Вот уже лет десять каждую весну наш московский подъезд заваливают листовками с рекламой деревянных домов. Год от года число моделей строений все увеличивается, доходя до таких извращений, как «туалет, хлев, кладовая, жилое пространство и любительская обсерватория в виде башенки под одной крышей за 499 тыс. рублей». С прошлого года в почтовые ящики стали кидать предложения по продаже и доставке навоза, щебня, песка и скорлупы кедровых орехов (300 рублей за мешок) в любую точку Подмосковья. А еще есть рынки бурения скважин, установки электроветряков, ультразвукового отпугивания крыс и мышей, коллоидной серы, антизаморозковых тлеющих шнуров и суперкорзин, в которых корнеплоды не гниют до весны, — все это я также узнал из наглядной агитации в подъезде. По осени деньги, потраченные на это добро, конвертируются в мешки с картошкой, тыквы размером с колесо и топинамбур — урожай тоже транспортируется через подъезд в квартиры. Кажется, дачная экономика процветает. Но какой ценой?

Кулак переходной экономики
«Даже туалет у меня работает на урожай! — приоткрыв дверь в сортир, с гордостью говорит Николай Иванович, член садово-огородного товарищества «Маяк» в Дмитровском районе Московской области. — А еще калифорнийские черви! Жрут все подряд, даже газетную бумагу, на выходе давая компост».
Николай Иванович — редкий пример народного экономиста. Все свои дачные расходы и доходы (а попутно наблюдения за природой и происшествия в садовом товариществе) он фиксирует на бумаге с 1988 года, когда лопата садовода впервые копнула здешнее болото.
Николай Иванович открывает первый том записей — потрепанную 96-страничную тетрадь в клеточку — и читает вслух: «Дорога, корчевка пней, геодезические работы...» В ценах перестроечного времени освоение шести соток обошлось в 2250 рублей. Это был годовой заработок Николая Ивановича в качестве капитана-механика корабля «Московский водник» за тот самый 1988 год. В 1990 году покупка соседних шести соток, чей хозяин решил не распыляться на натуральное хозяйство и в духе времени занялся бизнесом, обошлась еще в 1500 рублей.
В 1990 году Николай Иванович ушел на пенсию, и с того времени ничто не мешало ему отдавать все 24 часа суток построению образцового семейного предприятия на земле. «Я предвидел, что 1991 год закончится чем-то нехорошим, и мы с женой приняли решение снять со сберкнижки остатки денег и потратить их на что-то нужное», — вспоминает он. В итоге чуть больше 3 тыс. рублей пошли на закупку бруса, железобетонных блоков и прочего строительного материала, из которого к 1996 году вырос дом в 67 квадратных метров. Строил его Николай Иванович сам, потому-то стройка и длилась четыре года. «Экономнее вышло», — объясняет садовод.
Впрочем, первые затраты на обустройство «фазенды» Николай Иванович расходами не считает. «Эти семь тысяч все равно бы в огне реформ сгорели, а дальше я вложения в дачу делал не деньгами, а руками», — говорит он. Доски, стальные полосы для окантовки грядок, валуны, торф, песок — все это в начале девяностых было ничьим и ждало хозяйских рук. «Мне-то еще принципы мешали добро набирать. А люди ведь и лавки в парках разбирали, и корневища пионов там же выкапывали, и оконные рамы с дверями вынимали из недостроя — тащили на дачи тогда кто что мог», — вспоминает мой собеседник.
Первыми настоящими дачными тратами Николай Иванович считает покупку саженцев. В начале девяностых придорожные питомники с голландским, польским и литовским посадочным материалом еще не появились. Ехать за саженцами приходилось на Тишинку. Апорт, белый налив, антоновка — все за сущие копейки по нынешним временам. Плодовые кус­тарники и клубника достались и вовсе бесплатно — из палисадников старых домов, идущих под снос: сегодня, наверное, трудно представить, что в Москве росли сады.
Там же, на Тишинке, случился и первый дачный заработок Николая Ивановича.
«В 1992—93 годах почему-то люди набросились на морковь. Скорее всего, в какой-то газете напечатали, что она лечит от всего. А колхозы уже начали забрасывать поля, не до них стало. Вот я за неделю три мешка моркови и продал. Вырученные деньги потратил на мясо — как раз в ту пору колхозы принялись скот резать из-за бескормицы. Мясо на каждом углу с машин продавали. Хорошее время было».
Время было хорошо и тем, что проезд на транспорте ничего не стоил. На электричке, рассказывает садовод, он ездил бесплатно, а редким контролерам заявлял: «Ваш Ельцин сделал меня нищим!» Контролеры стыдились, что потребовали билет у хорошего человека, и уходили. Бесплатными были и подмосковные автобусы.
