“Чеченцы, возмущают весь Кавказ. Проклятое племя!”

Алексей Ермолов

 

Похоже, что память о генерале Ермолове переживает вторую весну. Ему вновь ставят памятники. Вышла его двухтомная биография, написанная питерским историком и писателем Яковом Гординым — “Солдат и его империя”. Обсуждая эту книгу, “Российская газета” пишет о генерале как о великом человеке русской истории. Как о нашем русском Цезаре, но без Рубикона. Здесь знаменательны две краски. Во-первых, эпитет “великий” — в коем есть какая-то окончательность. И во-вторых, неперейденный Рубикон, в коем есть какая-то неокончательность. То ли не решился великий человек перейти свой Рубикон, то ли обстоятельства помешали. (Среди “обстоятельств” — неприязнь императора Николая I, который отозвал генерала с Кавказа, где генерал наводил порядок по велению высоко ценившего его императора Александра I.)

Я в гущу этих подробностей попал, оказавшись в Краснодаре на Международном фестивале православных документальных фильмов, — ярчайшей в программе была лента Сергея Роженцева “По следам генерала”.

Оставляю за скобками чисто кинематографическую энергию ленты: острый монтаж планов, где психологически тонкие портретные стоп-кадры взаимодействуют с безудержем массовых сцен с кувыркающимися людьми и конями, — все это в экранном порядке вещей: такой профессионал, как Роженцев, и должен делать хорошее кино. Куда неожиданнее действовали на меня при просмотре задетые здесь общечеловеческие мотивы.

Первое, что зацепило ум и душу, — праисторический контекст кавказской темы. Ощущение Кавказа как уникальной на планете точки, где естественные пути пресекаются естественными же преградами, и в узких проходах и щелях сшибаются и бурлят человеческие потоки на протяжении тысячелетний. Со времен Ноя и Прометея. Ворота миров, перекрестки народов: этруски, хазары, косоги, ясы-аланы, авары, готы, мидийцы, скифы, ассирийцы, сарматы, римляне, татаро-монголы, арабы, персы, турки…

В какой грандиозный поток сменяющихся укладов, культур и цивилизаций встраиваемся мы сегодня на кавказских перекрестках, и виден ли конец этой многоактовой драме?

Современные документальные съемки перемежаются в фильме с документами вековой давности, но не разнобой стилей ощущаешь на стыках, а неизбывность праисторического сюжета, неизбежность нынешних тупиков и прорывов, вечный кавказский лейтмотив: столкновение красок, где каждый оттенок — самоцель. Каждый мужчина — воин, каждый аул — крепость, каждая община в потенции — столица независимого государства. Какую общую крышу можно возвести на этом содрогающемся основании?

Перекличка ермоловских времен и времен нынешних — только что отгремевших двух чеченских войн — второе, что мучало меня во время просмотра. Страшнее наваленных трупов и покалеченных пытками лиц действовали слезы чеченских женщин, что-то объясняющих у грузовиков нашим солдатам… Не было ни ответа этим плачущим женщинам в моем сознании, ни выхода из круговорота, в который и они, и мы попались на этом вечном перекрестке, где со времен Ноя и Прометея, выходит, ничего не переменилось?

И третья загадка, терзавшая мое зрительское сознание, — сама фигура Алексея Ермолова. Герой Бородинского сражения, отбивший у французов ключевые флеши, — и усмиритель мятежного края, спасший из развалин разбитого аула чеченского мальчика и воспитавший его (мальчик стал знаменитым русским художником и в благодарность оставил нам портрет генерала). Так кто перед нами на портрете? Военачальник-покоритель? Или администратор-устроитель? Как сказали бы теперь, — образцовый хозяйственник, тащивший Чечню из партизанского беспредела на путь современной цивилизации?

Кому мы должны ставить памятник? Где ставить? И что писать на постаменте?

Этими вопросами донимал я в Краснодаре автора фильма.

Диалог с ним если не разрешил, то высветил для меня эти русские “проклятые вопросы”.

Привожу запись беседы.

 

 

* * *

— Сергей Викторович, в финале вашего фильма — установка памятника генералу Ермолову — сейчас, в наше время. Мой вопрос к вам как к знатоку вопроса: сколько всего монументов генералу было установлено, какие сохранились, какие нет и почему?

