Пока не подобран ключ, вещь остается неразгаданной, до ее сути не достать; мир неподъемная тяжесть, пока не найдена пресловутая точка опоры, которая позволит эту тяжесть презреть и играючи перевернуть его. Когда она найдена, поражаешься, насколько легким явилось то, что казалось тяжелым той страшной тяжестью; когда ключ подобран, все становится ясно и просто. Не так ли обстоит дело и с философией? Не делается ли она ясной, когда видишь, наконец, о чем она, о чем любая философия? И наоборот, когда вникаешь до бесконечности в ту или иную философию, не занимаешься ли в этот момент чем-то совершенно иным, нежели поиски самой вещи, о которой она – не пытаешься ли проникнуть в устройство того, что принимаешь за ключ, чтобы сделать по его образу или, напротив, отталкиваясь от него, свой собственный, полагая, что все дело в ключе?