Литературные итоги 2014 года. 
Заочный «круглый стол»

В этом номере — ответы Евгения АБДУЛЛАЕВА, Николая АЛЕКСАНДРОВА, Петра АЛЕШКОВСКОГО, Ольги БАЛЛА, Владимира БОНДАРЕНКО, Алексея ВАРЛАМОВА, Алисы ГАНИЕВОЙ, Натальи ИВАНОВОЙ, Марианны ИОНОВОЙ, Павла КРЮЧКОВА

 

 

На этот раз мы предложили участникам заочного «круглого стола» три вопроса для обсуждения:

1. Каковы для Вас главные события (тексты любых жанров и объемов) 2014 года?

2. Попадают ли писатели с постсоветского пространства в круг Вашего чтения?

3. «Год чтения»… «Год культуры»… «Год литературы»… Удается ли сблизить читателя и книгу? Ваши профессиональные впечатления и прогнозы.

 

 

 

Евгений Абдуллаев (Сухбат Афлатуни), поэт, прозаик, литературный критик, г.Ташкент

 

«Глаза у книгоиздателей должны быть 
сытыми, наглыми и хищными»

 

1. Если немного снизить пафос, неминуемо присутствующий в слове «событие», и приглушить бой барабанов — того, что заслуживает внимания, в 2014-м хватало. Загибаю пальцы.

Проза. Прежде всего, премиальные фавориты: «Обитель» Захара Прилепина («Большая книга») и «Завод "Свобода"» Ксении Букши («Национальный бестселлер»).(Лауреат «Русского Букера-2014» — когда пишу эти строчки — еще не объявлен.)¹ . Романы талантливые — и неожиданно сходные в попытке взглянуть на наиболее «жесткие» объекты советского строя — лагерь и завод — с самых разнообразных точек зрения. Найти свою правду и логику в действиях и начальников, и последних «винтиков»; и тех, кто сидел, и тех, кто сажал. Воздерживаясь, насколько возможно, от оценок.

В этот же ряд встает и роман «Жизнеописание Петра Степановича К.»   известного российского демографа Анатолия Вишневского, финалист «Русского Букера». Объект, на этот раз — колхозы, сельское хозяйство; взгляд на советскую историю с точки зрения «простого человека», временами поругивавшего власть, но в целом — как и герои «Обители» и «Завода "Свободы"» — из тех, на которых она и держалась.

Из собственно исторической прозы — увлекательный роман Сергея Заграевского «Архитектор его величества» о путешествии аббата и архитектора Готлиба-Иоганна фонРозенау в Киевскую Русь. И прекрасный рассказ Юрия Буйды «Смерть элефанта», вошедший в виде вставной новеллы в его роман «Яд и мёд» (притом что сам роман к удачам Буйды я бы не отнес). Конец Смутного времени, Москва, снег, белый слон…

Еще порадовали русские писатели, живущие в США. Казалось, все литературные семена, посеянные русской эмиграцией в Америке, уже взошли, все цветы отцвели, и все яркие имена названы и оценены. Выяснилось — еще нет. Пару лет назад появился Валерий Бочков, вначале с малой прозой, 
а затем — в прошлом году — и с замечательным романом «К югу от Вирджинии». Другие приятные открытия — книги Наталии Червинской «Поправка Джексона» (написанные с блеском рассказы о русской эмиграции 70-х — тоже, казалось, тут уже все написано-сказано…), Александра Стесина «Вернись и возьми» (не только Америка, но еще и Африка).

Что касается поэзии, то о ней надеюсь написать, как повелось, в своем очередном «дружбинском» обзоре-«семикнижии».

2. Прежде всего — то, что происходит в украинской русской литературе. Из прозы — замечательный роман киевлянина Алексея Никитина «Victorypark»: теплыйпозднесоветский Киев, фарцовщики, студенты, артисты… Повести Елены Стяжкиной из цикла «Один талант». Роман Сергея Герасимова «Школа танцев Соломона Скляра» (снова советское время, плюс загадочные «ледяные ангелы»). «Кинороман» одессита Сергея Шикеры «Выбор натуры».

Из поэзии — прежде всего книга киевлянина Александра Кабанова «Волхвы в планетарии». Построена она, как и все предыдущие книги поэта: вначале — стихи последних двух-трех лет; далее, в обратном хронологическом порядке — из предыдущих сборников. «Севастополь: ветер, вЁтерв голове, / вновь прорезались шипы на булаве, / если вырастешь и станешь моряком — / ты не трогай эту мову языком…»

В других постсоветиях ситуация с русской литературой победнее (или что-то просто не отследил). Из того, что можно отметить, — сборник стихов тбилисского поэта ИнныКулишовой «Фрески на воздухе», мемуарная проза таллинки Елены Скульской «Мраморный лебедь», книга рассказов Ильи Одегова «Тимур и его лето», отмеченная «Русской премией», и… И, пожалуй, всё.

Пару слов о «Русской премии», раз уж была упомянута. Прошлогодняя работа в жюри премии привела к двум выводам. А: премия продолжает делать исключительно важное дело по поддержке русской литературы за пределами России — и диагностике состояния этой литературы. Б: в силу естественного обмеления последней (старые авторы уходят, а новые плохо родятся) требуется переформатирование премии. В противном случае уровень будет потихоньку сползать, а лонги и шорты будут из года в год состоять из одних и тех же имен.

Несколько лет назад «Русская премия» нашла логичный, хотя и не всех убедивший выход из наметившегося «оскудения делянки» — расширила свое поле с постсоветского пространства на весь земной шар. Дальше расширяться уже некуда — появление колоний русскопишущих авторов на других планетах пока не предвидится. Однако, кромегеографического, возможно ведь и жанровое расширение. Сделать отдельную номинацию за эссеистику и литературную критику. И — дать немного больше времени для того, чтобы что-то на постсоветских пажитях появлялось-вызревало: ежегодный урожай здесь все скуднее. Сделать номинации «мигающими»: не каждый год давать за, скажем, большую прозу — а через год. Год — за большую, год — за малую. Год — за поэзию, год — за эссеистику и критику. Такое вот предложение, коллеги.

3. За «год литературы», конечно, спасибо. Может, кроме дюжины неизбежных помпезных мероприятий, будет несколько дельных.

Вообще же, сближение читателя с книгой — дело не государства, и не писателей, и уж точно не самих читателей — а книгоиздателей. Это то, чем они занимаются со времен изобретения печатного станка, и то, что сегодня у них получается все хуже и хуже. Я иногда с ними общаюсь — у них грустные глаза. Еще более печальные, чем у литераторов; это плохой признак. Глаза у книгоиздателей должны быть сытыми, наглыми и хищными — тогда что-то будет крутиться, печататься, доходить до читателя.

