Особое качество постсовременного мира – безграничное расширение диапазона вероятностей, причем энергия движения постоянно и стремительно нарастает. Мир этот – космос, расположенный по другую сторону социального Big Bang 'а; его просторность имеет динамичную природу, а выбор локальности есть преходящая и отчасти произвольная фиксация. Это также мир игры и подиум универсального актера, где все реально, но не все достоверно, многое устойчиво, но далеко не всегда равновесно, где концепция удачной роли чревата ситуацией отождествления – уводящей в восковую тьму локальных коллапсов волновой функции.

Российский пейзаж, утрачивая прежнюю пестроту, обретает, тем не менее, дополнительные краски: в стране складываются предпосылки нового формата политической культуры, способной потеснить и отчасти трансформировать старую – деградирующую и распадающуюся. Формула актуальной практики реализуется на фоне поддерживаемых народом авторитарных тенденций, политтехнологической прагматики и одновременно – социальной инициативы динамичного субъекта исторического действия: «нового класса», связанного с постиндустриальным производством и враждебного прежнему порядку вещей. Иначе говоря, хотя распоряжение властью в России по-прежнему происходит в стороне от театрально-партийных инсценировок, ситуация может кое в чем измениться…

Некто из древнегреческих мудрецов, пребывая в предсмертной тоске, на вопрос о причинах страха, якобы ответил: «боюсь, что предо мною то, о чем я ничего не знаю». Сегодня мы констатируем все более явное присутствие в социальной и культурной ткани пост-просвещенческого дизайна, но что же именно знаем о настающем настоящем, каковы его «гештальт и контент»?