Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №2, 2017
В Международном детско-юношеском литературном конкурсе имени Ивана Шмелева «Лето Господне», учрежденном в 2014 году по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, участвувютшкольники 6—12-х классов общеобразовательных и православных школ, гимназий и колледжей России, стран СНГ и Зарубежья, а также воспитанники воскресных школ и учреждений дополнительного образования.
Сегодня победители конкурса 2016 года — гости журнала «Дружба народов».
Ирина Артемьева, 11 класс Гнилицкой православной гимназии
(г.Нижний Новгород).
«Но здесь мой дом, здесь я родился…»
Открываешь глаза и ловишь лучи утреннего солнца на переплетах книг. Жмуришься, невольно смеясь. И в душе — радость. И столько в ней нездешнего света, окутывающего тепла, что замираешь — лишь бы сохранить, не расплескать. Но откуда она?.. И вдруг (хотя и знаешь, что совсем это не «вдруг», не случайно) осознание приходит — я дома. У меня есть дом на огромной, прекрасной и странной Земле. Я чувствую, знаю его… Он в книгах, знакомых с детства, вошедших в меня с голосом мамы, книгах, которые полюбила сначала за буквы, потом за слова, а потом за душу, живую и неповторимую.
Дом — в наших с папой прогулках по старинному Нижнему, когда я, маленькая, шестилетняя, держала папу за руку и слушала его, всегда глядевшего вдаль и будто бывшего незримым очевидцем того, о чем говорил. Все мои знания о слове и любви Христа, о святых, о русской истории, об Александре Невском, о царской семье — оттуда. И крепкое, держащее до сих пор чувство, что я — не потерянная, оторванная, блуждающая комета, а часть пусть и невыразимо маленького, но глубокого и великого течения — тоже оттуда.
Мой дом — и в Дивеевском монастыре. В три года я бродила среди могучих соборов и думала, откуда столько цветов на Земле? Я иду уже долго-предолго, а они все не кончаются. Теперь же приезжаю и думаю — откуда такой покой? Мои бесконечные страхи, метания словно стыдятся выползать со своей суетливой приземленностью. И, вернувшись оттуда, знаешь, что вся наша жизнь — тоска по этой тишине, горячее стремление и тяжелый путь к ней.
Еще дом мой — в открытых на Троицу окнах нашей гимназической церкви и в душистом и терпком аромате трав, покрывающих пол. В маленьких детских головках, притягивающих июньское солнце, в березовых букетах, в лицах друзей-одноклассников. И в ощущении того, что эти люди, стоящие рядом, охвачены радостью и благодатью Троицына дня и связаны с тобою этим светом с самого далекого детства на всю жизнь.
Мой дом — в музыке. В возносящемся пении церковного хора, в беспрестанно стремящемся и уводящем в небо Бахе, в Моцарте, который радуется и благодарит за эту радость, в открывающем душу Рахманинове. В музыке, одаривающей меня мыслью и вдохновением.
Где же еще мой дом? Он в ликующей пасхальной радости, серых вербочках, развалившемся деревенском доме и печальных полях вокруг, в трепетании свеч и разговорах с папой, в чистой бумаге и готовящейся к бою ручке, в слепящей ясности мартовского неба и любви…
Мне, наверное, и дня бы не хватило, чтобы пересказать, где же все-таки мой дом. И, может быть, я вижу его так только из своего немудрого возраста, но я твердо верю, что, только поняв свой дом как родной мир добра и света, я ощутила детскую, дающую возможность полета радость.
Александр Данилов, 8 класс лицея № 128
(г.Екатеринбург)
«Я покажу тебе чудо»
— Хочешь, я покажу тебе чудо? — Худенький русоволосый мальчишка лет пяти, хитро улыбаясь, смотрит на меня. Большой кленовый лист плавно спуcкается к ногам моего неожиданного собеседника.
Легкий ветерок нежно щекочет мне уши и ноздри. Душистый запах черемухи навевает ощущение умиротворенности. Легкая нега, словно мягкой вуалью, окутывает меня, унося мысли далеко-далеко. Лилово-багряный свет солнца, уходящего за горизонт, и плавно покачивающиеся макушки цветов сливаются в одну невероятно красивую картину, которую разрывает тонкий детский голосок.
— Хочешь, я покажу тебе чудо? — повторяет паренек. Его давно не стриженные волосы напоминают мне кудри Маленького принца из сказки, которую я недавно прочитал.
