Журнальный клуб Интелрос » VOX » №1, 2006
Предлагаемые вниманию читателя страницы из наследия Мартина Хайдеггера (1889-1976) представляют собой подготовленный им для зимнего семестра 1941/42 гг. во Фрайбургском университете курс лекций, предметом которого должны были стать философско-метафизические основоположения Ницше. Начало работы над этим курсом сам Хайдеггер датирует августом 1940 г., в сентябре 1940 г. первоначальные наброски были переработаны, а в октябре и декабре того же года Хайдеггер еще раз просматривает весь текст и придает ему ту форму, в которой он дошел до современного читателя. Данный курс лекций так никогда и не был прочитан публично - по причинам, о которых мы можем только догадываться, Хайдеггер отказался от оглашения уже готового кура и заменил его лекциями, посвященными анализу гимна «Воспоминание» Гёльдерлина (опубликованы в 52-м томе Собрания Сочинений). Данные лекции представляют собой последнюю попытку Хайдеггера обратиться к работе с наследием Ницше в лекционной форме - в последующие годы своей преподавательской деятельности Хайдеггер не читал лекций, специально посвященных философии Ницше.
Текст лекций был впервые напечатан (с незначительными изменениями) во втором томе двухтомника «Ницще» (Nietzsche II. Neske, Pfullingen, 1961), где Хайдеггером были собраны материалы всех его лекционных курсов по философии Ницше. В своем первоначальном виде лекционный курс был издан лишь в 1990 г., составив вместе с фрагментом курса 1944/45 гг. «Введение в философию: поэтизирование и мышление» 50‑й том Собрания Сочинений. В этом издании, в отличии от двухтомника «Ницше», были напечатаны замечания и реплики Хайдеггера, оставленные им на полях первоначальной рукописи лекций при ее последующих просмотрах. В нашем переводе мы обозначаем эти подстрочные примечания инициалами М. Х.
Структурно рукопись лекций самим Хайдеггером была поделена на введение, где ставится задача лекционного курса и проясняется вопрос о смысле самого выделения «метафизики Ницше» как особого образования в западном философском мышлении, и пять глав, которые соответствуют пяти выделенным Хайдеггером «основным словам метафизики Ницше»: воля к власти, нигилизм, вечное возвращение равного, сверхчеловек, справедливость. В заключительной, шестой главе, которая была выделена как отдельная глава уже издателями рукописи, Хайдеггер пытается понять все разобранные «пять слов» в их связи с «метафизикой воли к власти», понимаемой как особая, заключительная стадия развертывания западной метафизики, как ее смысловое завершение, а вместе с тем - как место решения вопроса о возможности «другого» или «нового» начала, - этим словом Хайдеггер пытается обозначить особую разновидность мышления, нацеленного не на достоверность сущего, но на истину бытия, а потому принципиально не-метафизичного.
Особую ценность данному лекционному курсу придает удивительная емкость и четкость изложения - менее чем на сотне страниц Хайдеггеру удалось сконцентрировать необычайно обширный по своей смысловой заряженности материал, и сегодня сохраняющий свою актуальность при подступах к мышлению Ницше, все еще остающемуся непродуманным во всей его внутренней целостности, обусловленной глубинной взаимосвязанностью лишь на первый взгляд кажущихся разнородными идей и концепций. Именно в смелой попытке представить мышление Ницше не как «набор афоризмов», но как строгую структуру, подчиненную своим внутренним законам, в попытке освободить подходы к Ницше от поспешной «психологизации» и «экзистенциализации», нам видится главное значение труда Хайдеггера, направленного на постижение Ницше как мыслителя прежде всего «историчного», то есть задавшего структуры и ходы той самой истории, которая ныне пронизывает наше повседневное бытие, зачастую незаметно для нас самих придавая ему особый чекан и облик. Труд Хайдеггера в своей глубинной интенции оказывается направленным на главное - вернуть человеку осознание своего положения в разворачивающемся вокруг него (и зачастую с испуганной поспешностью объявляемом случайным) ходе событий, максимально освободить его от бездумного, инерционного, уравнивающего «прогрессирования», поскольку всякое подлинное преобразование, перемещение, изменение возможно лишь на основе четкого понимания того, в каком месте истории мысли и истории бытия мы ныне находимся, что привело нас в это место и как мы размещены в нем, а это значит - на основе историчного мышления, в котором человек приобретает важнейшую для него способность «вспоминать будущее».
