Александр Рар. Куда пойдет Путин?
Россия между Китаем и Европой. — М.:
“Олма Медиа Групп”, 2012.

Название первой главы книги живущего в Германии потомка российских эмигрантов, немецкого политолога, эксперта по России и СНГ Александра Рара “Насколько важна Россия?” тут же сменяется подглавкой “Почему нам нужна Россия?”, — подглавкой, немедленно порождающей новый вопрос: “Кому нам?” Если “нам” означает “русским”, ответ ясен: потому что у русских больше нет ни одного института, связывающего их с вечностью, осуществляющего преемственность поколений и тем дающего хотя бы слабую иллюзию бессмертия. Если же “нам” означает западного читателя, то книга и впрямь старается, как это бывает в русских сказках, убедить охотника словами дичи: “Не убивай меня, я тебе еще пригожусь”. Беда только в том, что в отношениях России с Западом каждая сторона ощущает себя дичью…

Зато учителем уже несколько десятилетий себя ощущает исключительно Запад, и именно к этим, учительским его амбициям обращена первая фраза книги: “Учить Россию демократии — безнадежная затея. Эта страна слишком горда, чтобы смирно сидеть за партой”. И это совершенно справедливо — с тем важным уточнением, что негордых стран просто не бывает, Бог не создал человека скромным, он создал его по своему образу и подобию. Если какой-то народ и впрямь обрел смирение, это означает, что речь идет о посмертном его существовании, поскольку прежде всего гордость, стремление участвовать в Большой Игре истории и объединяет людей в государство. Если даже и не всех, то уж во всяком случае пассионарную верхушку, которая не позволит играть роль чьих-то шестерок властной элите, состоящей, впрочем, тоже из людей далеко не самых скромных.

Поэтому ни одна культура никогда не сможет быть учителем другой, но разве только примером для добровольного подражания, да и то лишь до тех пор, пока она не проявит наклонностей к какому-то реальному доминированию, не попытается конвертировать платоническую любовь в какие-то материальные выгоды.

Эта любовная драма и составляет главный сюжет постперестроечных отношений России с Западом и прежде всего с Америкой. Но, как и всякая порядочная драма, она распадается на множество острых эпизодов, рассмотрению которых главным образом и посвящена книга “Куда пойдет Путин?”. Часть эпизодов средним россиянином, вроде автора этих строк, уже полузабыта, а часть осталась и вовсе незамеченной, так что книга читается с большим интересом и оказывается очень даже познавательной для тех счастливцев, а может быть, и несчастливцев, кто в состоянии запомнить всех этих бесчисленных “акторов”, которых переводчик совершенно напрасно именует актерами. Погружаясь в мотивы Америки и России, Японии и Китая, Украины и Германии, Ирана и Среднеазиатских республик, и впрямь начинаешь лучше разбираться в сложных перипетиях Большой Игры, где ставками оказываются и идеи, и зоны влияния, и ресурсы, и безопасность.

Давайте пробежимся хотя бы по первым главам.

“Является ли Россия нарушителем миропорядка?” Россия, отвечает Рар, желает жить в мире с Западом, понимая, что “ее модернизация осуществима только в европейском контексте. Но Россия является ярой сторонницей идеи многополярного миропорядка, так как, по мнению Москвы, только он может осуществить "справедливое" политическое равновесие в мировой политике”. При этом “Путин закрыл российские военные базы на Кубе и во Вьетнаме и дал согласие на развертывание военных баз США в Центральной Азии… Однако в США россий-ская помощь была воспринята как само собой разумеющееся и не предполагающее взаимности”. Более того, “аргумент Запада, что соперничество за зоны влияния осталось в прошлом, оказался сплошным лицемерием”. “Зачем Западу менять комфортную безопасность на новое сосуществование с Россией, чей глобально-политический вес резко убавился?”