— Закрой глаза и не подглядывай, — говорит мальчишка и прикрывает мои глаза своими горячими ладошками. Проходит всего мгновение, но я чувствую, как меняется все вокруг. Запах черемухи сменился ароматом чего-то знакомого, манящего и загадочного.
— Посмотри наверх! — не скрывая радости, говорит мальчишка. — Разве ты не видишь, как это чудесно!
Он указывает мне в сторону большого Храма, в золотых куполах которого отражаются звезды. На небе множество звезд, но отражаются лишь самые яркие.
— Посмотри! Звезды, как люди, правда? — доверчиво заглядывая мне в глаза, говорит паренек. — Людей много, но прикоснуться к Божьему свету удается не каждому.
Я с удивлением разглядываю этого маленького мудреца. Кто он? И почему именно мне он говорит столько непонятных слов?
Паренек ловко, босой ногой, поднимает кленовый лист и подает его мне. Я с удивлением разглядываю странный подарок.
— Знаешь, я обязательно стану здоровым, ты только верь! — с недетски серьезным выражением лица говорит мальчик.
Его последние слова хлестко ударяют меня по лицу, потому что только сейчас я понимаю, кто стоит передо мной. Вздрагиваю и открываю глаза...
Сон... Это был всего лишь сон... Который раз он уже снится мне! Впервые я увидел его, когда вся наша семья ждала рождения моего младшего брата. Я много раз представлял, каким он будет, как мы будем с ним играть и дружить. Но приговор врачей был неумолим: порок сердца и киста в голове. Возможно, он никогда не сможет быть таким, как все. В то время все мы молили о чуде — выздоровлении малыша. Детский плач не умолкал в нашем доме ни днем, ни ночью. Сразу постаревшая мама не спускала ребенка с рук круглые сутки. Так прошли сорок дней, по истечении которых мой брат был окрещен. И на следующий же день случилось чудо. Впервые за долгое время малыш самостоятельно уснул в своей кроватке. С того самого дня детский плач в нашем доме слышался все реже и реже.
— Это чудо, — говорила мама.
— Это чудо, — говорили врачи, которые после очередного обследования заметили, что мой брат чудесным образом идет на поправку.
Вскоре он догнал в развитии своих сверстников, а поступив в школу, стал учиться на отлично, радуя всю нашу семью и удивляя врачей тем, что от болезней не осталось и следа. И только мы знали, что это чудо дано нам Богом, потому что все мы в него верили.
В современном мире считается, что чудо — это то, что нельзя описать с точки зрения науки. Врываясь в нашу жизнь, чудо поражает и восхищает, переворачивая наш привычный ритм. Почему же именно в детстве ребенок с большим доверием относится к чуду?
— Будьте, как дети, — говорил Иисус Христос, тем самым совсем не уча нас той детской наивности, но показывая нам, с какой любовью нужно относиться к другим людям.
Детство — это время, когда ребенку не нужно объяснять, что вокруг нас находится воздух, что сахар сладкий, а соль соленая. Мир принимается ребенком как своеобразное чудо. Он верит в него, оставляя решения своих жизненных проблем взрослым.
Однако, становясь взрослее, мы все чаще рассуждаем и ищем объяснения тем вещам, которые в детстве кажутся нам простыми и понятными. Нам кажется, что мы могли бы укрепиться в вере, если бы смогли увидеть чудо своими глазами. Так ли это? Скорее всего, нет, потому что в таком случае мы уподобляемся тому, кто искушал Иисуса в пустыне, предлагая ему совершить чудо, чтобы доказать свое божественное начало.
«Не искушай», — отвечал Иисус, тем самым уча нас не требовать чуда ради развлечения, тем более — принуждения к вере. В евангельских притчах я видел, что чудеса не происходят сами по себе. Чудо происходит лишь по истинному доброму желанию человека. Именно поэтому мы так редко видим божественные чудеса. Однако порой именно безбожие играет ключевую роль в истории православного чуда. Все мы знаем такое чудо, как «Стояние Зои», которое в свое время привело к вере множество людей.
Однако гораздо чаще мы видим чудеса исцеления по молитвам близких и помощи святых. Такие чудеса называют сверхъестественными. О них снимают фильмы, пишут в газетах. Такие чудеса воспринимаются нами как единственно правильные. Однако если посмотреть вокруг, в казалось бы самых обычных вещах можно увидеть настоящее чудо: в горячем солнце, радости и грусти, а главное, в жизни самого человека.
«Просите, и дано вам будет», — говорил Иисус Христос.