Середина 90-х, вспоминает Николай Иванович, вообще была расцветом дачной экономики. «Зарплаты людям не платили, а тут картошечка своя, все овощи, ягоды-фрукты, — дети и внуки отъедались за лето и осень», — ностальгирует он. В 1997 году в хозяйстве появились еще и кролики. «В общем, где-то на 1300 долларов по тогдашним це­нам получилось, две мои годовые пенсии. Живыми деньгами выручил 1550 рублей (260 долларов), ленивым дачникам да соседям по лестничной клетке в Москве овощи-фрукты продавал». Зафиксированы в тетради и расходы: в основном, это обязательные взносы в казну садоводческого товарищества (200 рублей, или 35 долларов), оплата электричества (50 рублей в год), садовый инвентарь (132 рубля), оплата водителю грузовика за доставленный домой урожай (150 рублей) и средство против колорадского жука (26 рублей).

ОМОН ударил по рентабельности
Дачная экономика пенсионера процветала до 2000 года. «Потом жизнь стала дорожать несусветно, а овощи и фрукты оставались в той же цене. Да еще пошли в Москву продукты из Черноземья, с Украины: азербайджанцы бизнес наладили. Да и народ стал привередлив — им не кривенькое подмосковное яблоко подавай, а глянцевое голландское. Это супермаркеты дачников угробили!» — кипятится садовод.
Чуть позже экономику Николая Ивановича стали портить и транспортники. Года с 2003-го вместе с контролерами по электричкам начал ходить ОМОН. Стражи порядка уговорам и сетованиям на бедность не внимали и выкидывали стариков из вагонов. «Сначала бегал по электричке, потом стал покупать льготный билет за полцены. А полцены до Дмитрова — это шесть килограмм картошки только в одну сторону», — с негодованием говорит дачник.
Вдобавок к этим напастям стремительно разрушалась дачная инфраструктура. «Грунтовая дорога разбита, электротрансформатор вечно в починке, пруд зарос камышом. А еще обложило нас товарищество ежегодным взносом в 2000 рублей за участок — а у меня их два!»
2006 год, с учетом резко возросших расходов, принес дачнику всего 480 долларов. Но и мотивация Николая Ивановича изменилась: «Раньше участок помогал физически выживать, а сейчас — вести здоровый образ жизни. Ведь что ваша супермаркетовая еда — химия одна и гидропоника. А моя картошка должна стоить 100 рублей килограмм, как в Германии!» Но никто Николаю Ивановичу таких денег за нее не дает.
Страсть к экологически чистой еде заставляет Николая Ивановича трудиться на участке в два раза интенсивнее. Он принципиально отказался от любой химии, даже от средства против колорадского жука, которого теперь каждый день собирает вручную. Компост, зола, кроличий навоз, палая листва. Но живых денег даже каждодневный стахановский труд теперь не приносит: урожая хватает только на себя и двух семейных детей. Виной тому и возраст садовода (75 лет), и переход на органическое земледелие, сокративший урожайность наполовину.
Дебет-кредит был бы еще более унылым, но Николай Иванович принципиально не заносит в тетрадь траты своих детей на автомобильный проезд. Кроме того, молодое поколение постепенно отвоевывает землю под цветник (вот и еще одна причина сокращения показателей сбора плодов).
Тем дачникам, у которых детей с машинами нет, еще хуже. Пожилые и малообеспеченные люди в последние год-два, например, сбиваются в стайки по 3—4 человека и ловят шофера на легковушке, опять же из местных, дачных. Сбрасываются по 50 рублей: и им экономия, и водителю поездка обходится бесплатно.
Вообще, кооперация дачников как ответ на ужесточение экономической ситуации в последнее время обретает все больший размах. В том же садовом товариществе «Маяк» несколько пенсионеров организовали что-то вроде артели: собирают сосновую кору, полусопревшую хвою и сфагнум, рассыпают по пакетам и сдают в цветочные магазины. Говорят, товар пользуется спросом у комнатных цветоводов.
Завели в товариществе и постоянную строительную бригаду из узбеков во главе с муллой Алимджаном. Узбеки пару лет назад бежали из Ферганской долины, где власти обвинили их в исламизме. Обратной дороги домой им нет, а в «Маяке» беженцам выделили общественную избушку, куда ранее предполагалось заселить сторожа. Почистить колодец за 100 рублей, подправить забор за 200, — еще год назад местные умельцы или украинцы просили за эту работу в 3—4 раза больше. Да и сторожу теперь платить не надо: узбеки следят за всем «за проживание».

Отцы и дети
Но это все же тактика, а не стратегия. Главная беда дачной экономики заключается в том, что дело отцов и дедов их дети и внуки продолжать не хотят. Например, Серафима Васильевна, завсегдатай тротуара возле метро «Третьяковская», где она продает выращенные на участке цветы, говорит, что в их садовом товариществе «Пески» (Воскресенский район) каждый год забрасывается по три-четыре участка. «Забрасывается» в ее понимании — это когда молодежь на месте грядок разбивает газон. Да и молодежь у нее условная — люди от 35 лет. Те, кто еще моложе, на дачах появляются изредка, да и то только на шашлыки или если влюбленным негде на ночь уединиться.
Дума о потере преемственности поколений занимает сегодня почти каждого пожилого садовода. Своенравная подмосковная почва, если не прикладывать регулярных усилий по ее обработке, за 2—3 года зарастает злостными сорняками, среди которых самые трудновыводимые — сныть и пырей, а за 5—7 лет кустарником и мелколесьем.
