Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №1, 2018

Ольга БАЛЛА
Игра всерьёз

(Игорь Сид. «Геопоэтика. Пунктир к теории путешествий»)

Игорь СИДГеопоэтика. Пунктир к теории путешествий: Эссе, статьи,  комментарии. — СПб.: Алетейя, 2017.

 

 

Наконец-то вышедший этой осенью (готовился много лет!) сборник избранных геопоэтических текстов поэта, эссеиста, журналиста, переводчика, путешественника, организатора культурных проектов Игоря Сида хотя и не представляет нам главного предмета многолетних усилий автора систематически, но все-таки дает читателю возможность составить себе об этом предмете подробное и многостороннее представление. А заодно, хоть отчасти, внимательнее рассмотреть фигуру автора — одного из наиболее ярких, нетривиальных, спорных и плодотворных персонажей культурной сцены постсоветских десятилетий. Причем не только российской.

Долгие годы Сид выполнял роль, теперь уже совсем проблематичную, посредника между все более расходящимися русской и украинской культурами, в том числе —  в самом насущном посредническом качестве: переводчика. В частности, мы обязаны ему русскими переводами текстов важнейших современных украинских авторов, среди которых, например, роман Юрия Андруховича «Перверзия» и поэтический сборник Сергея Жадана «История культуры начала столетия». Устанавливал связи, организовал множество совместных акций (российско-украинский литературный фестиваль  «Южный акцент» в 1999-м, украинско-российско-белорусский фестиваль «Баррикада на Тузле» в 2008-м). Самое, наверное, известное из его предприятий этого рода — литературно-культурологические фестивали под названием «Боспорскийфорум современной культуры», которые Сид, крымчанин по рождению, проводил в первой половине девяностых в Крыму — в Керчи и на острове Тузла, привлекая к этому известных писателей и поэтов, по преимуществу российских: Василия Аксёнова, Владимира Войновича, Ивана Жданова, Николая Звягинцева, Фазиля Искандера, Тимура Кибирова, Дмитрия Кузьмина, Алексея Парщикова, Андрея Полякова, Льва Рубинштейна, Евгения Сабурова… В 1995-м стал куратором Крымского геопоэтического клуба в Москве — «экстерриториального продолжения Боспорского форума», провел в его рамках множество акций в разных жанрах: литературных чтений, конференций. Вместе с Андреем Поляковым и Михаилом Лаптевым основал крымско-московскую поэтическую группу «Полуостров», в которую позже вошли также Мария Максимова и Николай Звягинцев.

Следы этой многообразной деятельности мы в изобилии обнаружим в его геопоэтическом сборнике. Собственно, тематическую основу книги и составил крымский проект Сида и его единомышленников, имевший целью превратить родной полуостров автора не только — и даже, наверное, не в первую очередь — в область интенсивного диалога между тогда еще слышавшими друг друга Россией и Украиной, но в «мировой культурный полигон», «в экспериментальную площадку для испытания и внедрения новых идей в мировом искусстве, науке, образовании»… Диалог действительно долгое время происходил и был плодотворен, проект же в целом обернулся утопией по причинам, автору не подвластным.

Но каков был замысел! А замысел, надо признать, был такой мощи, что не смог оставить культуру без плодотворных последствий даже после того, как Сид, один из главных его инициаторов, вдохновителей и энтузиастов, вынужден был — в недоброй памяти 2014-м — признать: «<…> уже очень похоже на то, что мы проиграли».  В отношении крымского проекта — увы, да, но в смысле проекта более широкого, более принципиального — геопоэтического — никоим образом. Тут все только начинается. Крымский проект, со всем, что в нем удалось и что не удалось, ушел в его питательную почву.

Тем более что у межкультурных предприятий Сида есть и еще одно важное ответвление: африканское, с особым вниманием к Мадагаскару, по которому одно время он даже водил экскурсии и написал о нем туристический справочник. Есть  с недавних пор и третье: русско-абхазское. Все это тоже нашло отражение в книге.

