I.

В начале августа, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к остановке маршрутного такси.

Маршрутка ехала через весь город — мимо длинного бетонного забора с огромной синей надписью «Я люблю Ногинск! А ты?», мимо торгового комплекса «У пушки» в первом этаже хрущевской пятиэтажки, мимо собственно пушки — памятника героям-зенитчикам, защищавшим в 1941 году подмосковное небо. На пересечении Рабочей и Трудовой водитель привычно выматерился по поводу недавно установленного светофора, служащего неиссякаемым источником пробок (меня там в тот момент не было, но я знаю, что водитель выматерился; на этом перекрестке водители всегда матерятся), и, дождавшись зеленого, покатил дальше — к выезду из города.

Два километра по шоссе, а потом направо по проселочной. Еще через километр начиналась деревня Соколово. Единственная в деревне остановка — у магазина. Молодой человек вышел из маршрутки и растворился в темноте.

II.

Это было во вторник, 7 августа. А через пять часов (уже в среду, восьмого) в дежурную часть ногинской милиции позвонил неизвестный. Он был очень взволнован и испуган, и из нескладной его речи можно было разобрать только адрес — Кооперативная, 18 — и слово «убийство». Неизвестный просил срочно приехать. Кажется, он даже плакал.

«Неизвестный» — это потому, что мы с вами его не знаем. Старший следователь ногинской прокуратуры Петр Николаевич Щербаков (обычный подмосковный парень лет тридцати с барсеткой и в сандалиях, надетых на носки) этого неизвестного теперь прекрасно знает и уже несколько раз его допрашивал, но имя не разглашает: «Защита свидетелей, все дела». Свидетель дружил с семьей из восемнадцатого дома, вечером во вторник собирался к ним в гости, но к телефону никто не подходил, и, провисев на трубке до самой ночи, этот человек решил заехать к Пименовым — проверить, не случилось ли чего.

III.

О Пименовых в Соколове знают мало. Усадьба (два дома — трехэтажный кирпичный и крепкая деревянная избушка; супруги жили порознь: муж в большом доме, жена в маленьком) — на самом краю деревни, обитателей двое, их дочка, зять и внучка лет пять как переехали в Ногинск. Дружбу с соседями не водили, да и с кем им дружить: Пименовы всегда, сколько их помнят, были единственными местными богачами — еще с советских времен, когда Николай гонял за Урал МАЗы, а Анна работала администратором на рынке.

В деревне, впрочем, знают и о том, чем Николай зарабатывал в последние годы. Правда, никто не помнит, с чего все началось, но давным-давно, раньше, чем в Ногинске открылось первое кооперативное кафе, Николай начал ссужать под проценты серьезные деньги тем, кому срочно нужен был кредит. Односельчанам не одалживал, говорил, что принципиально не хочет наживаться на соседях, но соседи в это не очень верили. Скорее всего, в Соколове просто не было таких, кто решился бы занять денег у Пименова. Это ж не пятерка до получки, а десятки тысяч долларов. За деньгами приезжали затемно — иногда обычные «жигули», иногда джип с тонированными стеклами, но чаще дальнобойщики на больших грузовиках. Усадьба Пименовых у самой реки, чтоб подъехать к ней, нужно, не заезжая на мост, съехать с дороги на грунтовку, идущую к речному берегу. Колея на этой грунтовке накатывалась годами.

IV.

Приятель Пименовых, обеспокоившийся их молчанием, приехал на Кооперативную после полуночи. Барабанил в дверь, в ворота гаража — тишина. Полез в окно.

Свет включать не стал, подсвечивал себе мобильным телефоном. Когда увидел в коридоре лужи крови, почему-то сразу все понял, но, как рассказывал на допросе, не растерялся, а пошел в спальню Николая. В спальне все было перевернуто вверх дном, сорванный со стены ковер лежал на кровати. Мужчина приподнял ковер, ожидая, что увидит под ним что-то совсем ужасное, но на кровати никого не было.

