвижности континентов, связывают прежде всего с именем А. Вегенера и с его концепцией «дрейфа континентров». Однако, как отмечается и в этом случае, сходные соображения высказывались и задолго до данного немецкого ученого.

Принципиально однако то, что прежние догадки совсем не выступали предметом особого, специального и вполне основательно аргументированного рассмотрения (что характерно для работ ученых, признанных революционерами в науке). У предшественников сходные идеи заявлялись лишь попутно, мимоходом, «тихими голосами»[9].

Разумеется, для востребованности подобных революционных научных работ в свою очередь очень важна так же общая зрелость ситуации, обеспечивающая новые взгляды достаточным поддерживающим материалом и возможностью развития последующей работы на новом познавательном фундаменте. Хотя на практике это может быть отнюдь не простым постепенным продвижением протопарадигмы к нормальному парадигмальному состоянию, о чем свидетельствует существование следующей фазы научной революции.

Фаза критической оценки и доработки протопарадигмы

Это этап научной революции, на котором научное сообщество подвергает заявленную протопарадигму пристальной профессиональной оценке. Частично оценка предстает в виде выявления в представленной протопарадигме неясностей и слабостей. Скажем, в связи с гипотезой Коперника возникли конкретные вопросы следующего рода. Почему при годичном движении Земли положение (параллакс)  звезд на небе не меняется? Почему падающие тела несмотря за движение Земли падают отвесно, а не поотстав от вращающейся поверхности планеты? Озадачили и другие вполне внятные проблемы, связанные с предложенной системой мира.

Надо сказать, это морально-психологически трудный период для автора новации, поскольку критически оценивается вполне уязвимая «протопарадигма», первичная версия нового видения мира, а не отработанный, собственно парадигмальный его вариант. Однако на этом же этапе одновременно оценивается перспективность концепции и ее  способность к модификации при снятии возникших вопросов.  Поэтому, говоря о Копернике, мы обычно одновременно вспоминаем его последователей и продолжателей Галилея и Кеплера. И все же в целом, даже «в конце XVI в. имя Коперника появлялось в научных книгах лишь при упоминании о его якобы неудачной попытке возобновить учение Аристарха Самосского»[10].

В свою очередь гипотеза «дрейфа континентов» Вегенера в подобной же фазе динамики геологического познания удостоилась ярлыка «дикая фантазия Вегенера»[11]. Концепция казалась настолько несостоятельной, что о ней долгое время не считали нужным хоть как-то говорить студентам даже геологических ВУЗов и факультетов!

К счастью, если наука имеет дело с продуктивным и по возможности аргументированным  новым взглядом на мир (в силу этого просто вынуждающим даже оппонентов иметь его в виду), то со временем назревает следующая фаза научной революции.

Фаза обретения протопарадигмой канонического вида

Это период научной революции, когда протопарадигма обретает зрелый вид, уже не требующий принципиальных, существенных коррекций и обладающий серьезным эвристическим потенциалом. Как уже отмечалось в отношении рассмотренных выше конкретных ситуаций в научном познании, именно подобную фазу характеризуют труды Кеплера и Эйлера. В свою очередь в затронутой выше истории геологического познания вход в данную фазу был связан с трансформацией концепции дрейфа континентов Вегенера в теорию тектоники плит.

Однако, если не совсем уж отрываться от классической модели Куна, то научную революцию и на данном этапе еще нельзя признать состоявшейся. Новое видение мира  для перехода в состояние истинной парадигмы еще должно попасть в учебники, что делает осмысленным выделение еще одной фазы. Кстати сказать, пример Кеплера показывает, что эти две последние фазы иногда способны совмещаться. Однако важнее то, что так бывает в познании не всегда.

Фаза признания (институционализации) нового образца

Это замыкающий период научной революции, на котором новый взгляд на мир становится признанным, респектабельным и доминирующим, свидетельством чего выступает его принятие учебным процессом, т.е. включение в учебные программы и учебники. А далее все идет по уже известной модели, описанной Т.Куном и его последователями.

Крушанов А.А., д.ф.н., проф., в.н.с. ИФ РАН (Москва)