Кома, амнезия подлинная и мнимая, нашествие варваров – вот некоторые из idies fixes современного кино, литературы, театра, живописи… Художественно-эстетическая атмосфера начала XXI в. проникнута настроениями, парадоксально сочетающими в себе скепсис и ностальгию, критику и самокритику, катастрофизм и надежду. Она, видимо, свидетельствует о чем-то более серьезном, чем затянувшейся ситуации fin de siècle. Это скорее симптом завершения определенного периода художественного развития, сопряженного с эпохальным творческим проектом ХХ в. – неклассической эстетикой, нонклассикой в искусстве1 . Казалось бы, не так давно отшумели дискуссии, связанные с пересмотром однозначно позитивной оценки ренессансно-просветительской парадигмы. И вот снова возникает потребность в ревизии, на сей раз не столь отдаленного прошлого, являющегося для нескольких поколений наших современников историей их собственной жизни. Ощущение исчерпанности наработанных художественных средств, их неадекватности новым реалиям, пройденного «пика формы» (и содержания) побуждает искать аналоги современной культурной коллизии в далекой и недавней истории художественной жизни. Диапазон возможных сопоставлений практически неисчерпаем – от падения Рима и нашествия варваров до вытеснения неоавангарда постмодернизмом. Сегодня, действительно, многое рифмуется с художественно-эстетической ситуацией более чем тридцатилетней давности. Постмодернизм, как в свое время неоавангард, достиг апогея, подвергся тиражированию, а затем пошел на убыль, трансформировался в нечто иное

«Дух человеческий – в плену. Плен этот я называю «миром», мировой данностью, необходимостью. «Мир сей» не есть космос, он есть некосмическое состояние разобщенности и вражды, атомизация и распад живых монад космической иерархии» (IV, 41), – так начинает Бердяев свою главную, как считал он сам, книгу раннего периода, а как теперь видится – основополагающую для всего его философствования работу «Смысл творчества». Однако «мир сей» призрачен и не есть цель и смысл жизни человеческой. Назначение человека более высокое – для высшей космической созерцательной жизни. И освободить человека от рабства мира сего может только дарованная ему Богом уникальная способность, величайший дар – творчество. «Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление». Освобождение от себя самого, порабощенного «миром», от этого «мира», от всего закабаляющего свободный дух человека. Более того – в творчестве человек должен и может изжить принципиальную антиномию божественного и внебожественного в мире, антиномию трансцендентности и имманентности Бога миру и человеку

ХХ век стал переломным и переходным этапом во всех сферах бытия человеческого. Об этом много писали, пишут и будут писать. Серьезное осмысление этого глобальнейшего перелома в человеке, его бытии, менталитете, в цивилизационном процессе, культуре и всех ее сферах фактически только начинается, ибо сам процесс отнюдь не достиг еще своего апогея, и мы все включены в него в качестве более или менее активных участников. Большое же, по словам поэта, «видится на расстояньи», которого пока нет. Не нам, к счастью (ибо ответственность велика), делать значительные обобщения, поэтому сегодня в сфере мыслительных практик больше в моде самая крайняя маргиналистика и увлечение мельчайшими, милыми и приятными сердцу любого маргиналиста частностями и крохами со стола техногенной цивилизации. Тем не менее начать подготовку почвы для таких будущих обобщений (если для них настанет время) все-таки по силам тем, кто и сегодня еще не совсем утратил вкус к традиционному, классическому мышлению