Но главное, главное — геопоэтика. Именно для нее добывал и продолжает добывать автор материал на всех направлениях своей деятельности. Именно она придает им всем смысл и направление.

Книга, как и было сказано, — не систематическое изложение геопоэтической доктрины, но это — потому, что никакой доктрины, строго говоря, по сей день и не существует: зато существует множество практик и направлений внимания (в том числе вполне научного), связанных с нею, объединяемых — по крайней мере отчасти —  ее именем. Тексты же, собранные здесь автором, — сплошь примечания к геопоэтическому проекту в самых разных жанрах: рецензии (разумеется, на книги, родственные Сиду по теме или умонастроению, в связи с которыми он проговаривает свою позицию — так что каждая рецензия здесь вполне программна), заметки в периодике, речи на разных мероприятиях, доклады на научных конференциях и симпозиумах, интервью, эссе из авторских рубрик Сида в безвременно почившем «Русском журнале» — «Геопоэтика» и «Зоософия» и даже фотографии и подписи к ним, выделенные в особый раздел. Истинно, пунктир, по чувствительным точкам которого приходится создавать себе представление о целом — а заодно и о его корнях и стимулах. Написано все это в разное время, начиная с 1993 года, и дает возможность проследить геопоэтические интуиции в их становлении на протяжении почти четверти века.

Сид принадлежит к числу немногих основоположников геопоэтического мышления, чувствования и воображения в нашей стране. А может быть, и попросту — главным его основоположником. По крайней мере, именно ему слово «геопоэтика» в первую очередь обязано и своим активным присутствием в русском языке, и существенным расширением своего семантического поля, в которое со временем включились — и уже на полных правах в нем существуют, — и вполне научные смыслы.

Слова «геопоэтика» Сид не изобретал. Он нашел это слово в начале девяностых, чуть позже чем французский поэт и мыслитель шотландского происхождения Кеннет Уайт (и независимо от него), с именем которого оно связывается прежде всего — просто потому, что тот ввел его в оборот первым, в 1980-х. Но для Уайта геопоэтика означала главным образом литературу: создание художественных текстов о географических пространствах, а кроме того — «особое эколого-мистическое отношение к планете Земля, к ее ландшафтам и территориям». Сид же с самого начала задумал ее как проектную деятельность, цель которой — создание и изменение территориальных мифов. Все остальное — только следствия этой цели и средства для нее, в том числе и тексты всех мыслимых жанров. Кстати, объединяет двух отцов-основателей геопоэтического дискурса то, что ни для одного из них «геопоэтика» так и не стала вполне строгим термином, хотя Уайт к этому и не стремился, а Сид предлагал внятные определения не раз, признавая тем не менее, что строгости это слово успешно противится: сейчас оно «охватывает несколько частично пересекающихся семантических сфер, которые возникали, дополняя одна другую, в последние три десятка лет». Но некоторые четкие формулировки теперь уже возможны — настолько, что в 2014 году, спустя двадцать лет после появления слова «геопоэтика» в своем лексиконе, Сид находит возможным предложить классификацию основных ее направлений — они же и этапы ее становления.

Первый этап — геопоэтика художественная, литературная, представленная Кеннетом Уайтом. Второй — геопоэтикаприкладная, или проективная, инициированная в 1990-х Сидом с единомышленниками, которая имела в виду в первую очередь «новые культурные (мифопоэтические) практики», но включала в себя и исследовательский компонент — анализ и обоснование этих практик. Третий этап — сам Сид считает, что это (типологически)  часть этапа первого — «художественная геопоэтика с элементом геополитики», «с добавлением геополитической сверхзадачи», представленная с начала 2000-х на Украине эссеистикой Юрия Андруховича, а у нас — «постимперскими» очерками Дмитрия Замятина. И, наконец — геопоэтика научная, возникшая в середине 2000-х в России и Германии, с формированием научного сообщества и с включением самого термина в состав научного лексикона. «В Германии центром геопоэтических исследований становится Берлин (филологи Сильвия Зассе, Магдалена МаршалекСузанна Франк), в России — город Пермь (круг филолога и культуролога Владимира Абашева). <…> Первая профильная диссертация в России защищена  в 2008 году: Алена Подлесных, "Геопоэтика Алексея Иванова в контексте прозы об Урале"».

