Философия, наверное, обречена вечно оглядываться на свое начало. Это общее место истории философии как философии от Аристотеля до Бертрана Рассела: распространенный взгляд, согласно которому философия - некий промежуточный этап, переход от синтетической «мудрости» к доказательным наукам, для которых она добывает, подготавливает основание. Извлекает же она эти начала наук из той самой «мудрости», но, очевидно, так, что по ходу дела как бы отделяет их от, если угодно, других начал, с которыми они спокойно в рамках этой «мудрости» соседствовали и ни сном, ни духом не помышляли об эмансипации. Таким образом, «начала» философии удается подержать в руках лишь очень недолгое время: после того, как она добывает их из мудрости, до того, как она передает их далее в пользование научному строительству. Такова ее историческая роль, и ровно пока она ее играет, она по-настоящему жива и является подлинно собой. В таком случае вопрос о собственном ее начале - вопрос тоже исторический. То есть, если ее принцип определяется через отсутствие своего, она неизбежно присваивается неким внешним. Самое привычное имя для этого внешнего у нас - «история». Тогда философия начинает апеллировать уже не к разным умозрительным началам, а своему исторически зафиксированному начинанию в Античности. Из объемной сферы архитектоники мы переходим в плоскость генетики, а наше дело передается по линии рождения-происхождения в царство Крона, в области времени и разворачивающейся в нем наследственно-последовательной трагедии. Дальнейшие споры об «отцовстве» уже не будут иметь особого значения, потому что принципиальный жест проделан, а философия возвращена - и поглощена. К какому бы иному началу она ни была возведена, за исключением трудноуловимого собственного, это начало в отношении усыновленного-удочеренной всегда будет только маской Крона