проясненная из строфы:
«Мир - игра, господственная,
Смешивает бытие и кажимость: -
Вечно-дурацкое
Вмешивает нас - в это!..»
(1886?) Bd. 5, S. 349
Размышление о внутреннем единстве
пяти основных слов метафизики Ницше,
исходящее из существа метафизики вообще
Мышление Ницше, как и всякое мышление Запада со времен Платона, - это метафизика. Попробуем предвзять здесь понятие существа метафизики на первый взгляд вполне произвольно, причем исток этого существа пусть будет пока оставлен в темноте. Метафизика есть истина сущего как такового в целом. Истина приводит то, что сущее есть (essentia, сущностность), а также то, что оно есть и как оно есть, в «несокрытое» идеи (idea), per-ceptio (восприятия), пред-ставления, со-знания (Bewusstsein). Но это несокрытое само меняется соразмерно бытию сущего. Истина определяет себя как подобная несокрытость в ее существе раскрытия из самого допущенного ею сущего, и по определенному таким образом бытию всякий раз чеканит каждый облик ее существа. Истина поэтому в ее собственном бытии исторична. Истина всякий раз требует человечества, посредством которого она образуется, обосновывается, уделяется и сообщается, а таким образом - сохраняется как истина (verwahrt). Истина и ее сохраняющее удостоверение (Verwahrung) сущностно, и притом - исторично, - взаимопринадлежны. В соответствии с этим, человечество всякий раз принимает решение о приличествующем ему способе быть в средоточии истины сущего[1]. Эта истина в своем существе исторична[2] не потому, что человеческое бытие протекает во временном порядке, но поскольку человечество остается помещенным в метафизику и лишь последняя способна обосновать некую «эпоху» настолько, насколько она удерживает и потому - «за-держивает» человечество в истине о сущем как таковом в целом.
Сущностность (что есть сущее как таковое) и целость сущего (что оно есть и как оно есть в целом)[3], а также сущностный род истины и история истины, и, наконец, человечество, нацеленное в этой истории на сохраняющее удостоверение этой истины, - описывают пятичастную структуру, в которой развертывается и схватывается единое существо метафизики. Метафизика как принадлежная к бытию[4] истина сущего никогда не есть прежде всего воззрение и суждение некого человека, не есть она и «научная система» и «выражение» некого «века». Она конечно же есть также и все это, но всегда в качестве добавочного следствия и лишь извне. Однако способ того, как некто, призванный к удостоверению (Wahrnis) истины в мышлении, предпринимает в пред-шествующем экзистенциально-экстатическом наброске редкостное образовывание, обоснование, сообщение и сохранение-удостоверение истины, а тем самым указывает и устраивает для человечества его место внутри истории истины, - этот способ охватывает в своих границах то, что следует назвать метафизическим обосновыванием некого мыслителя[5].
Потому, когда принадлежная к истории самого бытия метафизика называется именем какого-либо мыслителя (метафизика Платона, метафизика Канта), то это выражение никоим образом не говорит здесь о том, что метафизика всякий раз есть достижение, владение или даже «награда» этих мыслителей как выдающихся личностей «культурного творчества». Это наименование означает здесь, что мыслители есть то, что они есть, поскольку истина бытия передалась им для того, чтобы бытие (а внутри метафизики это означает - бытие сущего) было высказано ими.
С сочинением «Утренняя заря» (1881) метафизический путь Ницше приходит к небывалой ясности. В том же году, «на высоте 6000 футов над морем и гораздо выше поверх всех человеческих вещей! - » (Bd. XII, S. 425) с ним совершилось усмотрение «вечного возвращения равного» (Ibid.). С этого времени в течение почти десятка лет его продвижение пребывает в яснейшей ясности этого опыта. Слово берет Заратустра. Он учит как учитель «вечного возвращения» о «сверхчеловеке». Просветляется и укрепляется знание того, что основная черта сущего - это «воля к власти» и всякое истолкование мира происходит от нее, поскольку она имеет род установления ценностей. Европейская история раскрывает свой основной ход как «нигилизм» и влечет в необходимость «переоценки всех прежних ценностей». Это новое полагание ценностей из решительно само-осознанной теперь собою воли к власти требует как законо-дательства своего собственного оправдания из некой новой «справедливости».