— Был такой военный историк — автор фундаментального труда “Кавказ-ская война” в шести томах — генерал-лейтенант Василий Александрович Потто, вот его трудами и стараниями век назад, в августе 1909 года в ознаменование 50-летия пленения Шамиля, в городе Грозном и был установлен бюст на высоком пьедестале — памятник основателю города Алексею Петровичу Ермолову. Большевики, которые в революцию вели войну и против царизма, и против казачества, в 1922 году в соответствии с декретом Ленина об уничтожении памятников царям и их слугам этот монумент снесли. После депортации чеченцев, по окончании Великой Отечественной войны в 1949 году этот бюст был восстановлен, и в середине 50-х годов он уже встречал чеченцев, которых
Хрущев возвратил из сталинской ссылки. При советской власти это был памятник именно основателю города, что и было написано на постаменте. Чеченцы
же видели в нем олицетворение зла, ненависти, геноцида…

— А когда этот памятник ставили в первый раз, он таковым не ощущался?

— Царская власть была сильна, поэтому чеченцы вынуждены были с ней считаться, хотя генерала Ермолова по известным причинам и не любили.
А после смерти Сталина, при Хрущеве, в ситуации оттепельной либерализации, после недавней ссылки, настроения переменились. И дело тут не только в личности генерала Ермолова. Дело в том, что пока чеченцы отбывали сталинскую ссылку, на их землю были насильно переселены люди из других регионов России и Украины. Что и стало причиной очередного обострения отношений между вернувшимися чеченцами и русскоязычным населением.

— И памятник Ермолову взорвали?

— Не так просто. Чеченцы его регулярно повреждали, оскверняли, давали почувствовать свое отношение…

— А власть?

— А власть городская, видя все это, реагировала театрально-комически: отлила с десяток запасных бюстов генерала и спрятала в подвале местного театра — заменяя ими поврежденные. Об этом мне рассказывали жители Грозного. В эпоху перестройки в 1989 году, когда власть в стране зашаталась, памятник Ермолову был чеченцами взорван.

— Только памятник Ермолову убрали?

— Не только! И памятники Лермонтову и Пушкину, и другим великим русским людям. Дудаев готовил Чечню к войне с Россией, курс был взят на полное уничтожение русского влияния, на вытеснение русских из жизни республики и на вытеснение русской культуры из памяти чеченцев. Уничтожались и разворовывались русские музеи, архивы, книгохранилища, вообще все… Самое интересное, что видя эту вакханалию, из Чечни уезжала чеченская интеллигенция — люди, воспитанные на русской культуре, кто куда мог. А на улицы выходили выпущенные Дудаевым из тюрем уголовники. И уничтожали все русское…

— Бюст Ермолова?..

— Да что там бюст! Они даже нефтяные промыслы начали громить, потому что все это построили русские! Потом сообразили, что там золотая жила, взяли под охрану и стали качать деньги…

— А Ермолов-то из позапрошлого века как попал в этот новый погром?

— Националистам всегда нужна какая-то фигура, вокруг которой (или вокруг ненависти к которой) можно сплотиться. Ермолова они ненавидели за то, что он их…

— Победил в войне?

— Не в этом дело! Он вовсе не победу в войне вынашивал как цель, он вынашивал идею мира! Мира русских и чеченцев в общем Российском государстве. Но такой мир угрожал самому тысячелетнему образу жизни чеченцев, основанном на грабеже, разбоях и продаже людей в рабство! Ермолов понимал, что Кавказ нельзя брать штурмом — слишком дорогую цену пришлось бы за это заплатить. Поэтому он решил перейти к неторопливой осаде. Он просто брал их земли и заселял. Одно дело, когда русские пришли и ушли, и совсем другое дело, когда русские пришли и остались.

— За солдатом является казак, за казаком пахарь, — так? И противостояние переходит совсем в другое качество? У Ермолова перешло? Или не успело? Я имею в виду то, что ему приписывают ненависть к чеченцам — не как к военным противникам, а как… не решаюсь произнести… к чеченцам как таковым. Тогда еще не было в ходу слово “геноцид”… Но отсвет его можно ли уловить в высказываниях генерала?

— Если хотеть.

— А чеченцы хотели?

— Руслан Мартагов, современный чеченский писатель, мне рассказывал, что когда их отцов вернули из ссылки, то их встретил в Грозном не только памятник генералу Ермолову, но и надпись на нем: “Не успокоюсь, пока жив хоть один чеченец”.

— Но Ермолов действительно так говорил или это ему приписали? Мартагов это где-нибудь читал, видел или он только пересказывал то, что носится в воздухе?

— Мартагов говорил, что каждый чеченец узнает это… с молоком матери.

— Но откуда в молоко-то такие вещества попадают? Откуда фраза взялась?

— Оттуда же взялась, откуда у терских казаков взялась фраза о том, что чеченцы — это народ, который не подлежит перевоспитанию, а только уничтожению. Тоже Ермолову приписывают.

— А эту казачью фразу вы у генерала нашли?

— Нет, не нашел. Приписать-то все, что угодно можно, особенно в разгар войны. Но к пониманию личности Ермолова такие фразы не ведут. И к взаимопониманию людей, живущих рядом на этих землях, не ведут, будь то чеченцы, русские или еще кто. Надо искать правду, а не травиться легендами. Я работал в исторических и военных архивах, перечитал всю частную и официальную переписку генерала Ермолова, общался с историками, в том числе с кавказскими, я даже многие диссертации читал…

— И что же?

— Ничего подобного у Ермолова нет. Военное противостояние — есть. Чеченца той поры, живущего по своим кавказским законам, он считал бандитом. Хотя сами чеченцы такого человека считали джигитом. Разные уклады жизни — разные системы оценки. Это долгим соседством определяется и долгим же соседством примиряется. Но не уничтожением!

— Так говорил или не говорил Ермолов об уничтожении чеченцев именно за то, что они чеченцы? Что на этот счет ответил Руслан Мартагов?

— Он сказал: позвони через неделю, я это тебе найду.

— Нашел?

— Нет, сказал: позвони еще через две недели.

— Еще через две недели нашел?

— Нет. Ни у Грибоедова не нашел, который писал о Ермолове, ни в других источниках. Нет этой фразы! А в “молоке матери” — есть… Будто Ермолов хотел уничтожить чеченцев как таковых. В этом каждый чеченец убежден, и спорить с этим, что-то доказывать — бесполезно. Мне один чеченец так и сказал: “Найди ты мне у Ермолова любые цитаты и выписки противоположного толка, — это для моего подсознания все равно будет ложь”. Я когда делал фильм, это чувствовал. Да чеченцы, едва прочтя в титрах, что это фильм о Ермолове, встанут и уйдут! Смотреть не станут!

— Так кто же все-таки пустил в ход эту фразу об уничтожении чеченцев как чеченцев?

— Тут надо понимать, кому это было выгодно. Главным соперником России на Кавказе в ту пору оставалась Британия. Англичане стояли за спинами и у турок, и у персов. И инструкторы военные там были, и эскадры на горизонте мерещились, и шпионы свое дело делали. Им надо было поднять горцев на войну с русскими.

— Хоть один такой шпион известен?

— Журналист Спенсер. Полиглот. Приехал на Кавказ как врач. Прибыл через Турцию. Объездил все, что мог. Оставил записки. Вот в его записках я и увидел образ Ермолова как человека, ненавидевшего чеченцев как народ…

— И эта фраза канула бы безвозвратно в историю вместе с именем шпиона Спенсера…

— Да. Если бы ее не подхватили революционеры-большевики, для которых царский генерал Ермолов в качестве врага был куда важнее, чем английский агитатор Спенсер с его шпионскими шпильками…

 

 

* * *

А потом началась “война памятников”. Мы с Сергеем Роженцевым сосчитали, сколько их теперь. Несколько. В Кав-Мин-Водах. В Пятигорске. В Ставрополе. И только что открытый — на могиле генерала в его родном городе Орле.

А в Грозном?

Нет. Нельзя. Надо же понимать, где истина, вечно сияющая в небесах, а где правда, напарывающаяся на другую правду здесь и сейчас.

В этом случае я согласен с Русланом Мартаговым, который говорит с экрана:

— Ставьте памятник. Организуйте аллею воинской славы где-нибудь… в Орле. Кто что скажет? Но привозить его на Кавказ и ставить памятник именно Ермолову… Не Паскевичу, не Воронцову, не Барятинскому, при котором та война закончилась, а именно Ермолову, — это больше чем памятник, это знак. Знак того, что в Российском государстве ничего не изменилось…

Что изменилось, что не изменилось в Российском государстве, я сейчас обсуждать не буду. Не в моих силах изменить историю. Ни прошлую, ни будущую.

Но в моих силах хотя бы немного унять саднящую боль при вопросе о том, призывал или не призывал к геноциду чеченского народа генерал Ермолов. Мне это важно даже не с точки зрения репутации генерала (хотя важно и это), а с точки зрения того, в каком народе живу я сам. В каком мире живу. Или в вечно-неизбывной войне?

В отличие от Сергея Роженцева, я не копался в архивах, а прибегнул к такому универсальному всезнайке, как Интернет.

Интернет выдал мне 10 высказываний Ермолова. О чеченцах, а не избирательно о боевиках, аманатах, абреках, джигитах и прочих сражавшихся против него воинах.

Я эти высказывания откомментирую.

 

 

“Проклятое племя”?

 

1. Даже наши солдаты бегут именно в Чечню. Их привлекает туда совершенное равноправие и равенство чеченцев, не признающих в своей среде никакой власти.

Так равноправие и равенство — это хорошо или плохо? И с чего это все бегут в Чечню — даже (!) наши русские солдаты? Может, дело не в чеченцах? Может, а каждом русском скрыто сидит “чеченец”, не признающий нашей русской власти и готовый от нее сбежать?

2. Эти разбойники принимают наших солдат с распростертыми объятиями! Так что Чечню можно назвать гнездом всех разбойников и притоном наших беглых солдат.

Так кто разбойник: чеченец, принимающий русского беглеца с распростертыми объятьями, или наш разбойник, ищущий родные души? Где тут национальный вопрос?

3. Я этим мошенникам предъявлял ультиматум: выдать беглых солдат или мщение будет ужасным. Нет, не выдали ни одного солдата! Приходилось истреблять их аулы.

Тут, конечно, болевая точка — аулы. В аулах, как известно, живут не только “эти мошенники”, но и их жены, дети, старики. Однако у чеченцев нет понятия “мирные жители”. У них есть то, что Ермолов называет “азиатской войной”. Он ее и ведет — в ответ. Не с целью истребить всех чеченцев, а — приняв обычай той войны, когда мирных жителей не бывает. Это ужасно, но это та их правда, на которую генерал отвечает нашей правдой. На том языке, который ими предложен. И нами принят.

И еще — насчет того, что чеченцы никого не выдают, несмотря на ультиматумы. А если бы выдавали? Это облегчило бы генералу ведение операций. Но вряд ли прибавило бы уважения к противнику, который так малодушен. Вот уж чего-чего, а малодушия в противниках генерал Ермолов не замечает…

4. Сего народа, конечно, нет под солнцем ни гнуснее, ни коварнее. У них даже чумы не бывает! Я не успокоюсь до тех пор, пока своими глазами не увижу скелет последнего Чеченца... 

Ох, вот оно. “Скелет” — образное выражение, выдающее в Ермолове
яростного вояку и неважнецкого стилиста. Нет гнуснее и коварнее? Только
в состоянии умопомрачительного аффекта можно сказать такое. И призвать
в помощь такое невменяемое орудие судьбы, как чума.

5. Ниже по течению Терека живут чеченцы, самые злейшие из разбойников, нападающие на линию.

Все, нападающие на Линию Кавказа и мешающие Петербургу сноситься с Тифлисом после Георгиевского трактата, — разбойники по определению. И, по определению же, в случае их успеха — злейшие.

6. Общество их весьма малолюдно, но чрезвычайно умножилось в последние несколько лет, ибо принимались дружественно злодеи всех прочих народов, оставляющие землю свою по каким-либо преступлениям.

А злодеи из всех прочих народов — не чеченцы, стало быть, а преступники, как теперь говорят, национальности не имеющие. Значит, не с чеченцами генерал воюет, а с разбойниками, которых полно во всех землях, а в Чечню они бегут и всегда бежали… Почему?

7. Здесь находили они сообщников, тотчас готовых или отмщевать за них, или участвовать в разбоях, а они служили им верными проводниками в землях, им самим незнакомых. Чечню можно справедливо назвать гнездом всех разбойников.

Гнездо-то гнездо, да всех разбойников в него не втиснешь. Гнездо, как верно рассчитал Ермолов, можно уничтожить штурмом. Но лучше бы, не уничтожая, взять осадой. Осадив разбойников по всему фронту, превратив их в… сотрудников? В союзников?В соратников? К тому вроде бы и шло, и именно при Ермолове горцы стали служить в русской армии, сохраняя свою воинственность, — да новый царь, Николай Первый, отозвал генерала с Кавказа. И получил в результате необходимость очередного штурма, и не последнего…

8. Я видел много народов, но таких непокорных и неподдающихся как чеченцы, на земле не существует и путь к завоеванию Кавказа лежит через покорение чеченцев, а точнее, через полное их уничтожение.

По сути-то покорение превалирует над уничтожением, которое кажется здесь нервической оговоркой. Лучше бы этой оговорки не было.

9. Государь!.. Горские народы примером независимости своей в самых подданных вашего императорского величества порождают дух мятежный и любовь к независимости.

Независимость — слово, угаданное на двести лет вперед. И угадан опять же общий дух непокорства, прячущийся в подданных Российской империи, и прежде всего — в самих русских, о чем и докладывает генерал императору Александру Первому в рапортах, скорее всего — в мыслях о присылке на Кавказ дополнительных сил, а не в мыслях о национальном характере подданных.

10. Чеченцы сильнейший народ и опаснейший.

Чего тут больше? Опаски в борьбе с сильнейшим противником или уважения к его силе? Поровну? А все-таки уважения — больше.

Пахнет порохом. Пахнет кровью. Пахнет бунтом, не признающим государственных, национальных и прочих границ.

Геноцидом не пахнет.

Геноцид это такой Рубикон, который еще никто не перешел безнаказанно.