Когда удается отвлечься от лингвистического понимания метафоры как тропа, а тем самым и от обреченности мысли на языковое существование, мы становимся способными опытно сознавать метафору как событие и действие мысли. Покидая пределы ретроактивного сознавания (и лингвистической семантики чужой, отложенной в языке мысли), мы вступаем в пределы проактивного мышления (и когнитивной семантики своей мысли).

Даже сохраняя распространенное толкование метафоры как перехода и переноса, мы увидим в ней особенности сугубо когнитивного свойства.

Во-первых, способность сохранять цельность основного состояния мыслящего сознания, соразмерного проблемно-тематическому пространству мысли, с которым она установочно идентифицирована. Перенося какие-то значимости с одного мыслимого целого на другое, метафора реализует интенцию/функцию сохранения цельности этого состояния. Это что касается психопрактики мысли, мыслящей значимостями.

Во-вторых, в силу основного феноменологического  уравнения «там, где целое, там – смысл», можно сказать, что сохраняя цельность, метафора сохраняет конкретную смыслосообразность этой мысли, ее смыслосознающие интенции. И очерчивает круг смысловых значимостей, созначных сохраняемому ею основному состоянию мысли.

В-третьих, в силу мысле/деятельностной дополнительности смысла и цели, смысло/полагания и целее/полагания та же самая метафора, сохраняя цельность состояния, сохраняет конкретную целесообразность этой мысли и очерчивает круг созначных ей функционально-целевых значимостей.

Далее, в-четвертых, сохраняя цельность, осмысленность и нацеленность основного состояния,  метафора отсылает к тому в нас, в  достижении и сохранении чего мы так нуждается - к лицу, личностной выраженности и нашей индивидуальной личностной цельности. Значимости, проявляемые этим персонифицирующим поворотом мысли, в психотерапии часто называю «субличностями». Хотя доверившись древлему иконному слогу, можно было бы называть их «лицевыми», а все иные – «доличными».

Понятно, что все перечисленное компетенции – разные стороны одной и той же самодействующей метафоры, взятой в ее проактивном залоге. Хотелось бы назвать ее цельно-личностной, да  язык не поворачивается до такой степени сближать когнитивно-семантический концепт значимости – с лицом-как-ликом, с предельной личностно выраженностью и цельностью. А потому последуем  в качестве технического термина нашей когнитивной метафористики воспользуемся принятым в аксиологии словосочетанием «ценностные значимости»,  помняя о том, что в конце концов все ценности суть ценности самоценного существования.

А для следующего шага когнитивно-семантической навигации заметим, что на этом пути мысли предстоит скорая встреча с метаморфозами  и трансгрессией любого метафорической мыслимого содержания. И это будет встреча с хаосмосом, с проблемами «хаоса-из-порядка» и «трансформацией ности».