На протяжении этого высочайшего для Ницше времени истина сущего как такового в целом желает в его мышлении стать словом. Один план продвижения сменяется другим. Один набросок за другим открывает структуру того, что хочет сказать мыслитель. Основным заглавием становится то «вечное возвращение», то «воля к власти», то «переоценка ценностей». Когда одно ведущее слово отходит на задний план, оно тут же появляется как заглавие для заключительной части целого или как подраздел содержания. Однако всё влечет к «воспитанию высшего человека» (Bd. XVI, S. 414). Все это - «новые истинности» (Bd. XIV, S. 322) некой новой истины.
Эти планы и наброски нельзя рассматривать как признаки чего-то невыполненного и неосиленного. Их чередование вовсе не свидетельствует о первой попытке и ее неуверенности. Эти эскизы - совсем не «программа», но скорее «постскриптум», в котором сохранены скрывающиеся в молчании, но однозначные ходы, которыми выпало Ницше пройти в области сущего как такового.
«Воля к власти», «нигилизм», «вечное возвращение равного», «сверхчеловек», «справедливость», - это пять основных слов метафизики Ницше. «Воля к власти» именует слово для бытия сущего как такового, то есть для essentia сущего. «Нигилизм» - это имя для истории истины так определенного сущего. «Вечное возвращение равного» - именует способ, как есть сущее в целом, то есть existentia сущего. «Сверхчеловек» обозначает то человечество, которое затребовано этим целым. «Справедливость»[6] - это существо истины сущего как воли к власти[7]. Каждое из этих основных слов одновременно именует то, что сказывают прочие. Лишь когда сказанное в них всякий раз также со-мыслится, именование каждого основного слова бывает исчерпано[8].
Предпринимаемая попытка может быть достаточным образом помыслена лишь исходя из основного опыта «Бытия и времени». Этот опыт состоит в постоянно возрастающей, а в некоторых местах и проясняющейся, затронутости одним свершением, а именно: что в истории западного мышления с самого начала было помыслено о бытии сущего, что, несмотря на это, истина самого бытия остается непомысленной, причем ей не просто отказано в мысли как возможному опыту мышления, но само западное мышление как метафизика в подлинном смысле (хотя и не осознанно) скрывает свершение этого отказа.
Потому следующее ниже истолкование метафизики Ницше должно прежде всего попытаться исходя из названного выше основного опыта помыслить мышление Ницше (вовсе не являющееся каким-то простым «философствованием») как метафизику, то есть из основных связей истории метафизики. Поэтому нижеследующая попытка преследует ближайшую и отдаленнейшую цель, которая только может быть поставлена мышлению.
Около 1881/82 года Ницше пишет в своем дневнике: «Наступает время, когда будет вестись борьба за господство над Землей, - эта борьба будет вестись во имя философских основоположений» (n. 441 // Bd. 12, S. 207). Ко времени этой заметки Ницше начинает осознавать эти «философские основоположения» и говорить о них. То, что они вырываются наружу своеобразным способом и в своеобразной последовательности, - это еще не было обдумано. Должна ли эта последовательность иметь свое основание в сущностном единстве этих «основоположений», - об этом еще не было спрошено. Не проливает ли свет на это сущностное единство способ, которым они вырываются наружу, - это требовало собственного размышления. Сокровенное единство «философских основоположений» составляет сущностную структуру метафизики Ницше. На почве этой метафизики и в соответствии с ее смыслом завершение Нового времени развертывает свою предположительно долгую историю.
Ближайшая цель предпринимаемого здесь размышления - это познание внутреннего единства данных «философских основоположений». Для этого сперва каждое из этих положений должно быть познано и представлено по отдельности. А объединяющее их основание должно получить свое определение из существа метафизики вообще. Лишь когда начинающийся век без оговорок и без укрывательства придет к стоянию на этой основе, он сможет вести «борьбу за господство над землей» исходя из той высшей сознательности, которая соответствует бытию, ведущему и направляющему этот век.
Борьба за господство над Землей и развертывание направляющей эту борьбу метафизики приводят к завершению эпоху Земли и исторического человечества, поскольку здесь реализуются предельнейшие возможности овладевающего господства над миром и предпринимаемой человеком попытки исходя только из самого себя выносить решение о своем существе.
