* * *
Эти сгустки урана и платины граммы,
Золотые песчинки, комки, самородки,
Это — сила страны и параграф программы,
И негласный закон Колымы и Находки.

Пирожок премиальный и стужа Таймыра,
Тощих смертников дни, превращённые в тонны.
Это — доля твоя в покорении мира,
Это — капля судьбы в море боли бездонной.

То, что позже спустили, воссев на престоле,
Изымалось когда-то у бога и чёрта,
Чтобы грудой руды и подавленной воли
Пересилить тоску мирового комфорта.

Чувашка

Конечно, Аттила, булгары, 
Язычество, лапти, лапша…
Но светом неведомой чары
Чувашка была хороша.

Умела и тешить и нежить,
А в путаной музыке слов
Ютилась какая-то нежить,
Усмешка чувашских богов.

Ушла, охлажденье приметя,
Растаяв вдали без следа,
И лишь волшебство керемети1 
Осталось в душе навсегда.

Была и зыбка и желанна,
Свежа и невнятна… Была,
Как призрак лесного тумана
У крайней избушки села.

Славянское

Выплывала вила-водяница
В лунный свет из глубины Дуная,
Говорила, что давно томится,
И слабеет сила водяная.

Где он бродит, юноша влюблённый?
Не слыхать пастушеской свирели,
Лишь под ветром плещет лист зелёный,
И костры цыганские сгорели.

Только длится дальняя дорога
По гаданью вещему цыганки
В той степи языческой Стрибога,
Где метались танки и тачанки.

Над рекою тянутся туманы,
И приходят греки и варяги.
Печенеги скачут и османы,
Поднимают бунчуки и стяги.

Стынет в шахтах угольная лава,
Дальний гром колышет землю нашу,
И желтеет череп Святослава,
Превращённый в жертвенную чашу.

Карабах

Там в крови сошлись жестоко
Горных речек имена,
Древнетюркские с истока
И армянские до дна.

И земля побагровела,
Где в огне сплелись не раз
Гул согласный оровела
И Вагифа звонкий саз.

Всё вам тесно, дети праха!
И кому из вас родней
Эти травы Карабаха — 
Мощь Тимуровых коней?

А у скал в лесном тумане
И вдали от полчищ всех
Чудится пугливой лани
Поступь этих или тех.

Заключение

Есть у неистовства пределы…
Освободившийся народ,
Обобранный и поределый,
Спешит и ничего не ждёт.

Тюремщик не расслышал стона
И задремал усталый суд,
И вот уж голову Дантона
К толпе за волосы несут.

Ущелье

Одинокое дерево там зацвело.
Розовеет, не зная опять,
Что вселенную тайное гложет жерло,
Только ты это сможешь понять.

Там всё те же на месте стоят облака,
Где на них ты глядел молодой.
И привычно всё та же грохочет река
С, леденящей ладони, водой.

Ты узнаешь, как сладостна эта вода,
Даже если подобно воде,
Торопясь, ниоткуда идёшь в никуда
И следа не оставишь нигде.

* * *
Пустеют вагоны ночных электричек,
Темнеют, редеют огни и стоянки.
И верный советчик и едкий обидчик
Давно уж сошли на глухом полустанке.

И если войдёт запоздалая слава,
Попутчицу встретишь, не слишком желая.
Пусть сядет поодаль под грохот состава,
Как девочка детства, давно пожилая.

Снег

Что белеет, бурлит, серебрится?
Это снег всё летит и летит
На почти незабвенные лица,
На непрочный саман и гранит.

Это в детстве моём двуедином
Закипает мираж снеговой — 
То подходит к тяньшаньским вершинам,
То бушует над стылой Невой.

Стольких судеб хранитель последний,
Там, где вьюга легка и свежа,
Я стою средь преданий и бредней,
Материнскую руку держа.

Трону изморозь жизни усталой,
Чтобы снова пошёл невпопад,
Вырываясь из повести талой,
Возвращающий всех снегопад.