Читать я научился в четыре года. Меня учила моя бабушка по старому советскому букварю. Этот букварь сразу поразил тем, что в нем встречались глубоко интимные слова. Интимное от официального я стал отличать довольно рано. Я, например, точно знал, что интимное слово «козы» означает козюльки в носу и ничего другого не означает. И если бабушка говорит: «Пойди-ка, выгони коз», — значит, пора хорошенько высморкаться, потому что из-за насморка уже дышать нечем, а платок опять куда-то задевался. Как же я был изумлен, когда в официальном букваре рядом с чьей-то казенной мамой, которая, конечно, мыла раму, и непременными башнями Кремля мне вдруг попалось наше домашнее слово «козы». Я прочел его вслух по слогам дважды, сильно смутился и спросил: «Откуда они там узнали?»

Вскоре я стал читать безостановочно все подряд, вплоть до заборов и конфетных фантиков. Книги я поглощал в оптовых количествах, собраниями сочинений — из маминого шкафа, без малейшей системы и логики: Майн Рид, Лермонтов, Виктор Гюго, Конан Дойль, Гоголь.

Пожалуй, не рискну объяснить (даже самому себе), почему «главной» и любимой книгой в детстве для меня стал сборник историй и сказок Вильгельма Гауфа, выпущенный Ивановским книжным издательством в 1959 году на плохонькой желтоватой бумаге. Я читал его, как заведенный, доходил до последней страницы и начинал заново. В конце концов эта бедная провинциальная книжка была доведена до состояния грязненькой лохматой тряпицы и утеряна где-то в переездах, о чем я до последнего времени прямо горевал, не надеясь ее вернуть. А в прошлом году на букинистическом сайте alib.ru мне встретился мой любимый Гауф — то самое Ивановское издание, и за какие-то смешные деньги мне прислали эту книгу: новенькую, буквально нечитанную, но с такими же серо-желтыми страницами.

Так получилось, что Гауф мне подсказал некоторые места в мире, которые потом стали ненаглядными, любимейшими. Например, в «Рассказе об отрубленной руке» в полночь происходит встреча с незнакомцем в красном плаще с наглухо закрытым лицом — во Флоренции, на старинном мосту Понте Веккио. И вот этот прекрасный мост стал для меня источником радости и всяческих волнений.

В 2007 году у меня вышел роман «Человек, который знал всё», который взялся экранизировать режиссер Владимир Мирзоев. В романе одна из финальных сцен случается как раз на мосту Понте Веккио — там происходит захват серийного убийцы, а главный герой, наоборот, избавляется от своих конвоиров и мучителей. Мы заранее обговаривали, что надо снимать эту сцену именно во Флоренции, чтобы все было по-честному. А Флоренция ведь маленькая и тесная, как шкатулка, набитая сокровищами. Не говоря уже о толпах туристов. Режиссер говорит: «Мы же не будем снимать город "с плеча!" — это непрофессионально. А значит, нужен кран или вертолет…» И, честно говоря, у меня от этих слов мороз бежал по коже. Просто в голове не укладывалось, что своей детской (а потом и взрослой) любовью к этому драгоценному мосту я «навел» на него краны, вертолеты и прочие кинематографические войска. Вот и получается, что, влюбляясь в кого-то (во что-то), мы конкретно посягаем на чью-то жизнь — на ее неприкосновенность, замахиваемся на нее довольно тяжелыми предметами. А душа иногда тоже — далеко не самая легкая вещь.

Но в результате все же снимать во Флоренции не удалось — там очень короткое время для съемок давали. Эпизод сняли на Мальте.

Свою дочку я тоже учил читать по старому советскому букварю. Ее любимой детской книжкой был «Волшебник изумрудного города», которого она раз пять перечитывала — именно эту первую вещь из всего волковского цикла. А немного позже увлеклась «Тайнами анатомии» Кэрол Доннер: про путешествия мальчика и девочки по телу человека.