На фоне возникновения нового дачного уклада — участок для отдыха, а не для работы — у пожилых садоводов формируется своеобразная эсхатология. «Помню, перед войной тоже все стали отдыхать на дачах, — вспоминает 79-летняя Серафима Васильевна, — и в газетах писали, что нечего культивировать на них мелкобуржуазный дух: колхозы всех прокормят. Зато потом все как миленькие за картошку да капусту взялись».
Мысль о сохранении почвенного плодородия для потомков преследует и Николая Ивановича. Но он и тут подходит к делу со свойственных ему крестьянских позиций: «Пусть земля отдыхает под паром. Дети лет через десять-пятнадцать за ум возьмутся — никуда не денутся с земли, ведь на пенсию не проживешь».
Но не все так плохо для стариков: есть среди «молодежи» (35 и старше) и такие, кто уже сейчас взялся за осуществление части их дачных пророчеств. Правда, в основном среди тех, кто живет с земли, встречаются молодые люди примерно того же, «пожилого» мировоззрения. Только не «поздне-», как у отцов, а «раннесоветского», в духе Андрея Платонова.
Их на дачные участки приводит эскапизм. Как, например, моего приятеля Алексея, в недалеком прошлом главного редактора молодежного глянцевого журнала. Десять лет назад он ударился в индуизм, спустя три года в зороастризм, два года назад остановился на «космическом христианстве» — смеси учений Рериха, первых христиан и космогонии писателя Юрия Петухова. Через год космохристианских опытов Алексею пришлось оставить журнал (не позволял сосредоточиваться на духовных практиках), найти работу редактора-фрилансера в книжном издательстве, все книги которого описывают поиски града Китежа, и в конце концов осесть на дачном участке. Ему повезло — в семье кроме него была жена и двое подросших детей, способных справиться с лопатой. Дачная экономика пошла в рост.
Как человек с высшим образованием и опытом городского потребителя, Алексей живо смекнул, что браться надо за огородные культуры, за которые люди готовы платить хорошие деньги. А потому на восьми сотках развернулся прозападный огород: с физалисом, садовой голубикой, шпинатом и фенхелем. Вслед за фенхелем появились перепелки — вот тебе и несколько сотен диетических яиц в год. В деятельности космохристианина при­сутствовала и нотка протеста: Алексей посредством этого набора овощей и трав доказывал окружающим, что можно жить, не цепляясь за старое. Но соседи редко наблюдали за его опытами, пугаясь вида Алексея и его духовных практик, нередко отправляемых прямо посреди огорода.
У Алексея тоже имеется гроссбух, где он наряду с городскими заработками и детскими пособиями фиксирует и другую часть валового внутреннего продукта — в основном, с огорода. Наезжая в Москву, он сдает огородные экзоты нескольким приятелям, работающим в ресторанах. Что-то реализует продвинутым дачникам. Доход за год невысок: 700—800 долларов. Но у Алексея в запасе и дополнительные подсчеты: «Это не ради денег, пусть дети с малых лет знают, как функционирует экономика, как ценится труд! Пригодится!»
Как и у пенсионеров, у него есть своя дачная эсхатология, но более глубокая. Он верит, что крупным городам осталось жить лет 15—20. Их поразит то ли какой-то космический вирус, то ли отравленная «злыми людьми» вода. А потому «Исход» было бы правильно организовывать сегодня. «Будет время на адаптацию. Колодец надо вырыть, погреб-ледник, сад чтобы разросся, механизмы какие-то завести, — рассуждает Алексей. — «Но на шести-десяти сотках все равно не выживешь.
В деревню надо, на гектары».

Огород наоборот
Есть еще один класс дачников. Они пытаются превратить свой участок в эдемский сад. Краснолистные японские клены, казацкие можжевельники, ирисы и рододендроны — как ни странно, на малоплодородных подмосковных землях все они неплохо приживаются. Но дается это огромной ценой — в прямом смысле слова. Штамбовые розы в прошлом году стоили 1500 рублей за штуку, десятилетние золотистые туи — 2000, плакучие ивы — 3500. Нынешней весной цены выросли как минимум в полтора раза. «Бешеный спрос, — оправдывается Ирина, продавец в питомнике на рынке «Садовод». — Люди подгоняют грузовики и набивают в них по 15—20 саженцев, на 1500—2000 долларов сразу». При этом декоративный сад тянет за собой и другие затраты. Газонокосилки, мульча из древесной коры, декоративные валуны по 600 долларов за камень вдвое меньший, чем тот, что стоит на Лубянке. И, что самое удивительное, поддержание декоративного сада в порядке требует не меньших трудозатрат, чем огород. Садовод в итоге остается таким же рабом земли, как его отец или дед, и при этом принужден бесконечно вкладывать деньги в свою делянку.
Однако новый сегмент дачной экономики обнадеживает и стариков огородников. «Этой весной засеял целую грядку семенами туи, на ВДНХ насобирал. Хочу посмотреть, что получится: если саженцев 30—40 по 300 рублей года через три продам — вот тебе почти тонна картошки», — мечтает Николай Иванович. А не продаст — его дети разобьют рощу из туй на двенадцати сотках.