Сами они себя не раскормят — по крайней мере, законным путем. Им нужны налоговые льготы. Льготы на издание некоммерческой литературы. Льготы для малых издательств. Для любой поддержки серьезной литературы. Я уже говорил об этом лет пять назад на «дружбинском» круглом столе (Литература в эпоху перемен // «Дружба народов», 2009, № 9. С. 209); пользуясь случаем — повторяю. Тогда усилится издатель. Тогда появятся литагенты: не три с половиной человека, как сейчас, а хотя бы с дюжину. Заработает маховик литературного дела. И будет не «год литературы», а десятилетие, а то и больше…

 

 

 

 

Николай Александров, литературный критик, г.Москва

 

«Навыки чтения потеряны»

 

1. Не самая легкая, а кроме того, неблагодарная задача, из множества книг прошлого года выделить главные.Интересных действительно было немало. Если отмечать издательские удачи, то список заслуживающих внимания книг будет весьма обширным. Ну, вот хотя бы некоторые из числа тех, что сразу всплывают в памяти, то есть достаточно случайная выборка. Роман гонкуровского лауреата Пьера Леметра «До свидания там, наверху» («Азбука»), «Щегол» Донны Тартт, одно из главных ожиданий года, «Кентерберийские рассказы» в пересказе Питера Акройда («Corpus»), замечательные книги по истории издательства «Евразия» (например, «Рождённая в битвах.Шотландия до конца XIV века» Дмитрия Фёдорова), или, скажем, «Тысячелетнее царство (300—1300). Очерк христианской культуры Запада» Олега Воскобойникова («Новое литературное обозрение»), или «Магическая Прага» Анджело Марии Рипеллино («Издательство Ольги Морозовой»). Можно вспомнить и великолепную биографию «Баронесса. В поисках Ники, мятежницы из рода Ротшильдов» («Фантом Пресс»),  и не менее замечательную книгу «Пикассо. Творец и разрушитель» Арианны Стасинопулос-Хаффингтон («Роузбад Интерактив»). Назову и сборник, подготовленный «Мемориалом» — «Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа детям». Я не говорю уже о двух фундаментальных работах Макса Хейстингса «Первая мировая война. Катастрофа 1914 года» и «Вторая мировая война. Ад на земле» («Альпина нон-фикшн»). В издательстве «Ад Маргинем» выходили любопытные книжки, скажем, дневники СьюзенСонтаг или миниатюрные издания серии Minima (например, совершенно удивительный «Дисней» Сергея Эйзенштейна). Огромный том Нины Петровской «Разбитое зеркало», все ее творческое наследие, по существу («Б.С.Г. Пресс») — тоже, конечно, событие. И сборник стихов Асара Эппеля («ОГИ»). И книжка удивительных рассказов Николая Байтова «Зверь дышит» в серии «Уроки русского» Олега Зоберна, который в очередной раз меняет издательство. Странно, что Байтов как-то остался в стороне, вне читательского внимания. Событием для меня стал и сборник «Лёгкие миры» Татьяны Толстой. Просто как очередное доказательство ее необыкновенного художественного дара. Это одна из лучших книг прошлого года, а некоторые рассказы («Отец», например) как будто взяты из антологии. По силе изобразительности, по выразительности письма с Толстой сегодня практически никто не может соперничать. Наконец, еще одну книжку хочется назвать непременно — «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» («Альпина нон-фикшн»). Это потрясающее чтение. Я не говорю о собственно содержательной стороне (жизнь  старообрядцев, приехавших сначала в Китай, затем перебравшихся в Южную Америку), но язык, но строй повествования — это голос русской Атлантиды, удивительно, что он слышен еще и сегодня.

 2. Современных авторов (писателей русскоязычного пространства) читать все трудней и трудней, слишком много откровенно средней, торопливой, «проектной» прозы, но это вовсе не означает, что интересных текстов нет вовсе. Они есть. Некоторые из них я перечислил. А из тех, кого не упомянул, если постсоветское пространство понимать и как пространство вне границ Российской Федерации, назову Алексея Макушинского и его «Пароход в Аргентину». Вот пример тщательного, продуманного письма, может быть, несколько искусственного, сугубо литературного и в этом смысле старомодного. Конечно, новые тексты некоторых авторов (Светлана Алексиевич, Ульяна Гамаюн, Сергей Жадан) всегда привлекают внимание.

 3. Я не могу сказать, что такого рода мероприятия, такие годовые акции бесполезны вовсе. Хотя бы потому, что у писателей благодаря этим программам есть возможность ездить по регионам, встречаться с читателями, учителями, библиотекарями, а у региональных библиотек есть возможность получать книги, которые иногда просто не доходят до регионального читателя. И все же мне кажется, что дело не в этом и проблема в другом. Постепенно понижается уровень гуманитарного знания вообще, уровень преподавания гуманитарных дисциплин. Вполне вероятно, что через какое-то, очень непродолжительное время в университетах некому будет читать фундаментальные курсы (в частности по истории литературы). И некому будет преподавать в бесконечно реформируемых школах. 

Внимание к книге непосредственно связано с культурой чтения, с умением читать, анализировать и понимать текст. Сложная письменная речь (художественная, философская, историческая) сегодня нередко просто не понимается. Навыки чтения потеряны. Художественный текст (за исключением, может быть, жанровой литературы, и то не всей) воспринимается, как текст на чужом языке. Может ли вызывать интерес набор непонятных знаков, абракадабра, подобная арабской вязи или иероглифам? Вряд ли. В интернете гуляет выразительный ролик: мама заставляет своего маленького сына учить стихотворение наизусть. И это не Бродский или Вячеслав Иванов. Нет. «Травка зеленеет, солнышко блестит…» Куда проще, хотя слово «сени», уверен, не всякий ребенок знает. Результат (точнее сам процесс) — чудовищен. Разовыми лекциями, единичными акциями дело не исправить (если исправить что-то еще возможно вообще). Скорее уж нужно проводить летние школы, семинары, экспресс-курсы, приглашать лекторов, знающих учителей и преподавателей (такие еще есть). Пока же мы видим процесс окончательного разрушения гуманитарного образования. Я не говорю уже об обесценивании слов, языковых мутациях, не в повседневности — хотя уголовный жаргон, речевая порча, вошедшие в обиход, ставшие привычкой, ведут к инфантильности и безответственности,  к жутким социально-политическим результатам, — а в художественных текстах. Средняя проза хуже, чем молчание. Страшнее могут быть только посредственные стихи. Полная «безъязыкость» — это и есть наступающий на нас, постепенно свершающийся апокалипсис. И сегодня я не вижу (почти не вижу) ни сил, ни желания ему противостоять.

 

 

 

 

Пётр Алешковский, прозаик, г.Москва

 

«Сегодняшняя жизнь не дается пока писателям»

 

1. С сюжетной литературой в этом году, на мой взгляд, как-то не сложилось. Тому, наверное, есть причины. Все наперебой бросились хвалить роман Прилепина «Обитель», словно не заметив, что книга не попадает в жанр художественной литературы, как мы всегда понимали ее (а многие понимают и сейчас). Прилепинский роман, на мой взгляд, типичный триллер, слепленный по жестким американским шаблонам, выбор большого жюри лишь подтверждает мои опасения — сместился угол зрения? Открещиваясь от всего американского, мы тем не менее — за сериалы с продолжением и триллеры? Не скрою, сам люблю хорошо закрученный триллер и смотрю лучшие сериалы, но первые не отношу к разряду серьезной литературы, скорее к развлекательной, какие бы ужасы и «глобальные» проблемы не были в них затронуты.

Из всего прочитанного по-настоящему по-хорошему удивила и порадовала только книга Льва Наумова — «Шёпот забытых букв» (изд-во «Амфора»). Автор — глубоко эрудированный человек, знание — сила, как известно, и знание и память прочитанного работают у Наумова мощно, с той силой, что оставляет правильное послевкусие — шепот забытых букв не покидает прочитавшего книгу. Наумов безусловный борхесианец, это и не скрывается — действие его рассказов-притч и пьес разворачивается в вымышленных мирах, такое ощущение, что пишет человек, запрятавший себя в комнату без окон, не желающий выглядывать на улицу. На деле, конечно, все не так — достаточно начать чтение, как точно подобранные слова уносят вас вслед за вымыслом, коллизии заставляют думать, понятно с первого листа — проза дышит жизнью, подсмотренной, отрефлексированной и построенной так, как и полагается поступать творящему искусство. 

