Ниже мы публикуем часть статьи И.П. Савицкого, касающуюся воспоминаний о его отце Петре Николаевиче Савицком, одном из самых ярких представителей евразийства. Статья была опубликована в издании русской диаспоры в Чехии – журнале «Русское слово» № 1 за 2008 год. Её автор, являвшийся зам. Главного редактора журнала, скончался в ноябре 2010 года. Материал публикуется с разрешения его жены Э.Н.Савицкой.
══════

Эмигрантам чаще, чем людям, не покидавшим своей родины, приходится ставить перед собой вопрос «кто я?», и отвечать на него сложнее. Я родился в Праге и всю жизнь в ней прожил, но хотя физически эмигрантом не был, юридически – человеком без граж-данства – был, а психологически и после оставался, и на приведённый вопрос мне приходилось отвечать не раз. С самых первых воспоминаний, когда отец показывал нам репродукции икон Рублёва, объяснял их значение и рассказывал, в каких тяжелейших условиях они возникли, нам становилось ясно одно – мы русские и место нам в России под названием СССР.
Но в мае 1945 года отца арестовал СМЕРШ, и он был отправлен на Лубянку, а затем в ГУЛАГ. Родители никогда не ходатайствовали о чехословацком гражданстве, чтобы не связывать себя, когда откро-ется возможность вернуться на родину. Теперь отец вернулся на родину – в качестве зэка. Мать, не колеблясь, пошла просить о советском подданстве и возвращении в СССР, чтобы следовать за мужем. Как известно, так поступали русские женщины XIX века. Мать не скрывала от нас, что будет очень трудно. Мы как бы участвовали в принятии решений, хотя брату только что  исполнилось десять, а мне было семь. Но и мы не колебались. Мы були русскими, даже чешский знали плохо, так как отец хотел «застолбить» в нас хороший русский язык, прежде чем мы научимся родственному чешскому, который многих детей сбивал на некий «славянский волапюк». Однако хождения матери результата не дали. Её «доходчиво» разъяснили, что в Советском Союзе подданных нет, есть только граждане, а гражданства мы не достойны.
Следующая возможность попытаться вернуться в Россию представилась через десять лет. В 1955 году, после перерыва в семь лет, мы получили от отца письмо из «Дома отдыха» в Мордовии. Он сообщал, что освобождён, но в СССР нам путь закрыт, а ему могут разрешить вернуться в Чехословакию. Для этого, с точки зрения местных властей, требовалось, чтобы двое чешских граждан выступили поручителями за него и чтобы и мы были чешскими гражданами. Вот в таких обстоятельствах мы расстались с видом на жительство для лиц без гражданства, ходатайство о чехословацком гражданстве было удовлетворено быстро.
Отец вернулся в Прагу в 1956 году, но реабилитирован не был, и о возвращении в Россию не приходилось думать. Он умер в апреле 1968 года, однако до этого ещё произошло немало событий. В 1960 году скончалась мать, а в Париже вышел томик стихов отца, включающий и его лагерные стихи. В следующем году его арестовали чехословацкие власти за антисоветскую пропаганду. Я после университета отбывал двухгодичную воинскую повинность <…> отца амнистировали под давлением протестов, организован-ных на Западе эмигрантами. Между тем я дослужился до младшего сержанта, а молодая жена родила мне сына Николая. В рубрику национальность в его метрике внесли  – «русский». <…>.
ЗАВЕТЫ ПРЕДКОВ          
Род Савицких из казаков, дворянство получил за усилия при  воссоединении Украины с Россией. Но это некоторое упрощение. В XVII веке Савицкие были «презвитерами», и имения им давали и утверждали «знаючи их уставичные о нас и о всём войску запо-рожском у престола Божия приносимые молитвы и моления». Это из универсала гетмана Скоропадского 1710 г. Впрочем, этим не ограничивались заслуги священников, они были первыми представителями интеллектуальной элиты казачества, были советниками гетманов и полковников, редакторами важных документов, хранимых, хранителями исторической памяти. Так, Степан Савицкий перевёл «Повести о козацкой з поляками войне, чрез Зеновия Богдана Хмельницкаго, гетмана войск Запорозских, точившойся». Он, правда, был уже не священником, а полковым писарем Лубенского полка. Потомки его были полковыми есаулами, бунчуковыми товарищами, до тех пор, пока «Матушка Екатерина» не ликвидировала запорожское войско.
