Галина Климова, поэт (г.Москва)

Я росла не мама-папиной дочкой, а — бабушкиной внучкой, в послевоенном текстильном Ногинске, в крохотной избушке — бывшей купеческой баньке. Мебели почти не было, никаких книжных шкафов или полок. Из домашних книг помню только Библию и подаренные на день рождения «Сказки, песни и загадки» Маршака да «Первоклассницу» Шварца. Полуграмотная бабушка научила читать Библию. Когда и как — не помню. Но перед глазами будничная патриархальная сценка: внучка вслух читает Библию, бабушка вяжет очередные носки-варежки, в ногах жмурится и мурлычет кот Маркиз. Телевизора не было, но по радио мы частенько слушали «Театр у микрофона».

Чуть позже, когда я надолго заболела и не училась, подружки приносили книги из городской библиотеки. Потрясли «Вий» и «Вечера на хуторе близ Диканьки». Я рыдала над очеловеченными животными Сетон-Томпсона (любимая книга не только моего уже взрослого сына, но теперь и внуков — нерушимый  мост для взаимопонимания трех поколений!) и Бэмби, над романом Мало «Без семьи». Жалела Неточку Незванову, Козетту и Гавроша, любила Консуэло и — отдельно — несчастных героев дорогого мне Диккенса.

 Особняком стояли стихи. Еще в пятом классе учительница литературы Елизавета Фёдоровна Дьячкова (из дворян, бывшая гимназистка) потребовала тихим голосом, чтобы мы завели альбом для стихов и раз в неделю записывали туда — красивым почерком — полюбившиеся стихи. Волей-неволей мы искали стихи, выбирали их, чи-та-ли и похвалялись: кто лучше — Фет, Плещеев или Полонский? Мы выходили к доске с альбомами, читали стихи, и нам за это ставили отметки! Альбом этот до сих пор храню: Пушкин, Лермонтов Некрасов, Тютчев, Блок… Было за что получать пятерки и самой пытаться писать. 

 В девятом классе мою уже скрипичную жизнь перевернула антология Ежова и Шамурина «Русская поэзия ХХ века». Учительница по математике Галина Ивановна Фролова, зная, что я пишу стихи, принесла этот увесистый фолиант и сказала: «Учись, читай сколько хочешь…» Вот какие у меня были учителя! Книгу я вернула накануне выпускного. Многое знала наизусть. Любила эпатировать родителей хлебниковскими смехачами, а комсомольских активистов стихами о Сакья-Муни. 

 Антология Ежова и Шамурина — пожизненная для меня прививка к литературе и, в первую очередь, к поэзии.