— Господи, пусть на все будет воля твоя, — говорит истинный христианин.
Я считаю, что это самая верная позиция настоящего человека...
За окном поздний вечер. Лунный свет покрывает макушки деревьев. Тихий шелест первой листвы напоминает журчание речки. С наступлением темноты все словно засыпает. Не слышно пения птиц, аромат цветов дополнился запахом таинственности. Приоткрыли одеяло пушистых облаков первые звезды. Смотрю я на эту картину, и в моей душе поднимается волна тепла и любви.
— Хочешь, я покажу тебе чудо? — раздается над самым ухом тонкий детский голосок. Я поднимаю голову и вижу рядом с собой моего брата. В его давно не стриженных волосах запуталась маленькая соломинка.
— Хочешь, я покажу тебе чудо? — повторяет он, закрывая мои глаза своими горячими ладонями...
Даниил Лапин, 8 класс школы №1 имени П.А.Маркова
(поселок Локоть Брасовского района Брянской области)
Нечаянная радость
Что такое дом? Каждый человек на этот вопрос ответит по-своему. Для кого-то это место, где человек рождается, где проходит его детство, а для некоторых — это тот уголок, куда его влечет сердце, место, где он обретает радость и покой.
Я поведаю вам историю о том, как совсем еще юный подросток обрел свой духовный дом.
Нудный дождик барабанил в окно. Капли стекали вниз, оставляя на запотевшем стекле длинные бороздки. Полторы дюжины учеников создавали в классе веселое многоголосое гудение, которое всегда бывает в классе в отсутствие учителя. Лишь один мальчик на задней парте сидел спокойно. Он подпер голову руками и смотрел на серое, тяжелое небо. Было слышно, как вода шумит в водосточной трубе, стекает и образует огромную лужу. Со скрипом подъехала телега и остановилась у школьного порога. В класс вошел учитель и начал перекличку:
— Вася Федотов! — сказал учитель, обводя глазами класс. Тишина. — Вася Федотов! — на этот раз голос был громче, и мальчик у окна резко встал и ответил:
— Я!
— Тебе к доктору надо, — сказал учитель с усмешкой на губах.
— Н-н-не надо, — ответил, запинаясь, мальчик.
— Ну, ты же меня не услышал, когда я тебя звал, вот сегодня же с отцом сходи к доктору!
— А у него отец пьянствует, я его сегодня с Гринькой Косым видел! — сказал драчун и самый большой недруг Васи.
И сразу в мальчика полетели комочки жеваной бумаги. Вдруг кто-то крикнул на весь класс: «Безотцовщина!», и все подхватили обидное слово с улюлюканьем и прибаутками. Васе стало настолько обидно, что на глаза навернулись слезы. Он выбежал из класса, вдогонку неслось: «Мамин плакса!», но Вася уже не слышал.
Мальчик бежал по улице, не обращая внимания на дождь. Порывы ветра трепали его волосы. Он не боялся даже собак, которые, выглядывая из-за заборов, провожали его яростным лаем. Остановился он на краю деревни. Не спеша, хлюпая по лужам, он пошел домой. Куртка прилипла к спине. Ботинки тоже были насквозь мокрые.
Он сидел один в темной, холодной комнате. На стене мирно тикали ходики. Под застрехой копошились воробьи. Вася сидел и вспоминал, как они с отцом ходили на рыбалку. Сидели на мостках, весело болтали ногами в воде. Как он рвал удочку на каждой поклевке, вспугивая рыбу. А вечером папа учил его кататься на велосипеде. Прошлым летом они были на сенокосе. Засыпали, глядя на яркие звезды в ночном небе. А вечером ели хлеб, завернутый в мокрую после росы тряпочку. Ели хлеб и ощущали горьковатый запах травы...
— Вася, Василек, проснись! — Кто-то теребил его за плечо. Это мама пришла со смены на хлебопекарне. От ее поношенного пальто пахло горячим, недавно испеченным хлебом. Она разогрела ужин, но Вася ничего не стал есть. К ночи у него заболела голова и поднялась температура. Мама от соседей вызвала доктора из райцентра.