К какому из этих направлений принадлежит сам Сид? По большей части, все-таки ко второму (сам он определяет себя так: «скорее практик, чем теоретик, но нередко интерпретатор или, по сути, рефлектирующий практик»), — хотя, надо думать, остальным он также не чужд. Даже тому, что «с элементом геополитики», — поскольку, задумав некогда геопоэтику как противовес геополитике, оказался вынужден впоследствии признать, что они растут, в конечном счете, из одного корня.

То, что он делает, связано не только с «пространственным поворотом» (space turn) — происходящим в последние десятилетия «в мировой гуманитаристике сдвигом исследовательского интереса от исторического подхода к подходу географическому или топографическому», который упоминается в книге не раз. Сидова геопоэтика, несмотря на множество своих вполне научных уже последствий, вполне укладывается также в русло реактуализации мифа, характерной для сформировавшего автора  XX столетия и связанной с чувством недостаточности и однобокости рационального (о чем Сид тоже говорит в книге неоднократно). Точнее — с подключением ресурсов мифологического мировосприятия к мировосприятию и мышлению художественному и — если и не к научному в самом строгом смысле этого слова, то уж точно —  к преднаучному. Это — не столько работа с понятиями, сколько создание возможностей, питательной и стимулирующей среды для их возникновения. Сид — один из тех немногих в нашей культуре (кстати, думается, что не только в нашей — это вообще довольно редкий тип), кто работает с областью возможностей, сближая прежде не сближавшееся; кто действует на стыках дискурсов, пересекает проводимые культурой границы, обнаруживая их проницаемость, уязвимость и условность: между наукой и искусством, теорией и практикой, серьезностью и игрой. Тип — с какой-то из существенных сторон — трикстера, провокатора, авантюриста. И даже, пожалуй,  хотя это слово плохо с ним вяжется, разрушителя: стены «между двумя полярными модальностями современного сознания — интуитивной и дискурсивной, артистической и научной, образной и логической» (именно эту стену сокрушает, притом с двух сторон сразу, один из героев его эссе — географ и поэт Дмитрий Замятин). Ну, будем считать, что Сид — конструктивный разрушитель, основная забота которого все-таки — разведывание возможностей для нового.

Как и положено трикстеру, Сид — большой ценитель игры: интеллектуальной игры как полноценного жанра культурного действия. Об этом он пишет — практически обозначая и собственные координаты — например, в рецензии на книгу Александра Люсого «Наследие Крыма» (2007), где называет Крым «песочницей для вундеркиндов», «самозабвенно играющих с кубиками реальности — географией, мифологией, топонимикой, историей, — как с фрагментами самих себя» и «неудержимо сопоставляющих сопоставимое с несопоставимым». Да ведь именно это делает и он сам!

