Руки

Вот-вот — и эти руки старые
Обмечет сеточка и «гречка», 
Но будут всё держаться парою,
Как два совместных человечка.

Их сочленения скользящие
Несут свой груз — и не роняют. 
Так в долгом браке состоящие
Друг друга только дополняют.

И никого никто не хавает,
И никого никто не строжит. 
Где левая поддержит правую,
Где левой правая поможет.

Так катерок речной флотилии
Страхует пароход усталый: 
Одна — в молитвенном усилии,
Другая — со свечой подталой.

Им пособляет сила вышняя
Плыть в соответствии с судьбою.
А я меж ними — третья лишняя,
Сама как будто бы собою.

Но никуда они не денутся — 
В последнем спазме встрепенутся,
В предвечном рукобитье встренутся
И на груди моей сомкнутся.

* * *

Изморось, похожая на снег,
Но ещё не снег. 
Времена, похожие на век,
Но ещё не век.

Междуснежье это, междувечье — 
Как недомоганье человечье: 
Полусон, неразмыканье век, 
Недоговоренье, междуречье…

Перед сном

На окнах накипают стразы,
Грядёт метель.
Пусть устарели наши базы 
И наша цель,

Пусть невподъём берём беремя 
И туп тесак,
Пусть разное вершится время
На всех часах,

Но женщине дана отсрочка,
Пока все спят,
И светится её сорочка — 
До самых пят.

Переслоились поколенья 
Битьём, нытьём…
И мы найдём упокоенье,
И мы найдём —

За вечной мерзлотою кольской, 
Где нет проблем…
А женщина ладонью скользкой
Наносит крем.

* * *

С гнёзд не поднимается дичина — 
Значит, и у севера есть юг.
Боль длиннее, чем её причина, — 
Острый угол и крепёжный крюк.

Боль многоэтажна, и за нею
Ни тебя не сыщешь, ни меня…
Бурный след кильватерный виднее 
Флагманского белого огня.

Держидерево

За деревнею Потерево
Не по климату, мятежно
Палиурус — держидерево — 
Оградил предел коттеджный.

Средь цветочков жёлто-кисленьких,
Мелковатых, как минуты, 
Вместо выростов-прилистников — 
Два шипа: прямой и гнутый.

И внезапно всем спохваченным
Умозрением тугим
Возвратилась я к утраченным
Впечатленьям дорогим —

Как с усердием любителя,
Двигаясь от точки к точке,
Рисовал мой дед Спасителя
В Нотр-Дамовом веночке.

Я, растя в тайге пиловочной,
На большом лесоповале
Думала, колючкой проволочной
Богу голову сковали.

Зелена живая изгородь,
Бур Его венец терновый.
Полыхает, будто Искороть,
От зари посёлок новый.

Палиурус подвизается,
Не обманываясь торгом:
Шип, что прям, во плоть вонзается,
Шип, что гнут, дерёт с поддёргом.

Что же я, дитя режимное,
Не подброшу пакли серной?
Держидерево, держи меня
На дистанции замерной.

Пронизай, на всё готовую,
В тонких маревах являйся
И колючкою Христовою
В мои помыслы вцепляйся.

* * *

Накануне беды и разлуки
Так надсадно вопят поезда.
Одиночества русского звуки,
В гулком небе немая звезда.

Нет уже никаких средостений 
Для души, поглотившей хулу. 
Одиночества русского тени 
Бдят навыстойку в каждом углу.

Только совесть натруженно дышит,
Только боль своё бремя несёт.
Не стесняйся — никто нас не слышит,
А услышит — никто не спасёт.

Присягни на воде и на хлебе,
О Борисе и Глебе взгрустни.
Одиночества русского жребий,
Нам твои предуказаны дни.

Высшей пробы твоей, высшей меры
Нам не внове добротный закал.
И туда не пройдут БТРы, 
Где Христос напоследок взалкал.

Война

Война — это сын, стон,
Библейские мор, глад. 
Но гибель без похорон 
Ещё не ведёт в ад.

Война — это тыл, блуд,
Измен и торгов ряд. 
Но там, где тебя ждут,
Ты верен, любим, свят.

Подбит головной танк,
Сожжён броневой гроб.
Но, раз оголён фланг,
Пехота пойдёт в лоб.

Война — это сыпь, тиф,
Трассёра больной свет.
Но если герой — миф,
То нас — 
      никого — нет.

Лепёшка

Если голод и кишки в гармошку,
Никаких изысков не хочу.
Но за самаркандскую лепёшку 
Что имею, то и заплачу.

И в чаду предсмертного угара
Не куплю другую никогда — 
Только ту, с Сиабского базара,
Где урюк, инжир и парварда.

Пусть от стенки вечного тандыра
Маркою отклеится патыр,
Тмином разразится на полмира,
А уж маком — и на целый мир.

Огненный, с чернотцами припёка,
С корочкой, цепляющей десну…
Я его приму, как дар Востока, 
И ожгусь, и юность помяну.

И на каждом семечке сезама — 
Ну, кунжута, чтоб в словарь не лезть, — 
Древняя проступит анаграмма,
Согдианы золотая весть.