(М.Басыров. «Сочинения»)

Марат Басыров. Сочинения. — Казань: Ил-music, 2017.

Сто тысяч слов с небольшим в этой книге. Марат всегда подсчитывал, сколько написал, но не знаков — знаки были мертвые, — только слова живые. Эта книга замечательна уже тем, что вобрала в себя целую жизнь, как и замечательна идея издания этих сочинений под единой лаконичной обложкой — светлые буквы на темном фоне. Книга сложена из рассказов и двух романов, не схожих между собой. Но не покидает ощущение цельности, видимо, из-за того, что это все — о нем.  О самом сокровенном…

«Я напишу немного, но это будет…» — часто повторял Марат, никогда не договаривая. Проза его получалась емкой, многогранной, словно автор хотел создать такой образ, который вместил бы все, что необходимо для космического полета длиною в человеческую жизнь:

«Он давил буквы, как клопов, которые, насосавшиеся его крови, оставляли следы на белом поле виртуального листа. И все было виртуальным: и правда, и ложь, и любовь, и предательство, и желание быть услышанным и понятым раз и навсегда».

В этой книге неизменно присутствует главный герой, у которого свое мироздание: есть Творец с его божественными историями, есть космос или некое запредельное место, куда хочет проникнуть герой, и есть ангелы, они бескрылы, но какие есть… Такой вот триптих, словно нарисованный словами-красками на деревянных складнях, на которых Босх изображал сады ада и рая.

Расположенные хронологически, Божественные рассказы — как ступени пути писателя, по которым поднимаешься и видишь, как постепенно выкристаллизовывается стиль, приобретаются объем, лаконичность, глубина.

В первой же новелле героя после операции уносит прочь за границу реальности. И позже будет много мистических моментов, связанных с переходными состояниями, часто встречаются больницы, как места пограничья жизни и смерти, и тут же медсестры, как ангелы со стрелами амура. И самому герою нужно еще отчаянно сражаться, чтобы остаться в живых.

«Можно сказать так: я сам похож на кота… Ничего не ждущего от этой жизни, но цепляющегося за нее всеми обмылками когтей, чтобы не дай бог, не сорваться».

Каждый рассказ — притча, часто нарочито насмешливая, грубая, сексуальная, при этом тонкая, беззащитная, пробирающая до дрожи своей откровенностью. Марат не писал исповедь, он просто брал за основу искренние чувства, чем, кажется, всех обманул: еще ни один критик не смог угадать, что в его рассказах и романах было взаправду, а что — вымысел.

Золотая рыбка в одноименном рассказе не может исполнить желание любви, потому что оказывается самой обычной, ее нужно кормить и ухаживать за ней. А счастье человека не бывает золотым — золотое бесполезно. Вообще любовь по своей силе может встать на одну ступень со смертью. И если любовь заканчивается, ее сменяет смерть.

Сокровенное прорывается сквозь мистические границы, когда близорукий мальчик с другом-заикой обращаются к целителю. Происходят неожиданные метаморфозы: зрение героя резко обостряется. Однако, за чудо надо платить — и герой тоже начинает заикаться, становясь изгоем. Только дружба остается неизменной, она и есть главное чудо.

Вроде бы очень просто произнести: «Встань и иди». Гораздо сложнее сказать это самому себе, чтобы мертвое стало живым. Потому что за смертью уже не бывает любви. За смертью нет ничего, кроме чувства греха и мук совести, которые ощутил маленький мальчик после издевательств над котом. Этот случай помог ему через много лет не повторить свой грех. Он уже знал, что Бог не оставит его в тот раз.

В безвыходном положении на крыше строящегося дома с опрокинутой лестницей Бог также спасает. И уж точно божественный дух нисходит с картины Брейгеля на героя, находящегося в одиночестве в зимней деревне, между жаром печки и холодом снега. Второе пришествие — это уже почти появление самого Господа в виде аиста, через стоическое высиживание птицы на дереве. Так монахи столпники стояли когда-то.

«Что ты есть и где начало тебе и конец? Где ты есть, если нет тебя нигде? Неужели только в заглавных буквах живешь ты, господи?»

И заканчивается эта часть настоящим Евангелием на полторы страницы, где есть и подобие распятия и воскрешения. Рождение младшего брата оказывается для ребенка таким же переворотом в сознании, как переживание событий Нового Завета.

Некоторые из рассказов задумывались как начало больших вещей, но, оказавшись самодостаточными, так и не были дописаны до романа — у Марата было короткое, но глубокое дыхание, он выкладывался весь и сразу. Есть в книге и эскизы к позже осуществленным замыслам, как, например, рассказ «Космос», который отсылает к нулевой главе романа «Печатная машина».

Герой, с детства мечтающий о космическом полете, осуществляет мечту, но летит не к звездам, а сквозь время — советское детство, перестроечная юность, молодость 90-х, зрелость нулевых. Он попал именно в то поколение, которое прошло сквозь преломление эпох, сбивающее с орбиты. Но не эти сбои являются ключевыми событиями романа. Он не о сексе, попойках, сменах работ и даже не о творчестве. Хотя именно в творчестве удается прорваться во внутренний космос. В конце романа герой делает виток, возвращаясь в юность, когда он пишет стихи и от бессилия выбрасывает печатную машинку с балкона. Потом недостающие буквы мешают ему написать письмо родителям, оно становится непонятным, как сигнал из космоса. Послание, которое никогда не расшифруешь, если не знаешь, что такое любить.

В романе много космического. Тузик в трамвае полетел в космос в воображении героя. «Коллайдер» стал своеобразной машиной времени, где друг, который на 12 лет младше, воспринимается героем как сын — произошло ускорение частиц, время сжалось. Даже в печатной машинке клавиши похожи на обслуживающие фермы, отходящие при старте от космического корабля. Но железо может взлететь, а может и припечатать.

Противоположность состоянию полета — печатная машина, то, что прессует, приводит под общий стандарт и чему старается противостоять герой. И сам роман, произрастая из искренности, полной оголенности и сокровенных чувств, срывает панцирь с читателя, проникает под кожу, теребит и очищает. В предпоследней главе происходит не только очищение героя от алкогольных шлаков, но и освобождение самого духа, что позволяет обратиться напрямую к Богу.

То, что задумывалось, как обращение к Богу в «Божественных рассказах» и как приближение к Нему хотя бы из космоса в «Печатной машине», сформировало дух, который в романе «ЖеЗеэЛ» поднимает на крыльях тех, кто летать вроде бы не может. Не могли, но полетели все эти бескрылые пьяницы-мечтатели, писатели-графоманы, поэты неудачники. Сама корявость названия «ЖеЗеэЛ» тоже своеобразная шифровка, только в нее, наоборот, добавлены лишние буквы. Творец ведь не может не любить всех нас такими, какие мы есть. Потому что видит в нас тех, кем мы могли стать. Теми, которыми он нас задумал.

Марат умел на маленьком пространстве, как говорил, на «носовом платке», совместить противоположные чувства: смешное и трагичное, циничное и лиричное, как и связать воедино жизнь, смерть и любовь. Он знал, какую цену надо заплатить, чтобы писать, как Бук, Достоевский или Арсений из последней главы своего последнего романа.