Николая Пименова он нашел в гараже. 61-летний ростовщик был мертв уже несколько часов. Домашние тапочки, так и не слетевшие с ног, когда убитого волокли в гараж из коридора, тренировочный костюм, выполнявший, очевидно, функцию пижамы. И удивленное лицо.

Открыв гараж изнутри, свидетель разрыдался, потом вызвал милицию, а сам направился к избушке: может быть, Анна затаилась или просто спит, не зная, что муж убит?

Анна не открывала. Пришлось снова лезть через окно. Надежды на чудо не оправдались, убийцы побывали и здесь. В домике разгром был еще более основательный, чем в особняке хозяина, сорвали даже линолеум с полов. Окно хозяйкиной спальни неумело занавешено одеялом. Вероятно, это сделали сами ночные гости, опасаясь, что их кто-нибудь увидит с улицы.

Анна Пименова лежала поперек большого кресла напротив окна среди сваленных в кучу шкурок норки (некоторые должники возвращали кредиты пушниной или другими ценностями). Совершенно голая, со связанными за спиной руками и вся в ножевых ранах (утром судмедэксперты насчитают 29 ранений). Перед смертью 58-летнюю женщину пытали.

Когда подъехала милицейская машина, свидетеля стошнило.

V.

Между двумя домами Пименовых — тропинка, ведущая к полю. Поле ничье, а на самом деле тоже пименовское. Там стоит фура, принадлежавшая убитому ростовщику, и сейчас старший следователь Щербаков, поигрывая позаимствованным из пименовского же гаража топором, в сопровождении испуганных понятых и двух экспертов идет эту фуру вскрывать. Два удара топором — створки распахиваются. В фуре пусто. Понятые с каким-то виноватым видом топчутся на поле, прокурорские забираются внутрь, бродят по пустой фуре, простукивая стенки. Первым на землю спрыгивает Щербаков, за ним — один из экспертов, второй эксперт Миша замешкался, и его коллега захлопывает дверь. Из фуры слышно сдавленное «Выпусти, дебил!», Щербаков делает строгое лицо, и эксперт открывает фуру. Миша прыгает на землю и, будто никто еще не знает, радостно кричит: «Пусто!»

Фура — последнее неисследованное пименовское владение. Все остальное обыскано, описано и изъято. Два старинных сейфа, один с пачками долларов и евро, второй с золотыми украшениями. Много меха. Телевизоры, видеомагнитофоны и ноутбуки. И самое главное: толстая конторская тетрадь, в которую Николай Пименов записывал имена должников. За чем охотились убийцы, почему они ничего не взяли (а если взяли, то что именно), следователь не знает.

VI.

Щербаков не понимает, почему областная прокуратура делом Пименовых не заинтересовалась, а корреспондент из Москвы — наоборот. Я объясняю: мол, слишком литературный сюжет, убийство старика процентщика. Следователь смеется и говорит, что в пименовской тетради уже нашел сразу четверых раскольниковых. Тех, кто мог в ту ночь быть в Соколове. И еще есть подозрение насчет «детей», которые вроде бы наркоманы, и от них вообще непонятно чего ожидать.

Пименовские «дети» живут в Октябрьском городке на самой окраине Ногинска. Пятиэтажка через дорогу от районной больницы. У подъезда отдыхает семья: мама пьет пиво, папа просто сидит, мальчик лет четырех ковыряется в земле столовой ложкой, а потом пытается ее облизать. Папа отбирает у сына ложку и с размаху лупит его ею по лбу.

Дверь квартиры на втором этаже заперта, но выглядит так, будто совсем недавно ее выламывали. Звонок не работает. Стучусь.

Через сколько-то минут по лестнице поднимается семья, которую я видел у подъезда. Ложка теперь в руках у отца, и, обращаясь ко мне, он размахивает этой ложкой.

— Не стучись, — говорит он. — Лариска уехала куда-то. На море, что ли. Мужа ее забрали вчера вечером в ментовку за убийство стариков, она и уехала.

Обидно будет, если Пименовых убили их собственные родственники, а не должники. Когда Алену Ивановну убивает Лизавета, это все же не очень правильно.

Уж лучше Раскольников.