Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №6, 2007

Карен Газарян. Шашлык из тебя будет

Битва кухни с национальностью

altI.
Очередей в стране давно нет, и населению стало трагически негде поговорить. При капитализме в России наконец хорошо с колбасой и водкой, но с частным пространством и вообще privacy дела все еще обстоят чудовищно, поэтому каждая поездка в такси или на бомбиле превращается в монолог, кое-как замаскированный под диалог. Рыжий полноватый водитель «Волги» в майке с застиранной надписью This is my best photo взялся подвезти меня до Большой Дмитровки.
— Уже и по субботам пробки. Вообще, бля. Машин до х*я, у каждого по машине. Дороги еще турки эти бездарно строят, съезды все неправильные. Да вообще все неправильное. Город стал неправильный!
— Уже зеленый, поехали.
Едем. Посматривает на меня.
— А вы извините, вы вообще москвич?
— Вообще-то да. А какая разница?
— Да приезжих много, вот какая разница!
И он говорит, говорит о приезжих, и голос его начинает звучать устало, как должен звучать голос автомобилиста, недовольного пробками или выбоинами в свежезаасфальтированном полотне: что ж поделаешь, не мы такие — жизнь такая. На вид ему сорок пять: поздно начинать жизнь с нуля.
В этом возрасте даже футбольные фанаты уже не бегают на стадион вопить и бить морду другим фанатам, победы и поражения переживают дома, перед телевизором. Так и этот: уж годы не те с приезжими бороться. Мы едем дальше. В разговоре образуется пауза, на дороге пробка.
— Видите, сколько хачмобилей?! Накупили себе вонючего барахла по двести баксов. Работать не хотят, за длинным рублем едут. (Передразнивая.) Садысь, дарагой, падвизу! Трыста рублэй! Тыбе куда?
Потом он неожиданно сворачивает.
— Вы куда? — спрашиваю.
— Как куда? На Дмитровку Большую или куда?
— Вообще-то она в другой стороне.
— Как в другой? Щас на третье, потом до Дмитровки...
— Нет. Большая Дмитровка — это бывшая Пушкинская улица. В самом центре. А Дмитровское шоссе в другом месте.
— Бля.
Едем обратно, ищем, где бы развернуться. Я смотрю на часы и шумно вздыхаю, изображая недовольство. Бомбила посматривает на меня в том смысле, что против меня, нерусского, лично ничего не имеет, но и мне неплохо бы его понять, войти в его положение. Временами в его взгляде я ловлю досаду, похоже, он не рад, что завел этот разговор. От его неловкости мне самому становится неловко. Пытаясь сменить тему, я спрашиваю:
— А вы целый день вот так бомбите?
— Иногда и ночью. А что?
— А обедать домой ездите?
— Куда там? Времени нет. Шаурму поем — нормально.
— Шаурму-то приезжие делают. Вдруг отравленная?
— Ха! Нееее. А в принципе все может быть. Хрен их знает.