Подобная политика в свое время казалась западным демократиям разумной и по отношению к Веймарской Германии: чем она слабее, тем нам спокойнее. Однако Рар, похоже, понимает, что Россия никогда не сделается настолько слабой, чтобы ее можно было вовсе не бояться, и все же для Запада была бы предпочтительнее Россия сильная и прозападная, чем несколько более слабая и антизападная. “Чтобы во всеоружии встретить новый мир с различными центрами силы, Запад и Россия должны свести к минимуму конфликтный потенциал между ними”. “Барак Обама прав: зачем Западу направлять свои силы на то, чтобы подавлять Россию, когда будущая линия фронта пролегает не между Востоком и Западом, а между Севером и Югом”. “Вся Европа, от Лиссабона до Владивостока, сформирована под влиянием христианства и связана общей историей. Вместе с Россией европейский внутренний рынок охватил бы 750 миллионов человек” — что позволило бы такой объединенной Европе (почти уже Евразии) выстоять в экономической конкуренции с Азией. “Российское правительство состоит из убежденных европейцев, в чем я лично мог убедиться на ужине с Путиным в Кремле”, — так заканчивается глава “Является ли Россия стабилизатором миропорядка?”.

Но — следующая глава — “Правильно ли Запад относится к России?”. Ответ: “В 90-е Запад проявлял интерес к посткоммунистической России. Сейчас он от нее устал. В то же время, он должен был задаться вопросом, не лежит ли и на нем часть вины за негативное развитие событий”. Не знаю, посильную ли ношу возлагает Александр Рар на учителя, предлагая ему задуматься о причинах нерадивости ученика.

Далее А. Рар вспоминает и “грабительскую приватизацию”, альтернативой которой мог оказаться коммунистический переворот, и разгул преступности, и обрушившуюся на непривычную массу внезапная бедность, и национальное унижение русского населения хотя бы на одних только “национальных окраинах” и прочее нагромождение факторов, толкающих к радикализации, не говоря уже о Кавказских войнах и терроризме, — на этом фоне неустанные требования европейских хороших манер выглядят в лучшем случае наивностью, а в худшем — лицемерием.

Западный демократ, пишет А.Рар, не может себе представить недемократическую Россию союзницей Запада. И совершенно зря: если уж Гитлер сумел объединить западных демократов с Россией сталинской…

Столь страшного общего врага у России с Западом, благодарение Богу, сегодня пока еще нет, но ведь и расхождения по части демократических норм несопоставимо уменьшились. Тогда как общие угрозы сделались только многообразнее — А.Рар рассыпает их перед читателем щедрой рукой. Это нужно читать, пересказывать было бы слишком долго.

И если во всем этом клубке временных коалиций и контркоалиций искать хоть какой-то закономерности, то, пожалуй, можно сказать, что политика ценностей неуклонно вытесняется политикой интересов: мнимости вытесняются реальностями. Экономическими и военными. Которые, к сожалению, до сих пор тоже базируются на мнимостях, то есть ценностях времен Очакова и покоренья Крыма.

Тогда как никаких рациональных оснований для войн у великих держав — держательниц ядерного оружия давно уже нет: все, что можно завоевать, сегодня гораздо дешевле купить. Сегодня ни территория, ни ресурсы (пресловутая “нефть”, из скромного энергоносителя превратившаяся в символ) не определяют богатства народов. Поскольку главным его источником уже давно сделался человеческий капитал, — косвенным свидетельством чего является высокая ценность жизни в общественном мнении развитых стран: потери, по поводу которых Наполеон лишь обронил: “Одна ночь Парижа их покроет”, — сегодня бы низвергли любое правительство.

Западное, разумеется.

Поэтому главной целью развитых стран сегодня безопасность. И это было бы чудесно, если бы высокая ценность человеческой жизни сделалась пацифистским тормозом для всех государств разом. Но поскольку в мире остается удручающе большое и едва ли не увеличивающееся число режимов, не ставящих человеческую жизнь ни в грош в сравнении с великими идеологическими и государственными целями, то угроза вожделенной безопасности исходит именно от них. А потому в сегодняшнем мире главная линия борьбы пролегает между рациональностью и иррациональностью, и с этой точки зрения Россия и Запад должны быть союзниками, ибо при всех пороках обеих сторон наши общества все же в огромной степени являются человекоцентрическими, а не идеоцентрическими.