Но вместе с этим завершением эпохи западной метафизики определяется вдали некое историческое основополагание, которое вследствие решимости на эту борьбу за власть над Землей не может более само открывать и задавать область некой борьбы. Основоположение, в котором завершается эпоха западной метафизики, вовлекается тут в свою очередь в некую битву совершенно иного существа. Эта битва более не есть борьба за владение сущим. Последняя толкуется и ведется ныне вполне «метафизично», - но уже без сущностного преодоления метафизики. Эта битва есть противо-поставление власти сущего и истины Бытия. Предуготовить подобное противо-поставление - это отдаленнейшая цель предпринимаемого здесь размышления.
Отдаленнейшей цели подчинена ближайшая - размышление над внутренним единством метафизики Ницше как завершения западной метафизики. Правда, отдаленнейшая цель бесконечно далеко отстоит во временной последовательности обнаруживаемых данностей и обстоятельств от нынешней эпохи. Это говорит лишь вот что: эта цель принадлежит к историчной чуждости некой иной истории.
Это «отдаленнейшее» тем не менее «ближе» чем обычно близкое и ближайшее, при условии, что историчный человек принадлежит Бытию и его истине; при условии, что Бытие никогда не требует сперва превзойти близость сущего; при условии, что Бытие есть единственная, но все еще не поставленная цель сущностного мышления; при условии, что таковое мышление изначально и в самом этом ином начале должно предшествовать стихотворчеству в смысле поэтического творчества.
В следующем ниже тексте «изложение» и «истолкование» совмещены друг с другом, так что не всегда и не везде очевидно, что взято из слов Ницше и что с этим сделано. Разумеется, всякое истолкование должно не только уметь извлекать содержание из текста, оно также должно уметь, не кичась этим, добавлять к этому незаметно-собственное из своего содержания. Это «добавление» таково, что дилетант, ориентируясь на то, что он без всякого истолкования считает содержанием текста, непременно осудит это как «приписывание» и «произвол». [В таком случае] «противо-стояние» с метафизикой Ницше остается исключенным[9].
О том, что зовется «волей», любой человек может в любое время опытным путем выведать у самого себя: воление есть некое стремление к чему-то. О том, что означает «власть», всякий знает из повседневного опыта: [власть есть практическое] использование могущества. Итак, что именно в результате этого высказывает [выражение] «воля к власти» - настолько ясно, что лишь поневоле и неохотно можно предлагать для этого словесного образования еще какое-то особенное разъяснение. «Воля к власти» есть нечто вполне однозначное - стремление к возможности [практически] использовать могущество, стремление к обладанию властью. «Воля к власти» выражает вдобавок к этому некое чувство недостатка. «Воля к» власти еще не есть собственно «имение власти», то есть не есть еще «сама власть». Это влечение к тому, чего еще нет, расценивается как признак чего-то «романтического». И все же эта воля к власти как побуждение к захвату власти есть вместе с тем чистая жажда насилия. Подобные истолкования «воли к власти», в которых с легкостью встречаются «романтика» и злобность, приспосабливают основное слово метафизики Ницше к обычному уху. Однако сам Ницше думает о чем-то другом, когда он говорит о «воле к власти».
Но как следует нам понять «волю к власти» в угодном Ницше смысле? «Воля» - это все-таки некая «душевная» способность, которую «психологическое» рассмотрение уже с давних пор отграничивает от «разума» и «чувства». На деле и Ницше определяет волю к власти «психологично». Но он не ограничивает существо воли согласно общепринятой «психологии», а напротив, устанавливает существо и задачу «психологии» соразмерно существу «воли к власти». Ницше требуется психология как «морфология и учение о развитии воли к власти» (Jenseits von Gut und Böse, n. 23 // Bd. VII, S. 35).
Что такое воля к власти? Она есть «внутреннейшее существо бытия» (Der Wille zur Macht[10], n. 693 // Bd. XVI, S. 156). Это значит: Воля к власти есть основная черта сущего как такового. Потому существо воли к власти позволяет поставить его под вопрос и помыслить лишь во взгляде на сущее как таковое, то есть метафизически. Истина этого наброска сущего на бытие в смысле воли к власти имеет метафизический характер. Она не терпит никакого обоснования, которое всякий раз ссылалось бы на род и состояние некоего особого сущего, поскольку как раз это вызванное сущее как таковое, а именно [имеющее] характер воли к власти, удостоверяется лишь тогда, когда сущее заранее уже наброшено на основную черту воли к власти как [его] бытия.