Его интересует — теоретически, практически, имагинативно — пересечение разных выделяемых культурой областей, разных символических систем (скорее — многообразные варианты их пересечений) и то, что на этих пересечениях  возникает — или хотя бы способно возникать (в этом смысле очень характерны его тексты о «другом» Средиземноморье, которое могло бы возникнуть, если бы в противостоянии Рима и Карфагена победил Карфаген; о Мадагаскаре, который в ряде отношений больше Азия, чем Африка; о викингах в Антарктиде, наконец).  Он и сам — мультикультурный, полигенетический человек уже по рождению и изначальному опыту (выросший в Украине потомок русских, украинцев, эстонцев и итальянцев), рожденный соединять и пересекать — эти процессы воплощены в нем буквально, соматически. По крайней мере, изнутри таких изначальных заданностей связь и родство различного видны, кажется, лучше, чем откуда бы то ни было. То, что он пишет о множественности культурных истоков героини одной из своих рецензий, думаю, отчасти относится и к нему самому, хотя, видимо, не с такой степенью радикальности: «Один ее прадед по матери был афроамериканским баптистским проповедником, другой — ортодоксальным раввином в Варшаве. Дед по отцу — имамом суннитского толка на Занзибаре. Сплетенные силовые линии трех мировых религий, пронизывающие три континента, и обусловили, вероятно, то магнитное поле, которое сорвало ее однажды с места и швырнуло через океан на поиски своих генетических и духовных корней». Это — о книге Елены Ханги «Про все» (2001), в которой Сид усмотрел — связанное с этим исканием корней — даже «религиозного оттенка напряжение».

Существенное отличие его собственных поисков (кроме того, что собственных корней он не ищет, он от них, скорее, растет; а ищет он межчеловеческих связей) и напряжений — в том, что напряжения религиозного толка ему чужды. У него нет ни веры в (как бы то ни было понятый) Абсолют, ни потребности в ней (и в Нем). Признание тайны и непостижимого, надчеловеческого — есть (предметы африканского традиционного искусства, пишет он, «следует понимать не как "изделия примитивной культуры", но как свидетельства присутствия в этом мире чего-то большего, чем мы <…> Дело в большем знании о мире, о его подлинных размерах и границах, его тайных законах и вечных истинах, нежели можем выработать мы, с нашей прямолинейной научной методологией и одномерной логикой»), а потребности в Абсолюте, как и в смирении перед Ним, — нет. Но среди факторов, взаимодействующих «на геопоэтическом уровне», он — на равных правах с социально-психологическим, историко-культурным, политико-экономическим, ландшафтно-географическим — называет и фактор «метафизический». Он не атеист. Он честный и чуткий агностик.

Он из тех, кто заново называет вещи (а тем самым, значит, заново их создает), оказываясь, таким образом, не только трикстером, но еще и демиургом. Фигура вполне мифологическая.

«Я исхожу из того, — признается он, — что современные культурные реалии зачастую представляют собой пограничные явления, в которых сталкиваются ранее не связанные друг с другом элементы. Это требует обновления лексики, их описывающей: смещение ракурса на предметы исследования полезно для обнаружения "мертвых зон", "слепых пятен", которые не попадали раньше в поле внимания. Новая антропология требует новых "точек сборки"».

Да, Сид имеет в виду именно новую антропологию — скорее, намечает пути к ней, чем собственно ее создает, но тем не менее. Эта антропология, пишет он, «будет зиждиться на базовом понятии мифа», который, в свою очередь, — «главная и подлинная реальность». Его задача — перепродумать, по-новому смоделировать человека, а тем самым подготовить и «смену парадигмы мироустройства». В пределе, его цель — переформатировать культуру в целом, как систему, изменить или, по крайней мере, усложнить существующую в ней совокупность связей. Ну, опять же, нащупать пути к этому. Или подтолкнуть других к тому, чтобы они их нащупали. Играючи.

Кстати говоря, если понимать под игрой то, что понимает под нею сам Сид — «деятельность, не направленную на конечный результат», — то его деятельность никоим образом не игровая, поскольку конечный результат она очень даже имеет в виду. Игра у него присутствует, скорее, как эксперимент («культурные проекты, основанные на уже утвердившихся идеях, лишенных экспериментального духа, не являются геопоэтическими»), как авантюра и азарт, спектакль и перформанскарнавальность и пародийность. Но в ясном осознании того, ради чего все это делается.