   С этого момента они стали «обычными» потомственными дворянами, владевшими имениями и крепостными и, благодаря указам Петра III и Екатерины II, освобождёнными от обязательной государственной службы и наделёнными привилегиями. И, тем не менее, как большинство российских дворян, Савицкие служили в столицах и губерниях, хотя нередко выходили в отставку, но и после этого продолжали обычно общественную деятельность на других поприщах. Скажем, дед мой, Николай Петрович, окончил кадетский корпус и Александровское военное училище, служил в артиллерии, но в 25 лет зачислен в запас и назначен уездным земским начальником, через четыре года уволен по прошению в отставку. Затем назначается уездным предводителем дворянства, избирается председателем Губернской земской управы. Наконец, в 1916 году проходит в Государственный совет по выборам (часть государственного совета назначалась императором), принимает участие в строительстве Мурманска. Должность его была почётной, но не в том смысле, что делать ничего не надо, а что за её выполнение не платили. Но у Николая Петровича с супругой было 5000 десятин хорошей земли, так что жили  –  не тужили. После революции всё оборвалось вдруг.
Родословная матери значительно разнится географически и социально. Идёт она от государственных крестьян северной Олонецкой губернии, выдвинулись Симоновы на строительстве государственных заводов, дворянство получили лишь в XIX веке. Дед мой был инспектором русских школ в Финляндии. После Октябрьской революции он застрелился. Самоубийство  –  смертный грех, и поэтому глубоко верующие мать и бабушка о нём говорили очень мало, но всё же меня назвали Иваном в его честь…
ЭМИГРАНТЫ
Последовало бегство на юг, в Крым, затем в Константинополь и, наконец, Прага. Но всё по порядку.
Николай Петрович стал ещё в Константинополе членом Русского совета при Врангеле, который, по замыслу, должен был исполнять роль русского правительства в изгнании. <…> Отец же мой работал во внешнеполитическом ведомстве Врангеля, возглавляемом его учителем П.Б.Струве. Он и привлёк отца к работе в «Русской мысли», толстом журнале кадетского толка, выходившем до 1918 года в Петрограде, который Струве начал вновь издавать в 1821 году в Софии. Так в «Русской Мысли» появилась рецензия отца на брошюру кн. Н.С. Трубецкого  «Европа и Человечество». Этот обмен мнениями между Трубецким и Савицким положил начало «евразийству», далеко отошедшему от установок главного редактора и круга Крамаржа.
Следовательно, уже в самом начале эмиграции программно разо-шлись учитель и ученик, отец и сын. Это не было исключением, Взять хотя бы кадетов – они разошлись в прямо противоположные стороны: Н.В.Устрялов стал лидером «сменовеховства», П.Н.Милюков объявил «новый курс» на сближение с эсерами, П.Б. Струве возглавил «Зарубежный съезд», выдвинувший в «национальные вожди» великого князя Николая Николаевича, а А.М.Масленников вошёл в крайне правый Высший Монархический Совет. Не таким уж преувеличением было расхожее утверждение,, что сколько эмигрантов, столько и программ спасения России. И тем не менее, большинство эмигрантов сходилось в одном: судьбы России для них были важнее личной карьеры. Далеко не все, конечно, были готовы умереть за нее в неравной борьбе на под-польной работе в России или легально вернуться, сознавая, что их, быть может, ждут лагеря или расстрел. Но работать на Россию на чужбине стремилось большинство. Многочисленные учёные отдавали свои силы воспитанию нового поколения русских специалистов за рубежом, публиковали свои труды по-русски, хотя это не способствовало их продвижению. Такую «ставку на Россию» делали студенты Пражского Юридического Факультета, зная, что их дипломы не дают тех прав, которые дают дипломы Карлова университета. Таких примеров много. Офицеры, нередко устроившиеся рабочими или таксистами, посещали курсы повышения военной квалификации, чтобы быть готовыми, когда возродится Русская армия. А сотни тысяч людей, работавших как «гастарбайтеры» за мизер, жертвовали личные деньги на строитель-ство и содержание церквей на русские школы, детские лагеря, библиотеки, на взаимопомощь.
Конечно, годы шли и всё больше людей убеждалось, что «никто не придёт назад». Слабели силы, терялась уверенность, что работа  «на Россию» имеет смысл. В конце концов она была востребована, хотя к тому времени почти никого из тех, кто её осуществлял, не осталось в живых. Но остались заветы…