Говоря о том, что с прозой все плохо, я нарочно сгустил краски. Она стала иной — или движется в своем направлении в другое пространство. Ушедший год принес много мемуаров. Писать начали люди заведомо не преклонного возраста — сорока—шестидесятилетние. В прошлом еще году вышла книга долго молчавшего Сергея Каледина — замечательные наблюдения-воспоминания, рассказы об окружающем пространстве и людях, их судьбах и влиянии их судеб на самого автора. Нынешний год принес новую книгу Татьяны Толстой, манерную прозу коей я не шибко чту. Зато вот книга Дарьи Димке (издательство «БММ») «Зимняя и летняя формы надежды» прекрасна. Проза питерской писательницы — рассказ о жизни автора и ее младшего брата с дедушкой и бабушкой в советском Питере. Согревающая проза, добрая, лишенная напрочь сюсюканья, свойственного мемуарам подобного типа. Вслед за громким дебютом Наринэ Абгарян с ее «Манюней» Димке выступает настоящим психотерапевтом, лечит и примиряет сердца своих читателей —уверен, что у автора большое будущее.

Налицо, как мне кажется, намечающаяся тенденция: сегодняшняя жизнь не дается пока писателям. Ну не говорить же серьезно о новой агитке Проханова или о неудачном произведении Шаргунова, но по части триллеров, подстроенных на потребу времени, наметился явный прорыв, похоже, Прилепин первый скроил сюртук с эполетами, кои войдут в моду. Что касается «душеполезной» прозы, она тоже навеяна временем, не стоит и в телевизор смотреть, и так понятно, что честные и теплые слова всегда востребованы, сейчас же в них явлена огромная потребность. Подтверждение тому фейсбук Абгарян — тысячи поклонников шлют ей приветы, благодарят за добрые слова, «за надежду, что вы нам подарили» (дословно). К Димке на фейсбук я не заходил — достаточно книги, прочитав которую, пока не могу забыть — это ли не свидетельство настоящей победы! Как и шепот забытых букв Льва Наумова — мне кажется, что он и вовсе не заходит на фейсбук (не стану проверять, ни к чему).

2. Из писателей постсоветского пространства важно отметить работы Афлатуни, всегда, давно уже утвердившегося в российском литературном пространстве и, наверное, Андрея Иванова, живущего в Эстонии. Первые, эстонские книги до меня, увы, не дошли, перепечатанная же «АСТ» книга «Харбинские мотыльки» — серьезная проза, буду ждать его новых книг с нетерпением.

Ну и конечно, Светлана Алексиевич — достояние уже мира, а не только нашего, странно склеенного пространства. Надеюсь, она будет оценена по заслугам и в следующий раз удостоится Нобелевской премии. Канадские старушки-пенсионерки — политкорректный выбор и только. Пропущенный через сердце документ, голос рассказчика-свидетеля не самый новый жанр в литературе, но Светлана Алексиевич в нем безусловно первый и самый мощный автор. 

3. Нам уже явили построенную сверху «смычку» писателей с чиновниками, когда в президиуме сидели потомки славных писательских кровей, а в зале была собрана вся писательская элита Москвы и сопредельных территорий. В результате рожденный монстр не стал прекрасным кентавром, породив изумление и стыд. Боюсь, «год литературы» станет таким же бюрократически-пропагандистским монстром, хотя не сомневаюсь, пропаганда чтения — насущная и наиважнейшая задача мировой современности. Во времена тяжелой болезни, когда испытаны все лекарства, надежда, как говорят мыслящие доктора, ложится на плечи самого больного. Если не перезапустить мозг, не включить новые обводные его пути, обходя пораженные, атрофированные бездумьем зоны, остается только смерть или прозябание овоща. Чтение у нас скорее всего станет потребностью вопреки, а не по указке свыше, такое уже случалось, тяга к книгам Абгарян и Димке — лишь первые шаги на этой непростой и тяжелой дороге, которую освоит и победит только идущий.

 

 

 

 

Ольга Балла, литературный критик, г.Москва

 

О читательских радостях 2014-го

 

1.Вообще, в этом году было счастливо много хороших книг, я наверняка что-нибудь упущу. Постараюсь говорить о том, о чем не говорить никак нельзя. Мне уже заранее обидно за то, чего не успею назвать.

Моим главным жанром — просто в силу читательских предпочтений — в этом году очередной раз оказалась обширная и разнородная область нехудожественной литературы, называемая вкусным, щелкающим и свистящим словом «нон-фикшн» (хочется подобрать русское имя, а все никак!). Я и слово «нехудожественный»-то произношу в данном случае с большой оглядкой, поскольку некоторые из текстов, ставших для меня важными в 2014-м в этой категории, нимало не уступают художественным по качеству выделки слова и степени его напряжения.

Нельзя не назвать книгу разговоров Дмитрия Бавильского с современными композиторами о современной же музыке — «До востребования» (издательство Ивана Лимбаха), интересную многим, но, может быть, прежде прочего — той ведущей мыслью, что композиторская деятельность — это род антропологического исследования, а кроме того — попыткой выговорить эту принципиально несловесную деятельность словами. Кто-то благодаря этой книге стал лучше понимать, что ему стоит слушать, а мне, человеку предельно словесному, важно, что благодаря этой книге в нашей культуре хоть немного (по моему чувству, впрочем, довольно существенно) расширилась область словесного и поддающегося рефлексии.

Важным моим читательским впечатлением стал сборник эссе Марии Степановой «Один, не один, не я» («Новое издательство») — событие на стыке художественной и философской, словесной и концептуальной работы, даже не знаю, к какой больше относящееся; решим, что в равной степени к обеим. Очень коротко говоря, это — о разных бытийных состояниях человека и об отношениях его с небытием.

Обязательно надо назвать две появившихся в этом году книги Михаила Эпштейна: вышедшую впервые и переизданную спустя полтора, кажется, десятилетия после первого издания и несколько с тех пор переработанную. Это — «Клейкие листочки: Мысли вразброс и вопреки» («ArsisBooks») и «Отцовство: Роман-дневник» («Никея») (в первый раз, на рубеже веков, эта книга выходила с подзаголовком «Метафизический дневник», что мне нравилось больше, и с тех пор этот оборот вошел в мое внутреннее словоупотребление).«Отцовство» мне было важно перечитать сегодняшими глазами — и эта книга как раз из таких, которые не выцветают от перечитывания (в конечном счете, она о том, что любой опыт, а особенно такой интенсивный, как опыт родительства, может быть пережит и понят как опыт метафизический). А собранные впервые «Клейкие листочки», завязи и возможности мыслей, помимо своего, весьма мне родственного, содержания и отношения к жизни (тут я пристрастна — если Эпштейн заблуждается, я рада заблуждаться вместе с ним), важны мне еще и самим своим жанром: никто, кажется, еще не развивал обещания как жанра интеллектуального действия? Эпштейн едва ли не только этим и занимается.