Но не зависит ли тогда этот набросок лишь от предпочтения конкретного единичного мыслителя? Кажется, что так. Эта кажимость произвола на первый взгляд обременяет и изложение того, что мыслит Ницше, произнося словосочетание «воля к власти». Но Ницше почти не говорил в изданных им самим сочинениях о «воле к власти», и это знак того, что он хотел это внутреннейшее из познанной им истины о сущем как таковом укрыть как можно дальше и поставить под защиту некого однократно-простого сказывания. Воля к власти упоминается (еще без всякого особого выделения в качестве основного слова) во второй части [сочинения] «Так говорил Заратустра» (1883). Название главки, в котором взгляд в первый раз устремился и проник в существо названного этим словом, предлагает некий намек для верного понимания. В главке «О преодолении себя» Ницше говорит: «Где находил я живущее, там находил я и волю к власти; и даже в воле служащего находил я волю быть господином». В соответствии с этим изречением воля к власти есть основная черта «жизни». «Жизнь» Ницше расценивает лишь как иное слово для бытия. «"Бытие" - мы не имеем никакого иного представления о нем, кроме как "жить". - Как же может тогда "быть" нечто мертвое?» (WzM, n. 582 // Bd. 15, S. 77). Но воление есть воление‑быть‑господином. Эта воля наличествует даже в воле служащего, не из-за того, что он стремится к тому, чтобы освободиться от роли слуги, но поскольку он есть раб и слуга и как таковой всегда имеет нечто «под собой», чему он приказывает. Но слуга господствует над господином и бытие служащим есть также некий род воли к власти также и потому, что слуга как таковой делается незаменимым для господина и таким образом покоряет себе господина и приспосабливает его к себе (слуге). Воление никогда не было бы волением‑быть‑господином, если бы воля оставалась лишь неким желанием и стремлением, вместо того чтобы из самой своей основы быть прежде всего приказом.
Но в чем приказ достигает своего существа? Приказывать значит: быть господином в смысле распоряжения «над» возможностями, путями, способами и средствами практической деятельности. То, что приказано в приказе, - осуществление этого распоряжения. В приказе приказывающий слушается этого распоряжения и таким образом слушается самого себя. Таким образом, приказывающий должен преодолеть самого себя, поскольку здесь он еще раз отваживается «на себя». Но есть ли он все еще при этом послушный? (мочь слушаться - мочь слушать). Приказывание есть само-преодоление, так что подчас оно труднее, чем послушание. Лишь тому должно быть приказано, кто не может слушаться себя самого. Приказной характер воли проливает первый свет на существо воли к власти.
Однако власть не есть «цель», в направлении которой воля первично волит таким образом, как будто она стремится к чему-то внешнему для нее. Воля не стремится к власти, но всегда уже существует лишь в сущностной округе власти. Вместе с тем воля не есть просто власть, а власть не есть просто воля. На самом деле важно вот что: существо власти есть воля к власти, а существо воли есть воля к власти. Лишь исходя из этого знания существа, Ницше мог говорить вместо «воли» - «власть», а вместо «власти» - просто «воля». Это никогда не означает отождествления воли и власти. Однако Ницше никогда и не связывает их вместе в некое составное образование, как будто они сперва были чем-то отдельным. Напротив, словосочетание «воля к власти» как раз должно поименовать неразрывную простоту структурированного и притом единственного существа - существа власти.
Власть властвует лишь настолько, насколько она становится господином над всякий раз достигнутым уровнем власти. Власть есть власть лишь тогда и лишь до тех пор, пока она остается усилением власти и приказывает себе «большее» во власти. Уже простая остановка в усилении власти, спокойное стояние на некой достигнутой ступени власти, - все это полагает начало безвластию и бессилию. К существу власти принадлежит властное усиление себя самой. Последнее возникает из самой власти, поскольку она есть приказ и как приказ властно уполномочивает себя к властному усилению всякого уровня власти. И хотя таким образом власть оказывается постоянно на пути «к» ней самой, но не как некое стремление, а как властвование (Machten); [она оказывается на пути] не к ближайшему уровню власти, но к властному овладению своим чистым существом.