И все-таки на радость своим истинным врагам они позволяют втянуть себя в холодную войну из-за фантомов, из-за ценностей времен Древнего Рима и Карфагена. Хотя сегодняшние ценности требуют ровно обратного, они требуют сильных и рациональных объединяться против слабых и иррациональных, ибо агрессия исходит от слабых. Однако пока что мы наблюдаем обратное: похоже, рациональность сама впала в мессианство, обратившись, таким образом, в свою противоположность, да еще и вообразила, что может поставить иррациональность себе на службу, вербуя из ее рядов надежных марионеток. Которые на деле способны работать лишь на самих себя, из года в год натягивая нос своим создателям: иррациональные Давиды — от Кастро до Бен Ладена (о тех, что слишком близко, мы лучше помолчим) — десятилетиями использовали квазирациональных Голиафов в своих сверхчеловеческих амбициях и даже ухитрялись в глазах простаков выглядеть жертвами.

В итоге борьба за безопасность сегодня сделалась главным источником опасности.

Тем не менее ставить вопрос “Кто виноват?” — вернейший способ превратить любой межнациональный конфликт в безысходный. Там, где сталкиваются две разных морали, моральный подход абсолютно аморален. Не мораль, но лишь целесообразность дает какие-то шансы на примирение. Но для этого квазирациональный мир должен вспомнить, что его высшая цель — реальная безопасность, а не такие фикции, как нефть или контроль над теми или иными территориями. Ибо если дойдет до большой драки, все равно никто ничего проконтролировать не сможет (много ли наконтролировали американцы в Ираке или мы в Афганистане?), а добывать нефть ценой безопасности в сегодняшнем мире означает питаться кусками собственного тела.

Ибо никакие ракеты и радары, никакое введение новых членов в старые мехи и союзы никого ни от чего не спасет: как друзья вы ни садитесь, ядерная зима накроет всех, и живые будут завидовать мертвым. Это никакая не Большая Игра, но всего лишь мелкая коммунальная склока, кого куда подвинуть и кого за кем усадить, какой собственной мелкой пакостью ответить на чужую мелкую пакость: ах, вы плеснули нам керосина в суп, так мы ошпарим вашу кошку! Вся эта дребедень, именуемая международной политикой, ни в малейшей степени никого не защитит от гибели, а приблизить ее очень даже может.

И если еще недавно главной причиной войн был избыток страха народов друг перед другом, то сегодня причиной мировой войны может сделаться его недостаток. Цивилизованный мир так долго не участвовал в глобальных войнах, что перестал верить в их реальную возможность. И совершенно напрасно!

Книга Александра Рара помогает лучше понять, что у России и Запада слишком много серьезных общих врагов, чтобы им петушиться друг перед другом по поводу того, чей стол где поставить на не такой уж и тесной коммунальной кухне.

Но как же книга отвечает на вопрос, вынесенный в заглавие: “Куда пойдет Путин?”. Александр Рар заканчивает
свою книгу антиутопической утопией, в которой в Октябрьской революции 2017 года после череды катаклизмов восставший народ снова отвоевывает свободу, вдохновленный явлением на танке восьмидесятишестилетнего Горбачева.

Такое решение для кого-то, может быть, и увлекательно, однако лично для меня оно является скорее уходом от ответа.

Поэтому я попытаюсь дать ответ менее двусмысленный. Кто, спрошу я, после рапалльского договора между странами-изгоями Советской Россией и Германией, заключенного против победоносной Антанты, мог бы предсказать, что менее чем через двадцать лет Россия будет сражаться с Германией на стороне Антанты?

Сталин наверняка был более идеологически запрограммирован, чем Путин, и все-таки его идеологичность шаг за шагом отступала под давлением жестокой геополитики, за что упертые коммунисты честили его империалистом и изменником пролетарскому делу. Поэтому на во-прос, куда пойдет Путин, самым правильным ответом, мне кажется, будет такой: Путин пойдет туда, куда его выдавят соединенные усилия всех участников Большой Игры. Почти независимо от его сегодняшних намерений и планов.

История так всегда и творится — непредсказуемым образом. Каждый делает локально разумный вроде бы шажочек, и все вместе приходят к чему-то безумному.

Как бы снова нам не пойти путями предков…