Статья посвящена «заячьему» мотиву в текстах русской литературы XVII–XIX веков. Важность изучения литературных мотивов связана с тем, что они обнаруживают напряжение, разрывы и контрасты в ретроспективе фонового знания, указывают на лексико-стилистическую, эмоциональную, а шире — семиотическую трансформативность связываемого с ними культурного дискурса. Какими смыслами наделяются мотивы, кто их ими наделяет и кто их считывает? Насколько такие мотивы традиционны, какие культурные предпосылки обуславлива­ют их возникновение и функционирование? «Заячий» мотив в русской литературе, с присущей ему общей функциональной спецификой новизны и дискурсивной выразительности, представляется удобным материалом для исследования литературного мотива как такового и обуславливающей его поэтики.

Печатающиеся ниже статьи Константина А. Богданова, Ольги Кузнецовой, Елены Кардаш, Дины Магомедовой, Натальи Шром и Анастасии Ведель представляют собою переработанные версии докладов — пяти из пятидесяти четырех, прочитанных в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук (Санкт-Петербург) на междисциплинарной научной конференции «Философия зайца: Неожиданные перспективы гуманитарных исследований» (19—21 июня 2014 года)[1]. Невольным инициатором этой конференции стал министр культуры В.Р. Мединский, за год до того запальчиво заявивший в эфире радиостанции «Business FM», что ему известен целый институт, входящий в систему Российской академии наук, сотрудники которого в течение нескольких лет на бюджетные деньги занимались изучением «философии зайца»:

В дискуссии собраны десять откликов на статью Майкла Дэвид-Фокса «Модерность в России и СССР: отсутствующая, общая, альтернативная или переплетенная?», представляющих достаточно широкую палитру мнений. В цент­ре дискуссии — вопрос о советской и постсоветской модерности как таковой: была ли она в России в принципе, и если да, то в каком виде и качест­ве?