Этот год порадовал меня также интенсивной рефлексией — именно на уровне книгоиздания — над позднесоветским периодом нашей истории и культуры — слава Богу, без идеализаций, а, напротив того, с ясным и умным анализом. Здесь можно назвать сразу несколько книг: сборник «Переломные восьмидесятые в неофициальном искусстве СССР», составленный Георгием Кизевальтером («Новое литературное обозрение»); книгу воспоминаний Александра Бараша о тех же годах «Свое время» (того же издательства); сборник воспоминаний Ирины Уваровой «Даниэль и все-все-все» (Издательство Ивана Лимбаха) о ее муже, писателе и правозащитнике Юлии Даниэле и о культурном пласте, к которому они с Даниэлем принадлежали, о человеческих, стилистических, ценностных особенностях этого пласта, и, наконец, появившуюся уже совсем под конец года книгу Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось» («НЛО»): о последнем советском поколении (то есть — как раз о моем, родившемся в середине 1960-х), о его ценностях, практиках, языке (языках), способах производства смыслов, взаимодействия с миром и защиты от мира.

Необходимо вспомнить «штучную», одиноко стоящую в своем роде книгу — интеллектуальную биографию одного из самых значительных греческих поэтов ОдиссеасаЭлитиса («Алетейя»), написанную энциклопедическим человеком, филологом, философом, историком идей Александром Марковым. Если бывают акты интеллектуального героизма, то это — как раз один из них. Марков вводит Элитиса в русский культурный контекст почти с нуля и практически в одиночку: у нас в 2008 году издавался небольшой сборник этого поэта, прошедший довольно незаметно, но как культурная фигура, во всей, насколько возможно, совокупности своих значений для Греции и своих связей внутри нее Элитис до сих пор совершенно не был проговорен и осмыслен. Именно это делает Марков. Эта книга — еще и экскурс в греческую культуру, не слишком подробно у нас известную. Кстати, все стихи Элитиса в книге даны принципиально в переводе автора, что тоже — способ истолкования героя. Теперь жду интеллектуальную биографию Рене Шара, которую Марков обещает выпустить в 2015-м.

Я вообще очень рада тому, что Александр Марков наконец начал высказываться в формате книг: в этом же году он издал еще одну — «1980: год рождения повседневности» (издательство «Европа»), в которой прочитывает события 1980-го через «Изобретение повседневности» Мишеля де Серто. Французский оригинал этого исследования вышел как раз тогда — а русский перевод его первой книги, «Искусства делать» (издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге), стал, кстати сказать, одной из моих читательских радостей 2014-го.

Если говорить о художественной литературе, мне неизменно интересно то, что делает Андрей Левкин. Имею в виду не только его очередную «городскую» книгу «Из Чикаго» («НЛО»), но, кроме того (пожалуй, прежде всего), их общий с Кириллом Кобриным интернет-проект (бумажного варианта у него нет) «Post(non)fiction» — прокладывающий русской словесности новые пути в стороне от истоптанных дорог вымысла и не-вымысла, но использующие возможности их обоих. Буду над ним еще думать и даже хотелось бы участвовать.

Очень важным текстом мне чувствуется — тоже буду еще над ним думать — вышедшая в этом году поэтическая книга (огромное, миротолкующее поэтическое предприятие) Андрея Таврова «Проект Данте» («Водолей»).

Из художественных переводов особенно важным видится сделанный Вячеславом Середой перевод «Книги воспоминаний» Петера Надаша («Kolonna Publications»), одного из самых значительных венгерских писателей (это не мемуары: это художественный текст о взаимодействии человека с ХХ столетием).

Была радость даже среди переизданий: отдельное издание (издательство Ивана Лимбаха) «Стел и надписей» Ольги Седаковой с филологическим комментарием СергеяСтепанцова и иллюстрациями Василия Шлычкова — комментарием невербальным, который прочитывается как самостоятельное высказывание.

2.Кое-что попадает — хоть и не многое, но яркое. Из интересного постсоветского необходимо назвать изданную ОГИ «Антологию новой грузинской поэзии». Владеющих языком порадует то, что она двуязычная; мне же, грузинским не владеющей, интересно то, что в нее включены переводы двадцати семи поэтов современной Грузии, вошедших в литературу перед самым концом Союза и в постсоветскую эпоху. Это позволяет составить некоторое представление о происходящих там сейчас культурных процессах, у нас известных минимально, если известных вообще.

Ближе к концу года таллинским издательством «Kite» был издан сборник эстонского поэта Яана Каплинского, двуязычного человека, пишущего в том числе и по-русски. Книга «Белые бабочки ночи» включает в себя его оригинальные русские стихотворения (которые он пишет отчасти по старой — дореволюционной — орфографии, поскольку находит ее особенно подходящей для поэзии). По моему чувству, это — параллельная, «вторая» русская литература, русская «инолитература» — живущая хоть и на русском языке, но нездешними смыслами.

Думаю, что можно отнести к писателям с постсоветского пространства и вильнюсского жителя (жительницу) Макса Фрая, которой я неизменно благодарна за ее существование вообще (за ее выраженное в слове и в межсловесных пространствах отношение к миру) и, в частности, за «Сказки старого Вильнюса» («Амфора») — которых в минувшем году была издана уже третья книга — и за сборник «Ветры, ангелы и люди» («АСТ»). Есть книги, которые интересно, важно, полезно и т.п. читать, а есть еще и такие, с которыми хорошо жить, которые расширяют внутреннее пространство жизни. Скорее всего, все хорошие книги это так или иначе делают, но, во всяком случае, Макс Фрай для меня как раз из таких.

3.Увы, я совершенно лишена хоть какого-то социологического кругозора, который, по моему разумению, совершенно необходим для ответа на этот вопрос. Что происходит в массовом чтении, я просто не знаю (каюсь, даже не знала, что этот — или какой? — год был у нас специально назначенным годом чтения, культуры и литературы); но вообще, что касается массовых и сверху устраиваемых мероприятий типа «год того или сего», в их плодотворность я не верю — думаю, что настоящие культурные и смысловые процессы происходят помимо них.

 

 

 

Владимир Бондаренко, литературный критик, г.Москва

 

«Нужны не чиновничьи отписки, а реальная поддержка литературного процесса»

 

1.  Если смотреть широко, планетарно, то главным литературным событием 2014 года стал для меня юбилей великого русского поэта, мистика, пророка Михаила Лермонтова. Нашему классику исполнилось 200 лет. К юбилею я сумел издать в серии «ЖЗЛ» свою версию его судьбы «Михаил Лермонтов. Мистический гений», в течение года проходили конференции и фестивали, в Пятигорске, в Тарханах, в Москве и Шотландии, в Китае и в США. Рад, что нашел время и посетил Тарханы в день юбилея наш президент Владимир Путин.