Потому нечто, противостоящее существу «воли к власти» - это не что-то вроде достигнутого в противовес чистому «стремлению к» власти «овладения» властью, но «бессилие (Ohnmacht) к власти» (Der Antichrist // Bd. VIII, S. 233). Но в таком случае «воля к власти» обозначает как раз ничто иное, как «власть к власти». Разумеется, это так, однако «власть» и «власть» означают здесь вовсе не одно и то же, но выражение «власть к власти» значит: властная уполномоченность к властному усилению. Лишь таким образом понятая власть к власти схватывает [в себе] полное существо власти. С этим существом власти остается связанным существо воли как приказания. Но поскольку приказание есть некое самому‑себе‑послушание, в соответствии с существом власти воля равным образом может быть понята как «воля к воле». «Воля» здесь также всякий раз сказывает различное: во-первых - приказание, а во-вторых - распоряжение над возможностями достижения результата.
Но если оказалось, что власть всякий раз есть власть к власти, а воля - воля к воле, разве в таком случае воля и власть не являются одним и тем же? Они и правда есть одно и то же в смысле сущностной взаимопринадлежности единству одного существа. Но они не есть одно и то же в смысле безразличной одинаковости двух обычно разделяемых сущностей. «Воли» самой по себе (für sich) не бывает, равно как и «власти» самой по себе. Всегда, когда они полагаются сами по себе, «воля» и «власть» застывают и превращаются в искусственно вырванные из существа «воли к власти» понятийные куски. Лишь воля к воле есть воля, а именно [воля] к власти в смысле власти к власти. Воля к власти есть существо власти.
Это существо власти, - но никогда не просто некое «количество власти», - разумеется, остается «целью» воли в том существенном значении, что воля лишь в существе власти может сама быть волей. Потому воле по необходимости требуется эта «цель». И поэтому в существе воли правит боязнь пустоты. Эта «пустота» состоит в угасании воли, в не-волии. Потому о воле сказано: «...она скорее волит волить ничто, чем не волить» (Zur Genealogie der Moral, 3. Abhandlung, n. 1 // Bd. VII, S. 399). «Волить ничто» означает здесь: волить умаление, отрицание, уничтожение, опустошение. В подобном волении власть все же удостоверяется в возможности приказывать. Таким образом, даже отрицание мира есть лишь спрятанная воля к власти.
Все живущее есть воля к власти. «Иметь и желать иметь больше; одним словом, рост, - это и есть сама жизнь» (WzM, n. 125 // Bd. XV, S. 233). Всякое простое поддержание жизни есть уже упадок жизни. Власть есть приказ к большей власти. Но чтобы воля к власти как властное усиление могла преодолеть некий уровень, этот уровень должен быть не только достигнут, но также удержан и удостоверен. Лишь исходя из такой достоверности власти достигнутая власть может возвыситься. Потому усиление власти есть одновременно в самом себе вновь удержание власти. Итак, власть может властно уполномочить себя к некому властному усилению, лишь поскольку она разом приказывает возрастание и удержание. А это предполагает, что сама власть и лишь она устанавливает условия этого возрастания и удержания.
Какого рода суть эти установленные самой волей к власти и обусловленные ей условия ее самой? Ницше отвечает на этот вопрос замечанием, относящимся к последнему году его бодрствующего мышления (1888): «Точка зрения "ценности" - это точка зрения условий удержания-возрастания в воззрении на комплексные образования с релятивной длительностью жизни внутри становления» (WzM, n. 715 // Bd. XVI, S. 171).
Условия, которые устанавливает воля к власти для властного усиления своего собственного существа, - это точки зрения. Подобные «глазные пункты» становятся тем, что они есть, лишь благодаря «пунктуации» некого своеобразного смотрения. Это «пунктуирующее» смотрение обращает свое воз-зрение на «комплексные образования с релятивной длительностью жизни внутри становления». Устанавливающее такие точки зрения смотрение «высматривает» «становление». Для Ницше это поблекшее название «становления» остается наполненным своим содержанием, которое раскрывается как существо воли к власти. Воля к власти есть властное усиление власти. «Становление» не означает неопределенного течения некого бесхарактерного изменения произвольно наличных состояний. Но «становление» также не означает и «развертывание к некой цели». Становление есть властвующее возрастание каждого достигнутого уровня власти. Становление в речи Ницше означает подвижность воли к власти, правящую исходя из нее самой [то есть воли к власти] как основной черты сущего.