Приехал старичок весьма ухоженной внешности, от которого пахло лекарствами и хвоей. После осмотра он по-дружески подмигнул мальчику и вышел в другую комнату. Всплеснув руками, к нему кинулась мама. Разговор был отчетливым, но Вася не мог уловить смысла слов. Он проваливался в небытие. Вдруг вспомнил наказ бабушки: «Внучек, если тебе будет туго, молись. Господь не оставит». Тогда мальчик с детской простотой прошептал: «Господи! Помоги, спаси моего папу». — По щеке ребенка скатилась слеза и осталась на подушке серым пятнышком. Лучи света из окон под самым куполом храма скользили по иконам и росписям, придавая краскам особенную яркость и насыщенность. Огоньки от лампад играли в позолотах икон, колебались даже от слабого дуновения ветра. Вася стоял в центре огромного храма. Мальчик завороженно смотрел на все это великолепие. Вдруг на месте, где только что никого не было, возник старец.
На нем были ослепительные, словно сотканные из света одежды. Небесно-синие глаза излучали неподдельную доброту и любовь. Вася увидел в этих глазах что-то родное. Радость всколыхнулась в сердце мальчика. Старец подошел к нему и тихо сказал: «Василек, Господь услышал твою молитву. У тебя чистое сердце, по вере твоей будет тебе».
Вдруг где-то наверху сначала робко и несмело, но со временем нарастая, множась и вторясь эхом Храма и, наконец, заполняя пространство, излился величественный и торжественный колокольный звон. Этот звук пробудил в душе мальчика странное чувство. Он почувствовал, что обрел свой дом. Он поднял глаза, словно надеясь увидеть, где рождается чудо. Оглянувшись, он понял, что снова стоит один посреди огромного храма. Вдруг луч солнца скользнул по иконе, Вася поднял голову и увидел знакомого старца с синими глазами. С холста святой смотрел на него и улыбался доброй улыбкой.
Васю разбудил солнечный лучик, который пробился между штор. Мальчик приоткрыл глаза в предвкушении чего-то доброго. Около него, похудевший и небритый, сидел отец. Его любимый папа.
Динара Мамедова, 7 класс ГБОУ СОШ пгт Петра Дубрава
(Самарская область)
Тихое сияние святости
В небольшой деревушке Катах жили муж с женой, Ризван и Фатма. Жили они счастливо и дружно, росли у них трое детишек: отважный Абдулладжалиль, красивая девочка Хурояс и младший Вахид. Скоро семья ждала пополнения… В яркий весенний день Фатма, подарив мужу близнецов, умерла. Ризван был омрачен горем: он так любил свою Фатму!
Но мужчина понимал, что детям нужна мать. Младенцам, Захиду и Химсет, особенно. Через месяц Ризван привел в дом женщину. Сказал детям, что она их мать. Все снова стало налаживаться. Хуруй, так звали женщину, воспитывала детей, взвалив на свои хрупкие плечи всю работу по дому.
Через неделю началась война. Ризван был одним из первых добровольцев, вызвавшихся пойти на фронт. Хуруйосталась одна. На плечах висело тяжкое бремя: воспитание чужих детей. Эта храбрая женщина, не раздумывая, взяла их под свое крыло. Она устроилась работать сборщицей налогов. Как можно больше времени Хуруй старалась уделять младшим близнецам. Они стремительно росли и развивались. Женщине было очень тяжело. Она разрывалась между домом и работой. Растила ребятишек строго, но любяще. Дети это видели и старались поддержать мать.
Больше всего ей помогали письма Ризвана, приходившие регулярно раз в три месяца. Время от письма до письма казалось вечностью. Хуруй проклинала войну.
В соседнем доме осиротели дети. Хуруй их усыновила, мальчика и девочку. И любила как своих. И она была не одна такая: вся деревня договорилась не отдавать детей в детдом.
В апреле 1945 года пришло очередное письмо от Ризвана. Муж писал о том, что победа близка, что он в шестидесяти километрах от Берлина. Это было последнее письмо. Больше не пришло ничего, даже извещения о гибели. Хуруй не могла поверить, что Ризван погиб.
Прошло много лет… Дети обзавелись семьями. По традиции младший сын с семьей остается жить с родителями. Захид, ставший уже известным актером, построил большой дом, в котором жила и Хуруй. Жена Захида Фатма хотела получить образование. Для этого надо было ехать в Баку. Ей пришлось оставить полугодовалую дочь Тарану и сорокадневного сына Парвиза. Но Хуруй успокоила Фатму, мол, не переживай, пригляжу. Больше всего она любила Парвиза, который был так похож на Ризвана… Хуруй до сих пор ждала его, не верила, что муж погиб…
В 1986 году Хуруй умерла. Ее последние слова были:
— Если Ризван придет, покажите ему мою могилу…
P.S.
Я сегодня счастливо живу в поселке Петра Дубрава Самарской области, с удовольствием хожу в любимую школу, у меня много друзей, люблю читать, немножко пишу и очень тревожусь о происходящем в мире.
Азербайджан, деревня Катех… Моя дорогая прабабушка Мамедова Хуруй Мухума гызы всю свою любовь, нежность, заботу отдала таким родным неродным детям. Тихое сияние ее святости всегда оберегает нашу семью.
Деревни, поселки, города России, в них русские, армянские, азербайджанские, грузинские женщины растили своих детей. Великие наши прадеды одержали Великую Победу. Великие наши прабабушки ковали Победу в тылу, растили детей и внуков, ждали сыновей и мужей… Они умели любить… Тихое сияние их святости до сих пор согревает наши сердца.
И где бы ты ни жил, в России или Сирии, Турции или Иране, в деревушке Катех или в Париже, какой бы веры ты ни придерживался — учись у мудрых наших предков быть Человеком. Пусть всех нас согревает тихое сияние их святости…
Николай Рыжов, 8 класс школы № 2 г.Волоколамска
(Московская область)
Родовые истоки
Маленькая Нина сидела на лавке и прижимала к груди соломенную куклу. Она не понимала, почему мама плачет, а ее старшая сестра Лида жалостно к ней прижалась. В дом то и дело заходили люди, но на Нину не обращали внимания. Подойдут к маме, поговорят и уйдут. От частого распахивания дверей дом остыл, но никто не обращал на это внимания, и только четырехлетней девочке было холодно, и она, желая согреться, перешла ближе к печке и стала крепче прижимать к себе куклу.
Раздался скрип саней, и Нина подумала, что приехал папа, и он, как всегда, возьмет ее на руки, прижмет к себе и поцелует холодными губами. Она подбежала к окну, чтобы посмотреть, но ничего не было видно. Все стекла замерзли, приобретя красно-золотой оттенок от лучей заходящего солнца. Дверь распахнулась, и она увидела, как в дом вносили папу. Она хотела броситься к нему, но ее удержала тетя Маша и сказала: «Папа умер».
Нина стояла, ее руки опустились, кукла упала на пол, и по щеке сбежала слеза. Она подняла куклу, снова прижала к себе и подумала: «Это папин подарок, и для меня нет ничего дороже».
Через день папу отвезли в город Лальск, отпевали в Благовещенской церкви и похоронили на городском кладбище. Лальск был районным центром, а Белополье в то время было небольшой деревней, состояло всего из тридцати дворов и находилось в шести верстах от Лальска.
Для Нины с похоронами папы жизнь в деревне Белополье как будто изменилась. Стало меньше веселья, даже на праздник Пасхи не было радости. Как обычно, они с мамой красили яйца в отваре из луковой шелухи, приготовили пасху и испекли кулич, но за столом было скучно. Раньше было интересно с папой стукаться крашеными яичками.
Без кормильца маме, Елизавете Николаевне, с двумя маленькими детьми было тяжело. Всем приходилось больше работать. Она почти все время проводила в колхозе. Старшая сестра стала заниматься домашним хозяйством, а оно было большое — корова, свинка с тремя поросятами, овцы, куры, гуси.
Когда сошел снег, мама сказала Нине: «Теперь и тебе работа есть. Будешь пасти гусей».
Нина обрадовалась, что и она теперь будет деятельно участвовать в жизни семьи. На этом безмятежная радость детства у юной Нины закончилась. Лето 1932 года оказалось засушливым, на огороде почти все выгорело, и, несмотря на то что в деревне у каждого был свой огород, голод зимы 32-33 годов коснулся каждого в Белополье.
В семь лет Нина пошла в школу, но проучилась в ней всего пять лет. Началась война, мужчины ушли на фронт, а все, кто остался в селе, в том числе женщины и старшие дети, работали в колхозе или на лесоповале. Елизавета Николаевна, обладая крепким здоровьем и силой, работала на заготовке леса, с ней пошла и 12-летняя Нина. Женщины валили деревья, а маленькая, хрупкая Нина с топориком в руках обрубала ветви. Некоторые из них были толщиной с дерево…
Работая в лесу, Нина надорвала здоровье, но, когда до деревни донеслось радостное слово «Победа!», она с гордостью почувствовала, что и все они, жители Белополья, стали участниками этой победы.
После войны она поехала к своей тетке в Москву. Но впечатления были не из лучших: за время войны Москва значительно обеднела и была опустошена. Город только начинал отстраиваться. Находясь в столице, Нина все время вспоминала о своем Белополье и время от времени порывалась вернуться в родные места. Но она не знала, что домой к себе в деревню она уже никогда не попадет. Она поселилась в поселке Удельная под Москвой и устроилась работать в детский сад. В поселке был храм в честь святителя Николая, который она регулярно посещала. Несмотря на атеистические гонения, в их семье сохранились вера и наши православные обычаи.
Нина Васильевна — это моя бабушка, и я с любовью и трепетом слушаю ее рассказы о своем детстве, о тех красивых местах, где она выросла. А когда она рассказывает о своих жизненных испытаниях, которые пережила, о трудных годах нашей истории, у меня бегут мурашки по коже. Какую надо было иметь силу и выдержку, чтобы пережить все эти трудности и сохранить веру в Бога!
Вдохновленный рассказами своей бабушки, я прошедшим летом поехал на родину своих предков. Побывал на Великорецком крестном ходе и в родной бабушкиной деревне.
Накануне долго собирались, переживали и молились за благополучную поездку. Утром встали, посидели на дорожку и тронулись в путь. Дорога была долгая, но 16 часов пути прошли для меня незаметно. Мы ехали на двух машинах, нам предстояло вначале посетить Киров, а затем ехать в Лальск.
Приехали в Киров уже на рассвете следующего дня. Немного отдохнув, посетили храмы города, были в областном архиве, где рассказали о нашей родословной, а затем зашли в Свято-Преображенский женский монастырь. Про него мне бабушка тоже рассказывала. Дело в том, что в этом монастыре до его закрытия жила ее тетка, монахиня Клавдия, которая с закрытием монастыря переехала в Лальск и там трудилась при храме, а бабушка ее навещала.
Утром были в Свято-Успенском соборе Трифоновского монастыря. Там был отслужен акафист святителю Николаю, а затем начался Великорецкий крестный ход. Его возглавляли три архиерея. Ход обычно длится 6 дней, за это время участники проходят 160 километров. Если подумать, какая большая вера на Руси у людей! И стар, и млад идет дорогой крестного хода. Куда идет? К Богу. В напряженных и добродушных лицах паломников видно превосходство нравственных качеств, и в первую очередь в них сияют любовь и радость.
Во время крестного хода постоянно совершаются богослужения, и в нем участвует множество народа. В первый день крестным ходом шло 35 тысяч человек, и было радостное у всех настроение. Мы прошли восемь километров до первой остановки у Троицкого храма. Там немного подкрепились и на машинах продолжили путь на малую родину моей бабушки.
Дорога заняла еще 10 часов. Она была красивой: мы проезжали много деревень, все дома в них большие, рубленые, с резными наличниками. Правда, некоторые из них были заброшены, и в них никто не жил. Как жаль, что люди оставляют свои родовые места! Ведь их отцы и деды несколько веков осваивали эти земли, отвоевывали каждый метр у тайги, строили дома, а сейчас они пустуют, да и поля заброшены…
К вечеру мы приехали в город Лальск и остановились в крестьянском доме. Ужин был простой, но очень вкусный. Больше всего понравился хлеб, испеченный в русской печи. В Москве я такого никогда не ел. Аромат его необыкновенный, он пахнет настоящим хлебом! После ужина мы вышли к машинам, чтобы забрать вещи, и хотя уже было давно заполночь, на улице было светло. В это время здесь белые ночи.
Утром мы побывали в храмах города и посетили Музей русского быта. Там я воочию увидел прялку, чесалку, коромысло, керосиновую лампу, утюги на углях — те предметы, о которых мне много рассказывала бабушка. Для нас это экспонаты, а для нее это были орудия каждодневного труда.
Затем мы поехали на грузовом автомобиле к бабушкиной деревне, но не везде этот вездеход мог проехать, так как в некоторых местах дорога была заросшей и ее пересекали большие промоины. Нам пришлось пересесть на квадроциклы, и с помощью этой современной техники мы стали пробираться через лесную чащу и неглубокие речки к месту, где раньше была деревня.