Думаю, в современной художественной литературе главным событием года стал роман Захара Прилепина «Обитель». Захар уже достаточно известный писатель, входил в число лидеров современной русской словесности со своими повестями «Восьмерка», сборником рассказов «Грех», коротким, но ёмким романом «Санькя», но роман «Обитель» стал и для него откровением, резким рывком вверх, и для всей нашей литературы — событием. Казалось бы, что можно написать о Соловецком лагере, и вообще о лагерях после Александра Солженицына, Бориса Ширяева, Ивана Солоневича, Варлама Шаламова, тем более, человеку, нигде не отсидевшему (к счастью)? Но и по характерам героев, и по сюжету, и по глубине видения этот роман стал одним из сокровенных для истории ХХ века. Он счастливо проплыл между Сциллой и Харибдой, между влиянием соловецких просоветских очерков Максима Горького и оголтело антисоветским «Архипелагом ГУЛАГ» Александра Солженицына, а где-то и счастливо соединил их. Это еще один осколок «Серебряного века». Я рад, что в конце 2014 года этот роман получил «Большую книгу». Заслуженно. Хотел бы отметить и беспокойную для него самого «Теллурию» Владимира Сорокина, остросовременный роман «Крым» Александра Проханова, окончание «Гипсового трубача» Юрия Полякова. Хочу написать статью о фантастике Сергея Лукьяненко, который ничуть не слабее Владимира Сорокина. Привлекли внимание поэтические циклы Николая Зиновьева, Дианы Кан, Тимура Зульфикарова, Владимира Шемшученко, Татьяны Ребровой, Александра Боброва, Нины Красновой, Магомеда Ахмедова… Слежу за критикой Андрея Рудалёва, Юрия Павлова, Алексея Татаринова, Сергея Белякова, Льва Данилкина...

В целом, год 2014 для русской литературы был хорошим. Лично для меня он закончился тоже удачно, в издательстве «Вече» вышла «Книга странствий. Заметки русского империалиста», в которую вошли все мои очерки о поездках по Австралии, Африке, Америке, Китаю, Европе, беседы с Ле Пеном и Воиславом Шешелем, Збигневом Бжезинским и Ричардом Пайпсом, Муаммаром Каддафи и Гао Маном. На осеннем гамзатовском фестивале неожиданно для себя получил вместе с Магомедом Ахмедовым, ярким дагестанским поэтом, и Серёжей Шаргуновым премию «Светлые соловьи России», вышла книга дагестанской поэзии с моим предисловием.

2. Думаю, что за последнее время я читаю только писателей постсоветского пространства, и левых и правых. Последнее советское поколение постепенно уходит в историю литературы, и определяют литературный процесс так называемые писатели «постсоветского пространства», не только русские, но и украинцы Юрий Андрухович, Сергей Жадан,Лина Костенко, Наталка Сняданко, Ирена Карпа, Любко Дереш, не забудем и про Андрея Куркова, белорусы Володя Некляев, Георгий Марчук, Андрей Федоренко, а потом уже и вся русскоязычная команда — О. Тарасевич, О. Громыко, А.Ольховская и все остальные, печатающиеся в Москве. Естественно, читаю и полемизирую со Светланой Алексиевич, с украинскими коллегами Павло Мовчаном, Дмитро Павлычко. Слежу за казахской и киргизской литературой, недавно написал заметки об Олжасе Сулейменове.

3. Пока от «Года культуры» ничего по-настоящему хорошего не видел. Если так же будет и с «Годом литературы», очень печально. Нам всем нужны не чиновничьи отписки, и не разворовывание денег на различные и непонятные гранты и фонды, а реальная поддержка литературного процесса, выход талантливых писателей разного возраста и направления на каналы телевидения, прежде всего государственнные — ОТР, «Россия», НТВ, «Культура», еженедельные дискуссии и «круглые столы», как было раньше. Необходимо шире представлять новые книги в средствах СМИ, да и просто наладить выпуск новых литературных серий: молодая проза, новая поэзия, мнения критиков. Кстати, вот взяли бы и в «Год литературы» поддержали финансово газету «День литературы», а равно и журнал «Дружба народов», и другие некоммерческие художественные издания. Хотя бы в «Год литературы» запустили бы во все газетные киоски продажу традиционных «толстых» литературных журналов и литературных газет. Но, думаю, это все мои утопические планы, на самом деле закончится все тем, что выпустят новые собрания сочинений Бориса Акунина и Дмитрия Быкова — вот и весь «Год литературы». Не знаю даже, нужны ли эти «годы», вижу, что русская литература на подъеме, каждый год крупные художественные удачи. А вслед за литературой и вся Россия поднимется.

 

 

 

Алексей Варламов, прозаик, г.Москва

 

«Литература стала занятием элитарным»

 

1. Выход девятитомного собрания сочинений Василия Макаровича Шукшина, подготовленного в Барнауле. Отличное издание, в котором учтены определенные недочеты вышедшего в 2009 году восьмитомника, существенно дополнен биографический раздел, введены  в научный оборот новые документы: письма, справки. Все это результат огромной работы, и здесь, конечно, огромную роль сыграла инициатива местных властей. На Алтае Шукшина действительно любят, им гордятся и создают своего рода культ Шукшина, что абсолютно правильно.

Из новейшей литературы: роман Арсена Титова «Тень Бехистунга», «Обитель» Прилепина, «Завод "Свобода"» Ксении Букши. Все эти книги получили крупнейшие литературные   премии этого года, «угаданные» очень точно. 

Из того, что в премии не вошло, назову книгу рассказов Владимира Крюкова «Мальчик», новую прозу Сергея Есина, Анатолия Королева и Михаила Попова.

2. Читаю белорусов  Любовь Турбину и Андрея Федоренко. Часто вспоминаю своих знакомых армян — Давида Мурадяна и Левона Хечояна. С горечью читаю публицистику украинца Андруховича, в который раз убеждаясь в том, что писателей до политики лучше не допускать. 

3. Сходишь на «нон-фикшн» и, кажется, удается, посмотришь на статистику — нет. Но, честно говоря, эти вопросы уже начинают приедаться, потому что из года в год мы говорим об одном и том же. Почему не читают? Что надо сделать, чтобы читали? Как вернуть интерес к чтению? Уже все сказано, тема замусолена до неприличия, а толку-то?

Ну, не читают, и что? Ощущение такое, что здесь возникла некая стабильность. Те, кто читают — читают и число этих людей не уменьшается. Кто не читает — не читает, но и здесь все без изменений. Литература стала занятием элитарным. Что-то вроде классической музыки. Возможно, в отдаленном будущем свою роль сыграет возвращение сочинения в школу, если только его не отменят как обузу.

 

 

 

 

Алиса Ганиева, литературный критик, г.Москва

 

«Открытий и обмороков от счастья не было»

 

1. Если как на духу, то текстов-событий, таких, что сбили бы с ног и перевернули душу, не случилось. Вообще, мне кажется, что, судя по коротким спискам наших главныхлитпремий, год был скорее тощим, чем тучным. Да, у хороших писателей вышли новые хорошие книги. У Дмитрия Быкова — «Советская литература» (очерки о писателях), а также сборник стихов и политических фельетонов. У Захара Прилепина — давно ожидаемый публикой большой труд «Обитель», вызвавший, конечно же, и неприятие, и восторг, и взаимоисключающие приговоры. Если о приговорах, то книжка ругательных рецензий Романа Арбитмана «99 книг, которые не надо читать» тоже выделяется своим неожиданным для критики захватывающим свойством. Местами хочется горячиться и спорить.

