Превратив культовые норвежские трикотажные изделия в елочные украшения, дизайнерский дуэт Arne & Carlos путешествует по всему миру со своими вязаными друзьями, а попутно каким-то образом воз­родил любовь норвежцев к традиции

Материал для этой статьи был получен методом дискурсного анализа2 переписки двух известных женщин, сестер — Лили Брик и Эльзы Триоле. Оживленная переписка велась ими в течение более чем 50 лет, в это время Лиля жила в Москве, а Эльза — в Париже. Инициатором издания писем в России и идейным вдохновителем книги «Неиздан­ная переписка: Лиля Брик и Эльза Триоле» (Брик 2000) был Василий Васильевич Катанян, сын последнего мужа Лили Брик — Василия Абгаровича Катаняна. Он также стал защитником чести и репутации обеих женщин, так как историческая «удаленность» событий, а так­же противоречивые мнения и комментарии современников подгото­вили почву для возникновения множества слухов, досужих выдумок и сплетен относительно их характеров и версий произошедших с ними событий. Совершенно разные культурные контексты (СССР и Фран­ция), условия жизни обеих сестер, схожие интересы и деятельность, теплая дружеская связь, их чувства и переживания предстают перед читателем на бумаге в собрании 295 писем

В «Записках об Анне Ахматовой» Лидия Корнеевна Чуковская создает живой образ вещественного мира, увиденного ею при первом визите в квартиру Ахматовой на улицу Красной Конницы: «Я вдруг оказалась среди давным-давно забытых мною вещей и в другом времени: та же забытая мною гладкая рама туманного зеркала, то же кресло со сло­манной ножкой. И тот же маленький столик красного дерева, что сто­ял двадцать лет назад в комнате Фонтанного Дома, куда я так любила приходить. Тогда, до войны; в том, еще моем, Ленинграде». Чуковская видит не просто вещи как таковые, привыч­ные, примелькавшиеся окружающие предметы, — но в их прямой связи со временем и с самой сутью человеческого мира. «Вещи, они ведь как губки, впитывают в себя время и вдруг окатывают им человека с голо­вы до ног, если он внезапно встречается с ними после долгой разлуки. Для Анны Андреевны вещи ее комнаты полны, наверное, 13-м годом; а для меня 37-м.»