Предлагая свою типологию геопоэтов — «субъектов геопоэтической деятельности <...>, осознанно работающих с ландшафтно-территориальными образами или  мифами» (а тем самым, по большому счету, и людей вообще), Сид делит их на «первопроходцев» и «возделывателей» — на первооткрывателей и обживателей уже открытого. Сам он, очевидным образом, принадлежит к числу первых, умудряясь открывать и осваивать нехоженные области в нашей, казалось бы, старой, памятливой, обремененной традициями и инерциями культуре. Неакадемичность, нарушение правил (и, разумеется, несистематичность и проблематичность) присущи таким людям по определению, они — условие успешности выполнения ими своей культурной миссии.

Сид, конечно, оптимист и идеалист — тип позиции, очень нехарактерный для сегодняшней — и не только русской — жизни. Ему на удивление чужды катастрофизм и алармизм, разлитые нынче, кажется, в воздухе. В разноголосице, разладах, несоответствиях в культуре он склонен видеть «абсолютно необходимую компоненту полнокровной жизни». Вообще, он из тех, кто очень верит в межкультурный и межчеловеческий диалог, в его конструктивный, целительный, миропреобразующиймиросоздающий потенциал, и притом прикладывает реальные усилия к тому, чтобы такие диалоги устраивать на разных материалах и площадках. Но он, что и того реже, оптимист и идеалист, во-первых, некатегоричный, видящий другие позиции и понимающий их устройство; во-вторых — честный и умеющий признавать свои неудачи, когда таковые случаются.

Такие люди никогда, ни в одном культурном контексте доминировать не будут (честно сказать, мне, как ни горько, даже не верится, что они когда-нибудь  победят, — да они и не хотят никого победить. Сид точно не хочет), но они насущно необходимы как противовес разрушительным силам — и нашего времени, и всякого времени; как напоминание о цельности мира и о многообразии связей, соединяющих разные его, по видимости разрозненные и даже противостоящие друг другу, области и фрагменты.

Многое в книге рассказано от первого лица, но видеть в этом автобиографию автора было бы неправильно. Собственный опыт тут ему тоже важен как материал для геопоэтической рефлексии. В этом смысле все совершенно корректно: миф только тогда и работает в качестве мифа — упорядочивающего личную и общую жизнь большого нарратива, — когда переживается чувственно, эмоционально, если угодно, биографически.

Версия для печати



Другие статьи автора: БАЛЛА Ольга

Архив журнала
№9, 2020№10, 2020№12, 2020№11, 2020№1, 2021№2, 2021№3, 2021№4, 2021№5, 2021№7, 2021№8, 2021№9, 2021№10, 2021др№4, 2021№11, 2021№12, 2021№7, 2020№8, 2020№5, 2020№6, 2020№4, 2020№3, 2020№2, 2020№1, 2020№10, 2019№11, 2019№12, 2019№7, 2019№8, 2019№9, 2019№6, 2019№5, 2019№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1, 2019№12, 2018№11, 2018№10, 2018№9. 2018№8, 2018№7, 2018№6, 2018№5, 2018№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№12, 2017№11, 2017№10, 2017№9, 2017№8, 2017№7, 2017№6, 2017№5, 2017№4, 2017№3, 2017№2, 2017№1, 2017№12, 2016№11, 2016№10, 2016№9, 2016№8, 2016№7, 2016№6, 2016№5, 2016№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№12, 2015№11, 2015№10, 2015№9, 2015№8, 2015№7, 2015№6, 2015№5, 2015№ 4, 2015№3, 2015№2, 2015№1, 2015№12, 2014№11, 2014№10, 2014№9, 2014№8, 2014№7, 2014№6, 2014№5, 2014№4, 2014№3, 2014№2, 2014№1, 2014№12, 2013№11, 2013№10, 2013№9, 2013№8, 2013№7, 2013№6, 2013№5, 2013№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№12, 2012№11, 2012№10, 2012№9, 2012№8, 2012№7, 2012№6, 2012№5, 2012№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№12, 2011№11, 2011№10, 2011№9, 2011№8, 2011№7, 2011№6, 2011№5, 2011№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011
Поддержите нас
Журналы клуба