У Марины Степновой, завоевавшей успех своими «Женщинами Лазаря» года три назад, — новый «вкусный» роман «Безбожный переулок», у Дениса Драгунского –коллекция уморительных рассказов «Окна во двор». Сергей Есин перешел от дневников к инвентаризации собственной домашней обстановки, «Опись имущества одинокого человека» — очень интересная книга и по содержанию, и по способу организации повествования. По этой линии почти что довлатовского «Чемодана» (в смысле сюжетообразования) уже ходил Александр Кабаков с книгой о своих автомобилях. В этом году он, кстати, тоже выпустил новый сборник эссе «Стакан без стенок». Незаслуженно малозамеченно (хоть и в шорте«Большой книги») прошел «Перевод с подстрочника» Евгения Чижова. Издательство «Альпина нон-фикшн» продолжало радовать живыми и познавательными изданиями — от заметок о национальных особенностях той или иной страны до качественного научпопа. В особенности хочется отметить книгу Максима Шраера «Бунин и Набоков. История соперничества». Таким образом можно перечислить еще десятка два или три книжек, но нужно ли? Открытий и обмороков от счастья, повторяюсь, не было.

2. В этом году как-то даже неожиданно для себя один раз попала в Азербайджан (в июне, на юбилей Союза писателей) и два раза в Армению (на международный фестиваль «Литературный ковчег» в сентябре и на семинары Фонда Филатова в ноябре). Впечатления сложные, смешанные и к литературе не относящиеся оставлю при себе, а вот новые имена приметила. Это нескольких молодых (преимущественно) прозаиков, среди которых автор из Грузии Николай Ломидзе, армянские Ованес Азнаурян, Айк Мелконян, Елена Шуваева-Петросян. Они все пишут по-русски. В Баку в переводах с азербайджанского запомнился Максуд Нур. Нравится то, что делает признанный и на родине, и в России РустамИбрагимбеков. А еще читаю молдавского поэта Вику Чембарцеву, белорусского поэта Андрея Хадановича (читаю оригиналы и почти понимаю), люблю всю нашу «ташкентскую школу»…

3. Что касается «года чтения» и всех мероприятий, которые проходили под эгидой «года культуры», то не думаю, что они успели что-то экстренно и кардинально решить. Тем более, что, судя по всему, грядущий «год литературы» пройдет без планировавшегося грандиозного размаха — все деньги из казны ушли на реанимацию национального величия.

Тем не менее длинные очереди на ярмарке «Нон-фикшн» в десятиградусный мороз меня поразили. Было такое ощущение, что люди спешат смести книжные прилавки, пока рубль окончательно не рухнул. На выручке небольших издателей такая читательская жажда, видимо, сказалась все же не так сильно, как могла бы, — аренда площадок в ЦДХ рассчитывается в евро, а книги продаются в наших, деревянных. Хорошо, что образовался независимый Альянс издателей и книгораспространителей — маленькие и незащищенные должны объединяться, так будет легче выжить.

Сближение читателя и книги (пусть даже электронной), думаю, будет. Но это связано скорее с эволюцией состояния общества, а не с планомерными «круглыми столами» или встречами в библиотеках. Когда кризис становится не только финансовым, но и гражданским, людям хочется больше знать, думать и читать.

 

 

 

 

Наталья Иванова, литературный критик, г.Москва

 

Выбранное из отобранного

 

1. Литературный год был, если судить по публикациям, довольно равновесным и полновесным. Литературный календарь осуществлялся исправно — от премии к премии, от ярмарки к ярмарке. И все же мы начнем точнее судить о прошедшем годе и его итогах только спустя несколько месяцев, если не к концу года наступившего.

Однако хочу выделить курсивом небольшой, но весьма значительный двухтомник Олега Чухонцева — первый том это избранное из своих стихов («Речь молчания»), а второй — избранные переводы («Безъязыкий толмач»). К моему сожалению том составлен без переводов с грузинского и латышского, они бы расширили наши представления о переводческой деятельности поэта в советское время.

События — выход книги Сергея Чудакова и о Сергее Чудакове («Сергей Чудаков. Анатомия. Физиология. Гигиена»), составитель Владимир Орлов. «Знамя» печатало журнальный вариант и, как мне кажется, предварило выход книги полноценной публикацией: стихи Чудакова выходили ранее, а мозаичный роман, составленный из множества высказываний и воспоминаний, все-таки лучше читается как отдельное повествование без стихов и рецензий самого Чудакова.

С этого учебного года я веду на филологическом факультете МГУ спецкурс о трансформации жанров в современной критике. И вот что любопытно: рассказывая, занятие за занятием, об этих самых литературно-критических жанрах и их мутациях-трансформациях, я еще раз убедилась, что критика у нас любопытнейшая, развивающаяся, полная энергии и разнообразия. И место ее прописки — «толстые» литературные журналы (по-прежнему). Немного — в газетах. А дальше, в Интернете — все меньше, и меньше, и меньше. Событие — это живая, пульсирующая критика года. Отмечу рубрики «Литературное сегодня» и «Лица современной литературы» в «Вопросах литературы». В «Новом мире» — «Два этюда. Памяти Льва Лосева» Алексея Конакова (№ 4), Олега Юрьева о М. Ерёмине (№ 7), там же и о нем же — и Кирилл Корчагин.

В «Знамени» обращаю внимание коллег и читателей на филологическую повесть Алексея Конакова «Приближение к Чуковскому», публикации Павла Нерлера, статью Инны Булкиной «На кончике пера», а также на две новые критические рубрики — «Переучет» и «Гутенберг». В «Дружбе народов» мне были интересны комментарии на «Золотых страницах».

Отмечу рассказчиц, во всех журналах: Елену Долгопят, Марию Ануфриеву, Екатерину Кюне; любопытный рассказ удивившего всех несколько лет тому назад Олега Сивуна«О, Бартби, Бартби!» («Знамя», № 10). Алла Марченко придумала термин вместороманье — вот оно. Жаль, что премия Юрия Казакова с литературной карты исчезла.

Что касается отмеченной «Большой книгой» и объявленной главным романом «Обители» Захара Прилепина, то все-таки и здесь, на лагерном материале, у Прилепина победила беллетристика! Любовь «жертва — палач» и все такое. Это — не моя чашка чаю, как говорят англичане, — при всех восторгах либеральной публики, которой плюнь в глаза — божья роса.

Особым событием стал выход в свет двухтомника Н.Я.Мандельштам (изд-во «Гонзо»), подготовленного Павлом Нерлером, и его собственные публикации о Мандельштаме — в «Знамени» и в «Новом мире».

2. Увы, крайне редко. Я скучаю по контактам с Грузией, грузинским писателям, самой литературе Грузии. Спасибо «ДН» за то, что журнал делает, — но, видимо, необходимы еще большие усилия. Выход тома грузинской поэзии в «ОГИ» позволил прочитать последние стихи, познакомиться с неизвестными мне авторами. И книга получилась очень красивая.

3. Сблизить читателя и книгу пока не удается — они расходятся, как льдины в океане… Но это не значит, что пора прекращать усилия. Наоборот — усилий недостаточно.

Однако все эти «года» официальные счастья не приносят и не принесут. Выделяемые для них деньги до реальных издателей и их программ вряд ли доходят — чиновники у нас обожают праздники, всяческие фу-фу, туда основные средства, боюсь, и уйдут. Если будет иначе — я только порадуюсь.

А вот на продолжение уже ставших знаменитыми и любимыми публикой проектов денег нет. Боюсь, что премии Ивана Петровича Белкина мы в этом году не досчитаемся. Меценаты, ау! «Год литературы» — не подмога…

 

 

 

 

Марианна Ионова, прозаик, литературный критик, г.Москва

 

«А премия имени Бориса Дубина?..»