Потому всякое бытие есть «становление». Широкое воз-зрение на «становление» есть пред-узрение и про-зрение во властвование воли к власти с единственным намерением, чтобы она как таковая «бытийствовала». Это взирающее прозрение в волю к власти принадлежит, однако, к самой этой [воле]. Воля к власти как властная уполномоченность к властному усилению бытийствует пред-зирающе и про-зирающе. Ницше говорит: «перспективно». Однако эта «перспектива» никогда не остается простой дорогой для прозрения, на которой усматривается нечто [иное], но насквозь прозирающее высматривание имеет в виду «условия удержания-возрастания». Установленные в таком «смотрении» «точки зрения», будучи условиями, принадлежат к такому роду [вещей], что на них надлежит рассчитывать и с ними считаться. Они имеют форму «чисел» и «мер», а это означает - «ценностей». «Ценности» «...вообще могут быть редуцированы к шкале числа и меры силы» (WzM, n. 710 // Bd. XVI, S. 172). «Силу» Ницше постоянно понимает в смысле власти, то есть как волю к власти[11]. Число есть в сущности «перспективная форма» (WzM, n. 490 // Bd. XVI, S. 17), в силу этого вовлеченная в собственное для воли к власти «смотрение», которое по своему существу есть исчисление с помощью ценностей. «Ценность» имеет характер «точки зрения». Ценности значимы и «бытийствуют» не «сами по себе» (an sich), чтобы затем быть случайно отысканы, ухвачены взором и таким образом дополнительно стать также «точками зрения». Ценность есть «сущностно точка зрения», [то есть точка] властвующе‑рассчитывающего смотрения воли к власти (См.: WzM, n. 715 // Bd. XVI, S. 172).
Ницше говорит об условиях воли к власти, называя их «условиями удержания‑возрастания» [власти]. Вполне сознательно он не говорит здесь об «условиях удержания и возрастания, как если бы впервые сводилось воедино различное там, где на деле значимо лишь одно. Это одно единое существо воли к власти управляет собственным для него сплетением. К властному усилению принадлежит то, что преодолевается как данный уровень власти, а также то, что преодолевает [его]. Подлежащее преодолению должно устанавливать некое противо-стояние, и потому само должно быть чем-то постоянным, держащим и удерживающим себя. Но также и преодолевающее должно иметь некое постоянство и быть постоянным, иначе оно не могло бы ни выйти за пределы себя, ни оставаться уверенным в своем непоколебимом возрастании и в возможности этого возрастания. И напротив, всякое стремление к удержанию существует лишь благодаря возрастанию. Поскольку существо бытия как воля к власти имеет в себе это сплетение, условия воли к власти, то есть ценности, остаются соотнесенными с «комплексными образованиями». Эти формы воли к власти, к примеру, науку (познание), искусство, политику, религию Ницше также называет «образованиями господства». Часто он обозначает как ценности не только условия для этих образований господства, но и сами эти образования господства, поскольку они создают пути и направления, а вместе с тем и условия, в зависимости от которых упорядочивается как воля к власти мир, который по своему существу есть «хаос» и никогда - «организм». Таким образом, становится понятны странные сперва слова о том, что «наука» (познание, истина) и «искусство» суть «ценности». «В чем объективно измеряется ценность? Только в количестве возросшей и организованной власти» (WzM, n. 674 // Bd. XVI, S. 137). Поскольку воля к власти есть взаимообразное сплетение удержания власти и усиления власти, всякое правящее пронизанное волей к власти образование господства остается постоянным как себя взращивающее, но является непостоянным как себя удерживающее. Потому его внутренняя постоянность (длительность) сущностно есть нечто относительное. Эта «релятивная длительность» свойственна жизни, к которой всегда (поскольку лишь «внутри становления», то есть воли к власти, жизнь есть то, что она есть) «принадлежно текучее определение границ власти» (WzM, n. 492 // Bd. XVI, S. 18). Поскольку характер становления сущего определяется из воли к власти, «все совершающееся, все движение, все становление [существует лишь] как установление соотношений степени и силы» (WzM, n. 552 // Bd. XVI, S. 57). «Комплексные образования» воли к власти отмечены «релятивной длительностью жизни внутри становления».
В соответствии с этим всякое сущее, поскольку оно существует как воля к власти, бытийствует «перспективно». «Перспективизм» (то есть собирание сущего как устанавливающее точки зрения, исчисляющее смотрение), - это то, «в силу чего всякий центр силы - не только человек - конституирует исходя из себя весь остальной мир, то есть по своей силе измеряет, осязает, формирует его» (WzM, n. 636 // Bd. XVI, S. 114). «Если кто-либо захочет вырваться из мира перспектив, он погибнет» (Вd XIV, n. 15, S. 13).
