Соблазнительно создать динамическую карту мировой креативности. Пространственная близость всякой всячины и самых разных людей, возможная только в городах, оборачивается неминуемыми антагонизмами, равно как и «перекрестным опылением», – что время от времени приводит к появлению принципиально новых вещей. Поэтому на такой карте креативность была бы особенно заметна в городах, находящихся на пике своего развития, – от Афин Перикла до современного Лондона, от Флоренции Кватроченто до Берлина 1990-х.

«Нам лучше бы развивать амбициозную антропологию, рассказывающую о всеохватной человеческой истории на глобальном уровне и на протяжении длительного времени, нежели ту, что создает противоположность между Западом и остальным миром, а затем просто рассматривает последние двести лет колониальной истории, <…> почти переопределив себя как исследование условий перехода от модерности к постмодерности», — заявил в недавнем интервью [Jones 2003: 7] Тим Ингольд — профессор социальной антропологии в университете Абердина. «Краткая история линий» написана им в полемике с теми, кто историю человечества отождествляет с модерностью, понимая под историческим контекстом своего исследо вания лишь последние двести-триста лет. Мысль в этот период, как известно, работала дихотомически. В результате сложились противопоставления природы и культуры, технологии и искусства, репрезентации и опыта, разума и материи, умозрения и чувственного восприятия, интеллекта и интуиции, традиции и новации, цивилизации и дикости, модальностей слуха и зрения, ограниченность которых увлеченно де монстрирует сегодня целый ряд авторов.

В этой статье я попытаюсь соединить смыслы и возможности понятия «руины» с изменениями, порождаемыми неолиберальной политикой управления городами. Уйдя из сферы социальной политики, государство увеличивает свою активность в сфере социального контроля, усиливая бюрократическое дисциплинирование и пропагандируя ценности сплоченности и экономической эффективности. Эта пропаганда ведется не без лукавства: есть слои населения, которые не могут на равных участвовать в гонке за призовые места в мировой экономике. Также есть и те, кто не желает сплотиться на предлагаемых условиях. Страх социального недовольства побуждает государство наращивать авторитарные меры. При этом новая рабочая сила состоит из мигрантов и частично занятых людей. Первые включены в культурные и социальные сети, основанные на этнических связях. Вторые – в силу частичной занятости – не могут претендовать на связанные с их социальным воспроизводством ресурсы. В результате возникает вопрос о точках соединения между социальным упадком, которым отмечена жизнь многих городских и пригородных районов, и упадком поэтизированным, одним из топосов которого являются руины