Журнальный клуб Интелрос » Вестник РОССИЙСКОГО ФИЛОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА » №2, 2011
При всём многообразии коммуникативных ситуаций, есть один, ключевой фактор, однозначно препятствующий взаимопониманию между людьми. В лексиконе святых отцов это называется гордыня. В дискурсе науки и религии весьма точным эквивалентом этого слова можно считать гомо-эго-центризм как проявление установки на безусловный приоритет Я как отдельной, особо ценной личности, и биологического вида homo sapiens как особого рода существ, не имеющих аналога в природе, единственно одарённого чувствами и разумом.
Одним из прямых следствий гомоцентрической позиции является суждение о том, что предметы науки, как продукт человеческого интеллекта, заведомо более адекватны миру, чем предметы религии, поскольку последние основаны на вере, а предметы науки на знании. Однако такое представление давно перестало казаться бесспорным. Приходит понимание, что научное знание тоже целиком основано на вере: в уравнения и полезность их применения, в измерительные приборы и источники информации, в теории и факты, которые как говорит Норвуд Хэнсон, «теоретически нагружены»[1], в сохранение status quo и т.д. и т.п. Таким образом, в основе науки лежат маленькие веры во что угодно, кроме Бога, вере в которого человек науки иногда противится в силу всё той же гордыни.
Развитие толерантных форм публичного дискурса науки и религии требует мировоззрения, основанного на сознательном преодолении этой установки, которое могло бы стать надёжной концептуальной основой для транспонирования смыслов в отношениях научного и религиозного контекстов. Речь идёт именно о сознательном преодолении, поскольку de facto стихийное размывание гомо-эго-центризма является генеральной линией развития цивилизации. И как ни парадоксально, размывание гомоцентрической позиции проявляется не в сокращении сферы применимости человеческого измерения, но, напротив, в её неуклонном расширении!
Прежде всего, это расширение полноты применимости человеческих атрибутов внутри самого вида homo sapiens. Здесь наблюдается вполне определённая направленность: от представления о безусловном превосходстве белой расы и отдельных её представителей «голубой крови» к полноценной применимости человеческого измерения ко всем людям, независимо от цвета кожи и крови.
Аналогичную направленность можно наблюдать и в отношении культур: от представления о безусловной отсталости отдельных народов, к пониманию заслуживающей уважения самобытности их культуры.
Что касается других сущностей, то до некоторых пор, представление о них тоже формируется в жестких рамках гомо-эго-центризма. Еще в ХVIII веке на лекциях по физиологии студентам демонстрировали живую обезьяну, прибитую к доске со вскрытой грудной клеткой, а на возгласы сочувствия кричащему от боли животному студентам объясняли, что оно не понимает происходящего и ничего не чувствует, а его крики и слёзы не более чем формы движения бездушного механизма. Сегодня общепризнано, что животные обладают чувствами и разумом в некоторых случаях, превосходящими человеческие возможности; появились специальные научные дисциплины, изучающие психику животных (зоопсихология), и их поведение (этология).
Сегодня и представления о живой планете, разумных кристаллах или растениях, о разуме природы[2] и биологических видах как индивидуальностях[3], уже не кажутся слишком экзотическими.
Мотив общеприменимости человеческого измерения ко всем сущностям звучит и в священных текстах: «В начале было Слово, … В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:1-5).
Мир един, но есть бесконечное множество систем предметных координат для представления и понимания вещей и событий друг другом, что в равной мере относится ко всем событиям, и, в частности, к религиозным представлениям, к научным и философским концептам.
Но существование каких-то иных сущностей, тоже способных к пониманию, некоторых раздражает, поскольку позиции гомо-эго-центризма свойственна сакрализация и монополизация способности к познанию.
«Программа построения мира добра нуждается в расширении пределов знания о человеке с некоторой трансличностной, трансчеловеческой перспективы, обращенной ко всеобщности мира». Эта программа, принадлежащая Абрахаму Маслоу, реализуется в концептогенезе – целостном мировоззрении, где снимаются противоположности классического и неклассического подходов, поскольку он принципиально разграничивается от других философских систем не как истина от заблуждений, а как целое по отношению к частям[4].
Ядро системы – Закон Всеобщего Уподобления, обеспечивающий единство и целостность Мира и объединяющий события любого концептуального статуса. Этот универсальный закон природы является обобщением многочисленных фактов, законов и закономерностей, устанавливающих зависимость естественного хода вещей от отношений подобия или симметрии между ними. Именно в силу этого Закона, все вещи в чем-то похожи, а в чем-то не похожи друг на друга, и вопрос о подобии имеет смысл только относительно критерия, используемого при сравнении.
Мотив уподобления постоянно звучит и в Священном писании: здесь и создание существ по роду их, и творение человека по образу и подобию Творца, различные уподобления царствия небесного и т.д. И слово «Адам» в древнееврейском языке Библии вместе со своими фонетическими вариативами составляет четвёрку понятий: «человек», «земля», «кровь», «подобие, образ»[5].
Перспективы развития толерантных форм публичного дискурса науки и религии, да и судьба земной цивилизации в целом, полностью определяются степенью преодоления человеком влияния гордыни на мнения и поступки людей.
«И споткнется гордыня, и упадёт он, и никто не поднимет его; и вспыхнет огонь в городах его, и пожрёт всё вокруг него» (Иер.50:32), а «кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира» (Пс. 36: 11).
[1] Гудмен. Н. Cпособы создания миров. М.: «Идея-пресс», 2001, с. 48.
[2] Хазен А.М. Разум природы и разум человека. М.: НТЦ Университетский. 2000.
[3] Falk Raphael, Species as individuals. Biol. and Phil. 1988. 3 № 4, с. 455-462.
[4] Фармаковский В.В. Концептогенез. Нижний Новгород, 2005.
[5] Милитарёв А.Ю. Воплощенный миф. «Навалис», 2003, с. 190.