II.
Знает их, конечно, хрен. Но шаурма примиряет даже с ним: путь к сердцу и впрямь лежит через желудок. В самом деле, кавказская кухня — это вам не кавказская национальность. Народное сознание литературоцентрично, а не существующая в природе «кавказская национальность» — самая настоящая литература. Штука посильнее «Фауста» Гете. «Кавказская национальность» грабит, насилует, лукавит, обманывает, обсчитывает, обвешивает, обмишуливает. Совсем другое дело — кавказская кухня. Кавказская кухня жарит шашлык, рубит салат, мечет на стол, кормит, произносит тост, наливает, накладывает, обнимает за плечи. Дает, а не отбирает. Может быть, хотя бы она в силах победить непобедимую «кавказскую национальность»? Заслонить собой ее угнетаемых представителей, пригреть бедовых блюстителей расовой чистоты на теплой мангальной груди?..
Уже на следующий день у меня появилась возможность проверить чудодейственные свойства кухни. В любимом азербайджанском ресторане подошел к гардеробщице — кудрявой женщине лет шестидесяти.
— Здравствуйте.
— Вам что?
— Можно вопрос? Почему вы стоите в пустом гардеробе? Лето же.
— А где мне еще стоять?
— Ну да, в принципе вы правы. А вдруг дождь, например. Куда зонтик сдать?
— От дождя у них машины есть.
— У кого?
Делает жест в направлении зала.
— У них. Положено, вот и стою.
— А вам вообще нравится тут работать?
— Нормально. Денег мало.
— Почему?
— А вы у них спросите. Свою чучмечку небось не взяли. Меня взяли. Русские им тут прислуживать должны.
— Вам так и сказали, когда брали?
— Нет. Говорят: у нас интернациональный ресторан, интернациональный коллектив.
— Но вы же видите, тут официанты азербайджанцы, а не русские, а официант тоже прислуга. Кроме того, он целый день по залу бегает, а вы тут даже присесть можете, вот стул стоит.
— Стоит. Но они же своим прислуживают! Своим! Понимаете?
Я отыскал в зале столик, занятый посетителями славянской внешности. Подхожу, делая вид, что просто иду мимо.
— Дорогой, зажигалку можно? — кричит мне мужчина за этим столом.
Даю зажигалку.
— Вкусно у вас тут, — говорит женщина справа от него.
Мужчина прикуривает и возвращает зажигалку.
— А можно вопрос? — говорит он. — Как переводится имя вот этого вашего композитора, ну, как его, Бюль-Бюль-оглы, да! Оно как-то вообще переводится или это непереводимая игра слов, хахаха.
— Хоть это и не наш композитор, это переводится как «сын соловья».
— Как не ваш? Вы разве не ихний?
— Нет.
— А я думал, сюда только ихние ходят.
— Ну почему же, — говорю. — Вот вы часто тут бываете?
— Иногда.
— Нравится?
— Нормально.
— Это понятно. А народ нравится?
— Какой народ?
— Местный. Который тут. Лица кавказской национальности.
— Ну как можно за весь народ говорить? Мы не знаем народ.
— А в Москве вообще-то один народ. Как вы считаете?
— Ты извини, это, у нас тут разговор деловой.

III.
В ресторане очень громко играла музыка. Из динамиков лился пронзительный голос эстрадного певца. Девяносто девять шансов против одного, что он пел о том, как долго искал свою милую, да не нашел. На непонятном языке певец разговаривал с миром, пустым, враждебным и бескрайним. Ему было очень одиноко.
Лица славянской национальности бойко вели свой деловой разговор, размахивая блестящими от жира вилками. Гардеробщица самоуглубленным взглядом младенца смотрела куда-то мимо всех. Мне не хотелось вспоминать про своего бомбилу в застиранной майке. Вместо этого я вспомнил, как много лет назад был в командировке в Алматы. Усевшись вечером в гостинице перед телевизором, включил местный канал. Передавали праздничный концерт, трансляция едва началась. В зрительном зале, большом и некрасивом, сидели в первых рядах люди с лицами передовиков производства, избранных по квоте в Верховный совет. Их синие пиджаки украшали ордена. Подбородки были нетерпеливо и восторженно задраны вверх. На сцену вышел человек в национальной одежде. В руках он держал казахский народный музыкальный инструмент, походивший одновременно на арбалет и балалайку. Сев на стул, он ударил по струнам и запел-заговорил-закричал. В его выступлении не было ни гармонии, ни музыкальности, ни даже спасительной этнографической прелести. Вместо ленивого любопытства во мне, как температура, поднималось какое-то странное подвздошное раздражение. Я где-то слышал, что никакого акына Джамбула никогда не было, а был московский поэт Липкин, который по заданию партии и правительства все за акына и написал.
Недавно, прослышав про фильм «Борат», я купил опальную, раскритикованную казахским МИДом пленку и решил устроить себе ужин с просмотром: пожарил на гриле большой кусок мяса, нарезал свежих помидоров с огурцами, уселся в кресло. Почти полтора часа меня трясло от счастливого хохота. Когда Борат иссяк, я вспомнил о хлебе насущном. Но он отомстил за себя: на тарелке в окружении потерявших всякую свежесть овощей лежала сухая, холодная, совершенно несъедобная подметка.

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба