Анонс вечара с сайта Shalamov.ru:

“Шаламовский вечер в ЦДЛ: 6 октября, 18-30
Литературная гостиная Союза писателей Москвы, Центральный дом литераторов и сайт Shalamov.ru приглашают вас на вечер «Колыма. Шаламов. Демидов». Портреты писателей в документальных фильмах Светланы Быченко. Вечер ведёт писатель, киновед Рена Яловецецкая. Кроме показа фильмов состоится дискуссия с участием режиссера, исследователей творчества В.Т. Шаламова и гостей.
ЦДЛ, БОЛЬШАЯ НИКИТСКАЯ, ДОМ 53, МАЛЫЙ ЗАЛ. 6 октября, 18-30. Приглашаются все желающие, вход свободный.”

Комментарий С.И. Григорьянца к фильму:

Фамилия моя Григорьянц.

Варлама Тихоновича, по-видимому, я единственный здесь знал, к сожалению. При всем большом уважении и доброжелательном отношении к массе документальных фотографий, на мой взгляд в этом фильме довольно много неправды, исходящей в первую очередь от Сиротинской. Это можно разбирать достаточно детально, но разница в моем знакомстве с Варламом Тихоновичем и знакомстве Сиротинской, состоит в том, что, во-первых, как и Сережа Неклюдов, я знал Варлама Тихоновича все-таки с года 62-го, нас познакомил покойный Валентин Валентинович Португалов и во-вторых я за надгробное слово на могиле Варлама Тихоновича и на поминках у Натальи Владимировны Кинд, где, конечно, не было Сиротинской поскольку к друзьям Шаламова она не относилась и ни какого отношения не имела и никто с ней не разговаривал, я получил семь лет <тюрьмы>, а Сиротинская получила повышение по службе за получение архива Шаламова в ЦГАЛИ и за то, что этот архив был спрятан на секретном хранении. Я на днях разговаривал с директором ЦГАЛИ Волковой, она прекрасно это помнит. Я пробовал <с архивом познакомиться>, когда вернулся. Для меня как раз Варлама Тихоновича и нашли в доме для престарелых. Во-первых, совершенная неправда, что Варлам Тихонович ослеп, он совершено не ослеп, он, действительно, был тяжело болен, у него, действительно, была тяжелая форма болезни Паркинсона <и другие болезни>. Все это правильно. Тем не менее, он очень не хотел попадать в дом для престарелых, <хотя> никаких сотрудников КГБ <среди сиделок> там не было, Сиротинская туда ни разу не пришла, ее вообще совершенно не интересовал Шаламов после того как она получила архив, она выполнила свою работу. Так у Демидова были забраны все его архивы просто во время обыска, так же были забраны архивы у всех остальных <колымчан>. И вообще у Сиротинской, простите меня, был присутствующий здесь сын, еще двое детей и муж.

Светлана Быченко. Можно я скажу?

С.И. Сейчас, дайте я уж договорю, а потом Вы. Естественно, Вы скажете все… Я просто считаю своим долгом все это сказать, потому что такие вещи говорить надо и нельзя чтобы… тем более, что людей живых и хотя бы тех кто был… там была врач — Елена Хинкес, которая ухаживала за Варламом Тихоновичем, которая прекрасно помнит, что Варлам Тихонович всех узнавал, видел и ни каких проблем с этим не было, проблемы были совсем другие. В общем, здесь много, много особенно, что касается последнего времени вполне внятных неточностей. Варлам Тихонович, конечно, прекрасно понимал, что Сиротинская сотрудник МВД, хотя бы по форме, я даже уже не говорю о других организациях, но вы же сами понимаете, что Главное архивное управление в советское время было частью структуры МВД, а ни какой другой структуры и, соответственно, НКВД до этого и так далее. У Варлама Тихоновича не было выхода, это была гораздо более трагическая и гораздо более отчаянная ситуация. Он, действительно, к этому времени был совершенно одинок, он, действительно, не нашел понимания в «Новом мире», где был десять лет внутренним рецензентом и я старался, кстати говоря, тоже через Саца, через разных людей в «Новом мире» как-то <помочь публикации>. Твардовский не понимал рассказов Шаламова и не хотел их печатать, говорил — вот это какие-то очерки. Твардовскому, действительно, был гораздо ближе Солженицын. Шаламов остро чувствовал оскорбление от того, что он не признан. Об этом можно очень долго рассказывать и много… У него, действительно, были очень плохие отношения с либеральной московской интеллигенцией под конец. И он, действительно, счел, он был очень подозрительным при этом человек, он органически не мог разговаривать, когда входил третий человек. Вот у него была лагерная привычка — он не мог разговаривать при двух свидетелях, у него масса других лагерных чудовищных привычек, на днях мне девяносто летняя, но тем не менее вполне живая Любовь Васильевна Португалова рассказывала, как, когда они пришли к Никлюдовым, он сам варил <себе еду>, он не мог есть то, что остальные ели, а сам варил себе какой-то супчик из соленной селедки. Он был, действительно, совершенно измученный человек, который… Это не был такой редкий случай — Сергей Александрович Бондарен много лет проведший на Колыме тоже сам передал, он был членом союза писателей. Сам передал в ЦГАЛИ свой архив. Шаламов в общем считал, что ну Бог с ним, совершенно не обманываясь. Он, действительно, любил Сиротинскую, я был сам свидетелем этого. Я был свидетелем того, последний раз я его встретил в Ленинской библиотеке и был совершенно поражен его вопросом. Он подошел ко мне и спросил: «Вы не знаете кого-нибудь кто занимается молодым Репиным?». Зачем Варлам Тихоновичу какой-то молодой Репин и его чугуевский период? Я ему говорю, но единственный кого я знаю — это Зильберштейн, который выпустил три тома, совершенно не понимая для чего это Шаламову. На самом деле оказалось, что это он делал для Сиротинской, потому что как раз в ЦГАЛИ готовилась издание каких-то материалов Репина, но Зильберштейн был мужем Волковой — директора архива так что никакой моей помощи точно <не было нужно>.

Нет, это очень красивый во многом фильм. Очень интересно, что там идут постоянные сдвиги <во времени>. Хотя показывать физкультурников в Березниках, по-видимому, надо с оговоркой, что это все-таки не Колыма и для Шаламова Березники были легким местом, были и гораздо более страшные места. И это правильно все для Шаламова, но только <для него>. Там вообще масса замечательных материалов, но, тем не менее, понимаете, вот шутки шутками, Шаламов, действительно, гений. Я боюсь, что о Колыме забудут, как забыли о гвельфах и гиббелинах, а Шаламов, как и Данте будет существовать. Или о Колыме будут помнить в связи с Варламом Тихоновичем, как это ни страшно для нас всех звучит. Но, тем не менее, создавать достаточно… Вот понимаете, там в начале идет такая очень сладкая песенка — это совершенно не о Шаламове и жизнь его, на самом деле, гораздо трагичнее и страшнее в Москве, я уж не говорю о Колыме, чем во всех фильмах и во всех рассказах о нем. И это в общем очень огорчительно.

Опубликовано на сайте: 10 октября 2011, 19:45

Приложение: Отрывки из писем о Шаламове