Через час пути были на месте, где раньше была деревня Белополье — родина бабушки и где на протяжении более трехсот лет жили мои предки. Самой деревни как таковой нет. Все, что от нее осталось, это заросшее поле, несколько засыпанных колодцев и холмики от бывших домов, но все равно сердце мое наполнилось радостью. Мои мысли были устремлены туда, в глубь истории — к моим родственникам. Я был уверен, что здесь ходил мой прадед. Вот куст смородины, который посадила моя прабабушка. Вот речка, истории о которой я слышал от бабушки. На ней бобры соорудили большую плотину, значит, там есть рыба. Вот только жаль, что никто не сидит на ее берегу с удочкой! Жаль, что не слышно детского смеха! Жаль, что не нашел я там себе друзей!
Некая грусть была на сердце, когда я уходил из деревни Белополье. Там нет домов, но деревня Белополье есть в моем сердце! Я унес частичку этого места в своей душе.
Анастасия Агафонова, 8 класс школы № 7 г.Михайловка
(Волгоградская область)
Степная трава
Наш родовой хутор — Кривой Суходол. Его святой покровительницей считается великомученица ПараскеваПятница. Святая оберегает семьи и дома, поля и скот, помогает девушкам найти хороших мужей.
Нашу прабабушку в честь нее звали Прасковья. Судьба ее была не из легких. Прасковья рожала десять раз. На каждого сына на Дону давали надел земли. Казачонок вырастал казаком и за этот надел щедро поливал чужую землицу своей кровью. Семья жила по старой вере. Работали дружно, «до упаду», но и жили справно.
Прасковья учила историю России по своим потерям. Германская забрала двух сынов, революция — трех. Во время расказачивания родилась дочь. Раскулачивали их семью свои же — самые бедные казачишки: пьянь да брехуны. Мужа Игната со старшим сыном сослали в Сибирь; там они и пропали.
Новые власти забрали новый, построенный своими руками дом, быков и лошадей, весь хлеб. Прасковью с младшими детьми переселили в старую избушку с земляным полом и дырявой соломенной крышей.
Так мне расказывали: ночью, как вор, женщина пробралась в свой двор. Отвязала скулящую собаку, вошла в распахнутую дверь дома, затеплила свечу. Дом был пуст, но в углу стояли родные иконы. Быстро сняла их, прижала к груди и ушла, не оглянувшись.
Пока доилась корова, были свекла да тыквы — жить было можно. Весной посадили огород и бахчу. Пятеро «помощников» заставляли мать жить, а уставала она так, что на слезы времени не было.
Молилась Прасковья привычно, но не светло, а яростно. Громко и четко повторяла она древние слова, то ли пытаясь до кого-то докричаться, то ли показывая кому-то, что она не сдалась. Дети запомнили все дословно, и мне кажется, что те слова ее горячих молитв слышу и я.
Потом загнали Прасковью в колхоз, работала, как все, за трудодни, то есть бесплатно. Три страшных года была засуха, но все дети выжили.
С зимы мать прятала по одному яичку в солому под крышу. Она решила, что у детей будет праздник Пасхи.
Пришел чистый четверг. Перемыв всех детей в корыте у русской печки, Прасковья бросила в чугун щепоть степной травы, ею всегда на Пасху яички красили. И послала дочку по чуть живой лестнице под крышу, приказав собрать в подол платьишка яйца. Та бросилась бегом, но спускаясь — упала: то ли с голода, то ли ветхая ткань порвалась, то ли лестничка подломилась.
Девочка лежала, не открывая глаз, ей хотелось умереть, а Прасковья нашла-таки среди разбитых яиц одно целое.
Его-то и покрасили, оно сияло и алело как чудо. И праздник — пришел, и Христос — воскрес.
На пасхальной неделе дальняя родня из-за реки привезла муку.
Пришел сосед — нелюдимый бобыль — принес горох да редьку. В школе стали давать чай с кусочками хлеба, его дети несли домой. И тут отелилась отощавшая, чуть живая корова. Ее кормили соломой с крыши…
На Великую Отечественную войну мать проводила четырех сыновей. Послала защищать Родину: сухую степную землю, заречную родню, старого бобыля.
А как защитить мать, они и сами знали.
С войны вернулся один Петр. Я — его правнучка. Когда прадед рассказывает о бабушке Прасковье, я спрашиваю: какой памятник она заслужила?
— Да есть ей памятник, — отвечает он. — Родина-мать на Мамаевом кургане. Ей и тете Кате — соседке, и Анне Львовне — врачихе, и Моте, и Марфе, и всем женщинам, чьи сыновья с войны не вернулись.
На Радуницу наша большая семья собирается на том месте, где раньше был хутор Кривой Суходол. По печным кирпичам находим свой дом. Там густо растет та самая безымянная степная трава, которой пасхальные яйца красят.