Воля к власти по своему внутреннейшему существу есть перспективное учитывание условий ее возможности, которые сама она устанавливает в качестве таковых. Воля к власти сама по себе есть устанавливающая ценности. «Вопрос о ценностях фундаментальнее вопроса о достоверности: последний приобретает серьезное значение лишь при предположении, что разрешен вопрос о ценности» (WzM, n. 558 // Bd. XVI, S. 91).
«...Волить вообще - это то же самое, что желать-стать-сильнее, желать-роста, - и также желать средств для этого» (WzM, n. 675 // Bd/ XVI, S. 137 f.). Но сущностные «средства» суть те «условия», в зависимости от которых стоит воля к власти по своему существу: «ценности». «Во всякой воле есть оценивание -...». (Вd. XIII, n. 395, S. 172). Воля к власти - и только она - есть воля, волящая ценности. Потому, в конце концов она должна недвусмысленно стать и оставаться тем, из чего исходит всякое установление ценностей и что господствует во всякой ценностной оценке; то есть «принципом установления ценностей». Поскольку в воле к власти в собственном смысле познан основной характер сущего как такового и тем самым воля к власти отваживается осознать саму себя, про‑думывание сущего как такового в его истине, то есть истина мышления воли к власти, неизбежно становится мышлением согласно ценностям.
Метафизика воли к власти - и лишь она - по праву и с необходимостью есть ценностное мышление. В учитывании ценностей и в оценивании согласно ценностным соотношениям воля к власти считается сама с собой. В ценностном мышлении заключается само‑сознание воли к власти, причем имя «сознание» более не означает безразличного «представления», но [значит] властвующее и удерживающее власть учитывание себя самой. Ценностное мышление сущностно принадлежно к само‑бытию воли к власти, к роду, как она есть субъект (то есть на себя поставленное, лежащее в основе всего). Воля к власти раскрывается как отмеченная ценностным мышлением субъективность. Поскольку сущее как таковое изведано в смысле этой субъективности, то есть как воля к власти, всякая метафизика вообще должна в качестве истины о сущем как таковом всегда восприниматься как некое ценностное мышление и установление ценностей. Метафизика воли к власти толкует все предшествующее ей метафизические основоположения в свете ценностного мышления. Всякое метафизическое со‑поставление и противо‑поставление есть вынесение некого решения об иерархии и порядке ценностей.
[1] Это относится лишь к метафизике Нового времени. - М. Х.
[2] Какая здесь связь с историчностью истины, существо которой есть изначально существо ниспосланного? - М. Х.
[3] Необходимо определить само это различение как метафизически-историчное и зафиксировать его изменчивость, соразмерную историчности существа. - М. Х.
[4] К какому бытию, какого существа? - М. Х.
[5] Этот и первый абзацы могут быть поняты лишь исходя из изначального мышления и представлены только исходя из бытийно-историчного мышления. Точнее: в событии ее преодоления существо метафизики впервые становится доступным сказыванию. (Отзвук), см. «Beiträge zur Philosophie». - М. Х.
[6] Оправдание - уверенность в спасении, само-удостоверение - принадлежность сущего как такового; знание себя в нем и из него, «истина» не как [...]. - М. Х.
[7] Сообразно определенному из воли к власти бытию сущего существо истины сущего - это не установление ценностей как удостоверение состояния; или все-таки и то и другое - одно и то же. Но почему тогда не сказано, а значит и не различено? Почему «справедливость» не понята как таковая? Удостоверение состояния как бытие сущего, поскольку воля к власти также бытие, поэтому истина воли к власти как справедливость. - Истина «вот этого» Бытия. Истина бытия сущего; истина сущего. - М. Х.
[8] Но и сам Ницше оказался не в состоянии помыслить внутреннюю структуру существа того, что именуют эти пять основных слов. Почему же нет? Границы завершения метафизики; здесь - наиболее полное укрытие существа метафизики; также и система больше не помогает здесь - Гегель. - М. Х.
[9] В отношении этого «противо‑стояния» см. добавленное позднее заключение лекционного курса летнего семестра 1939 года об учении Ницше о воли к власти как познании. Уровень противопоставления должен быть раскрыт еще проще, чем это удалось в этих отчасти слишком наставительных лекциях. - М. Х.
[10] Далее везде сокращенно: WzM.
[11] Воля к власти как «сила»; сила в обобщающем смысле - жизненная сила - «энергия». - М. Х.