 

1. Первым среди событий 2014 года (если ограничиться вынесенными текстами и не касаться новых премий и периодических изданий) поставлю то, которое можно считать событием по преимуществу. Перевод на русский язык какого-либо произведения, в силу своего резонанса или значимости давно просившегося быть переведенным (вообще впервые или впервые за годы, роли не играет), всегда больше заслуживает права называться событием, чем выход любого оригинального текста, поскольку заведомо вписан в историю литературы. Но перевод, о котором я скажу, событиен, на мой взгляд, еще и качественно. Это перевод «Морской оды» Фернандо Пессоа (написанной им под гетеронимом Алваро деКампуш), выполненный Наталией Азаровой и сначала представленный ею в формате чтения-перформанса, а затем и опубликованный («НЛО», № 4(128), 2014). Один из ключевых или, как определяет переводчица во вводном эссе, «прецедентных» (т.е. событийных) для поэзии модернизма и, шире, для современного верлибра текстов, «Морская ода» (1915) до сего момента на русский переведена не была. То, что сделала Наталия Азарова, не сводимо к продвижению наследия Пессоа или португальской литературы в целом, проще говоря, к переводу как «дипломатической миссии». Азаровой явно важнее создать прецедент в своем языке и своей литературе, нежели по возможности калькировать в них нечто снискавшее славу. Азарова-переводчик мыслит проективно. Новые переводы Ду Фу (М.: «ОГИ», 2012) преподносились ею — автором идеи — скорее как вклад в развитие русской поэзии, в разработку ее языковых возможностей, чем как очередная веха приобщения к китайскому классику. Перевод поэмы Пессоа — событие рассроченное, инвестиция в русский верлибр, который все еще формируется и до сих пор открыт влияниям далеким и близким.

О двух других безусловных для меня поэтических событиях — книгах «Канонерский остров» Андрея Гришаева (М.: «Воймега», 2014) и «Проект Данте» Андрея Таврова (М.: «Водолей», 2014) — я уже подробно писала. Что же до прозы, то здесь пункт всего один.

Роман Владимира Губайловского «Учитель цинизма» (М.: «ЭКСМО», 2014) стоит читать хотя бы ради интонации, отчасти знакомой тем, кто знает эссеистику и критикуГубайловского (тем более что повествование ведется от первого лица и в немалой мере автобиографично): интонации ровной, обходящей все уклоны, будь то саркастическое бесстрастие, патетика, сентиментальность, амикошонство, — трезво-человечной. Интонации, которая дает ощущение не навязывающей себя правдивости и спокойной бескомпромиссности. «Учитель цинизма» называют первым русским «университетским» романом — в силу того, что описывает он среду студентов мехмата второй половины 70-х. Внесу и я свою лепту: роман мысли (по аналогии скорее с комедией плаща и шпаги, чем с романом воспитания). Совсем молодые люди развлекаются умствованием, познают солнечную, питающую сторону мысли как способа взаимодействовать с жизнью; постепенно открывая, насколько — до трагизма — неукоренимы друг в друге жизнь мысли и жизнь жизни. Впрочем, необязательно ходить за дефинициями далеко: «Учитель цинизма» — роман философский, причем той благородной разновидности, когда не сюжет иллюстрирует философию, а философия комментирует сюжет. Не пересказывая суть, позволю себе высказать наблюдение-«спойл»: учителем цинизма в романе представляется мне не персонаж, которого прочит на это место аннотация, а тот, кому с точки зрения фабулы таковым быть не подобает.

Продолжение «Учителя цинизма» появилось почти одновременно с книгой («Новый мир», 2014, № 4; «Учитель…» впервые был опубликован там же в №№ 7 и 8 за 2012 год). Роман «Точка покоя» композиционно более рыхлый, что можно оправдать врастанием главного героя в жизнь, и как текст выглядит слабее, но отвечает на риторический вопрос «предшественника». Оставленный в финале «Учителя…» один на один с пустотой развенчанных смыслов, в финале «Точки покоя» повзрослевший герой находит единственную непреложную ценность — те, кого он любит, его жена и дети. Излишне, думаю, говорить, как своевременна эта «банальность».

2. Из писателей постсоветского пространства отмечу Тараса Прохасько с его подборкой эссе или короткой прозы «Равновесие» («Новый мир», 2014, № 5; перевод с украинского Андрея Пустогарова). Тон напоминает о славной прустовской традиции, угол зрения и форма — о швейцарце Филиппе Жакоте; но в рассеянном свете ускользающего и ускользнувшего бытия встает прошлое вовсе не частное. Прохасько рисует образ «постсоветского пространства» как особой, больше чем политической реальности, со своим воздухом, цветом и ароматом.

3. Разговор о книге и читателе лучше вести, поднявшись на ступеньку выше, в иных терминах: литература и общество, культура и общество. В 2014 году мы потеряли человека, не дававшего этим темам уходить под спуд, — Бориса Владимировича Дубина. На «круглом столе», посвященном его памяти, который прошел в рамках книжной ярмаркиNon/fiction №16, кто-то из ведущих предложил распространить посвящение на всю ярмарку нынешнего года. Беру на себя дерзость «пробросить инициативу»: а премия имени Бориса Дубина? Которая присуждалась бы, допустим, издательствам, своей целью избравшим доносить до широкого читателя ту литературу, которая раскрепощает сознание, учит ставить вопросы и искать ответы, помогает нашему обществу стать более гуманным и открытым. Можно было бы вручать ее за художественный перевод — учитывая, сколько сделал Дубин на этом поприще. И за исследования в промежуточных областях, на стыке общественных наук и теории литературы, и за практики, строящие мост между литературой исоциальностью. Наконец, за смелость в диагностике и прогнозировании общественных процессов (диагностом Дубин был назван на упомянутом «круглом столе»); просто — за гражданскую смелость. Возможно, как только будут сформулированы сами «требования», начнут понемногу являться и те, кто им соответствует и кого нам сегодня так недостает.

 

 

 

 

Павел Крючков, литературный критик, г.Москва

 

Укрепляющие душу книги

 

1. Начну с окончания выпуска 11-томного «Собрания сочинений Лидии Чуковской». Издание оказалось возможным благодаря подвижническим трудам дочери писательницы — Елены Цезаревны Чуковской. Разумеется, в собрание вошли произведения, хорошо знакомые читателям Лидии Корнеевны: трехтомные дневниковые «Записки об Анне Ахматовой», легендарная проза конца 1930-х, воспоминания об отце «Памяти детства»… Но вошло и немало таких книг, которые либо не переиздавались десятки лет, вроде «В лаборатории редактора»; либо — вышли посмертно, как документальный роман «Прочерк» или литературно-художественная выборка «Мои чужие мысли». Особо отмечу недавний выход, точнее, переиздание финального тома собрания под названием «Из дневника. Воспоминания», куда Елена Цезаревна включила публикацию под названием ««Софья Петровна» — лучшая моя книга», вышедшую недавно в «Новом мире». Добавлю, что в этом томе (а каждая книга ненумерованного собрания издана так, что воспринимается как отдельное издание) сильно укрупнены разделы «Иосиф Бродский» и «Александр Солженицын». Мне кажется, что теперь, после расширенного издания записей Чуковской из ее «общего дневника», личность этой удивительной женщины на какую-то «дольку» освободилась от некоего мифологического тумана, которым, увы, нередко окружают Лидию Корнеевну в чужих воспоминаниях и дневниках. Но это тема отдельного разговора.

Горячо приветствую новую книжную серию издательского дома «Никея» — «Классика русской духовной прозы». Подобного проекта у нас еще не было. Передо мной лежат два десятка разноцветных томиков в мягких обложках, которые соединяют классические имена Пушкина, Гоголя, Достоевского, Лескова и Чехова с прозой русских эмигрантов прошлого века, — как хрестоматийными Буниным, Зайцевым и Шмелевым, так и позабытыми, и ныне всплывающими как та Атлантида именами.

Я имею в виду соловецкого сидельца, а впоследствии бойца РОА Бориса Ширяева и публициста Василия Никифорова-Волгина. Этого, второго, я несколько лет назад открыл для себя и очень чту. Василий Акимович Никифоров-Волгин был, в частности, автором «Дорожного посоха» — книги о крестном жизненном пути православного священника в революционной России, автором множества духовных рассказов и чудесным детским писателем. Этого талантливого человека большевики арестовали в Эстонии в 1941-м, привезли в Киров и там убили, расстреляли за созданное им художественное слово.

В этой серии есть прозаик «классических» советских времен — ленинградец Л.Пантелеев, всем известный как автор «Республики ШКИД» и рассказа «Честное слово». В «никеевскую» книжку вошел фрагмент его потаенных мемуаров «Верую».

Есть и неожиданные открытия, своего рода литературно-духовный «град 
Китеж», — я о мемуарных письмах и рассказах Константина Леонтьева, малой прозе и романе «Антихрист» священника и литератора Валентина Свенцицкого и ярком, написанном на рубеже веков художественном повествовании «Архиерей» — пера иеромонаха Тихона (Барсукова). Вот, кстати, совсем забытое имя.

В этой же серии вышли сборники прозы и наших современников: священника Николая Агафонова и прозаика Алексея Варламова.

Среди моих заветных прозаических открытий ушедшего года — некоторые книги, выпущенные «Редакцией Елены Шубиной» («АСТ»). Назову новый роман Юрия Милославского «Приглашенная. Материалы к биографии Александры Федоровны Чумаковой». Это удивительное полижанровое повествование о любви и смерти, что-то вроде трактата-сна, попытка преодолеть непреодолимое. И — поначалу представленный упомянутым «Новым миром» роман Виктора Ремизова «Вольная воля», замечательная прозаастафьевского накала.

И наконец, не могу не вспомнить новую большую повесть Бориса Екимова «Осень в Задонье» — прозу, вероятно, последнего крупного писателя в своем поколении. Да и будет ли еще кто писать — так и о том, — о родной и почти инопланетной хуторской жизни, о неизбывных горечах и надеждах тех, кого в дни выборов кличут «электоратом»? Не знаю.

…Хочу вспомнить составленную Геннадием Красниковым уникальную антологию «Первая мировая война в русской литературе», выпущенную издательским домом «Вече» — в юбилейном для этой страшной войны году.

…Надо бы отметить и неутомимый редакторский труд Александра Переверзина, то есть новые поэтические книги издательства «Воймега» — сборники Ирины Ермаковой, Александра Климова-Южина, Андрея Гришаева, Дмитрия Полищука.

 Ну а главным моим утешением неспокойного года оказалось «замаскированное» под историко-литературную монографию (это в ней, конечно же, есть!) сокровенное посланиеписателя и журналиста Дмитрия Шеварова. Говорю о его изданной в серии «ЖЗЛ» книге «Двенадцать поэтов 1812 года. Жизнь, стихи и приключения русских поэтов в эпоху Отечественной войны». Из «громких» имен здесь лишь поручик Жуковский, штабс-капитан Батюшков и корнет Вяземский, остальные широкой публике, к которой я отношу и себя — почти неведомы. Книга Шеварова — о ценностях, которые просто забыты или за ненадобностью почти что и вынуты из нынешнего человеческого общежития.

А если и не вынуты, то искорежены в понимании.

К «укрепляющим» душу книгам отнесу выпущенную в той же серии биографию яркого публициста и мыслителя, загадочного Ивана Солоневича — пера К. Сапожникова. Кстати, свидетельствую, что книга о Солоневиче, авторе «Народной Монархии» и «России в концлагере», оказалась чуть ли не единственной, на корню раскупленной книгой на лотке «ЖЗЛ» — в дни последней декабрьской ярмарки «нон-фикшн».

Ну и поскольку я специально занимаюсь ДЕТЛИТом, и стараюсь следить за новинками — то здесь же спою кантаты и оды удивительному «самокатскому» книжному проекту «Как это было», то есть книгам о войне, написанным фронтовиками.

Серию конгениально опекает и оформляет Илья Бернштейн, в ней уже выпущены: «Он упал на траву» Виктора Драгунского (повесть впервые освобождена от советской цензуры), «Сестра печали» Вадима Шефнера, «Ласточка-звездочка» Виталия Сёмина и «Будь здоров, школяр» Булата Окуджавы. У каждого издания серии есть приложение: исторический очерк с фотографиями и документальными свидетельствами, то есть присутствуют и многомерность и многоадресность. Под многоадресностью мы имеем в виду неравнодушных родителей, которые могли бы перечитать эти книги параллельно (или вослед) чтению своих отпрысков. Ручаюсь, они будут удивлены и взволнованы.

 2. Попадают, в частности, благодаря журналу «Дружба народов». Но и книги случаются.

Чтобы не ходить далеко, вспомню, пользуясь случаем, собственные армянские корни, и назову прославленных Мариам Петросян и Наринэ Абгарян. Правда, в их биографиях московская жизнь сильно переплетена с армянской, и обе пишут на русском языке.

3. Если тот или иной литературный проект создается в расчете на грядущий Год Чего-либо (культуры, литературы), то поле надежды, наверное, расширяется.

Кстати, о надежде.

Недавно я вел церемонию вручения литературной премии имени Корнея Чуковского, в которой присутствуют четыре номинации.

В премии, замечу, есть финансовая составляющая.

На три номинации из четырех деньги выдает комитет по культуре при московском правительстве, а на главную номинацию («За выдающиеся творческие достижения в отечественной детской литературе») — комитет по СМИ и рекламе. Вот именно этот комитет последнее время держит организаторов-чуковцев в неловком напряжении. Они ломают голову: дадут или не дадут в текущем году денег на главную номинацию в премии, организованной, кстати, при участии московских властей…

Последний раз премия Чуковского вручалась минувшим декабрем, и на тот момент ее главный лауреат, то есть разменявшая восьмой десяток лет Новелла Николаевна Матвеева не знала, где же ее премия — на пути ли к искомому счету, с которого эти рубли должны ей перечислить или еще не на пути. Когда я пишу эти свои заметки, все еще ничегоне известно, кроме того, что многим причастным — стыдно и неловко.

В прошлом году похожая петрушка была с Ниной Михайловной Демуровой, чей перевод «Алисы в стране чудес» читали миллионы наших соотечественников.

Говорят, перевод денег Новелле Матвеевой не отменяется, просто его могут увести в начало нового года.

…Вот, когда я думаю об этом «уводе», то сразу вспоминаю, что наступивший-то год у нас — не просто так, а «год литературы» в России. Может, кто из чиновников вспомнит об этом, думаю я, — и вспомнит до того, как мы начнем собирать подписи под обращением к мэру города? Неизвестно, но — дай Бог.

 

(Окончание в следующем номере)

____________________

1 Лауреатом стал Владимир Шаров. — Прим. ред.