Прадед громко и четко молится, а после рассказывает историю нашего рода. Чтобы помнили. Чтобы не повторилось! Я знаю, что наша семья, как та самая простая степная травка. Нас нельзя уничтожить ни засухой, ни морозом, ни подлым наветом, ни вражьим сапогом.
Мы не сдадимся.
Как Прасковья.
Ксения Тюкина, 11 класс школы № 3 г.Суровикино
(Волгоградская область)
Судьба человека
Вспоминая железный ХХ век, я думаю не о научно-техническом прогрессе, не о громадных фабриках и заводах. Само слово «железный» навевает мысль о тюремных решетках, наручниках и оружии. В своеобразные кандалы была заключена и Святая Христова вера.
Страшно представить, сколько людей погибло только за то, что они веровали. Недавно узнала, что к лику святых новомучеников в июле прошлого года был отнесен мой земляк Николай Попов. Будучи иереем, он, находясь в тяжелом болезненном состоянии, исправно вел церковные службы. За это его и расстреляли в песчаном карьере. Да и мало ли еще подобных примеров!
Нелегко приходилось и тем, кто держал свою веру в тайне. Именно они смогли сохранить и передать будущим поколениям этот священный дар.
На днях бабушка Тамара рассказывала мне о своем детстве. Одним из самых запоминающихся дней в году была Пасха. Весь хутор отвлекался от работы, гулял. Семья Тамары отмечала этот праздник не как все. Дело в том, что ее мать работала учительницей, и потому все семейство не должно было веровать в Бога, иначе — большие неприятности. Может быть, запреты советской власти и подействовали бы, если бы не старейший член семьи, баба Наташа. Она всю жизнь была со Христом и не собиралась поддаваться пропаганде советской власти.
Каждый год на Пасху баба Наташа красила яйца, пекла пироги. Семья разговлялась, закрывая входную дверь на крючок. В гости никого не звали, чтобы слухи не пошли. После застолья дети бежали на улицу встречать знакомых, идущих на кладбище навестить родных.
— Христос Воскресе, бабушка!
— Воистину Воскресе, мои хорошие! Какие умницы! Вот вам по яичку.
Счастливая детвора принимала гостинцы, старалась их как можно быстрее спрятать, так как знала, что сейчас не то время, чтобы спокойно разговаривать в церковный праздник с крашеным яйцом: матери еще нужна работа.
Поститься тоже было опасно. Это делала только баба Наташа, ведь на пожилого человека мало кто обращает внимание: ест одну кашу — старая, зубов нет; шепчет что-то в уголке — старая, умом помешалась. Так, не привлекая внимания, баба Наташа и молилась по нескольку раз в день, и икону за занавеской берегла, и детей крестить в город носила.
Не понимали ее многие, осуждали. В школах активно внушали, что Бога нет, поэтому и дочь скептически относилась к верованию матери, и внуки часто смеялись над ее «бредовыми» идеалами. Трудно сносить обиды отближних, но баба Наташа как будто их не замечала. Дочь свою всегда поддерживала советом, дивилась, как из крестьянской семьи девочка в люди выбилась, образование получила. Внукам всегда конфетки с праздников берегла, учила доброте и справедливости.
Давно уже нет бабы Наташи. Нет и той иконки, что стояла за занавеской. Теперь ее внуки горько жалеют о том, что смеялись над ней. «Она нас покрестила, показала пример поста и молитвы, а как любила-то, как жалела! А мы лишь с насмешкой смотрели в ее добрые, наполненные верой глаза и думали, что ее убеждения слишком стары. О, как же мы ошибались!»— этой фразой был закончен наш диалог с бабушкой Тамарой. Казалось бы, что могла изменить баба Наташа, этот «маленький» человек? Может быть, она не поменяла ход истории, не кинулась в горящий дом спасать людей. Но вся наша семья верующая, и это ее заслуга. Всю жизнь она молилась о своих детях и внуках, о будущем поколении России. Мне кажется, она продолжает молиться за нас и на небесах. Именно поэтому вся наша семья живет со Христом. Она смогла спасти этот небольшой огонек веры, уберегла его от советских ветров, и теперь этот огонек достигает размеров огромного костра. И все это — благодаря только ей, нашей молитвеннице, бабе Наташе.
По России немало подобных случаев. В ХХ веке нельзя было полностью освободить веру Христову из оков, но попытки все же были. Общими, почти незаметными относительно каждого усилиями «маленькие» люди не дали ей умереть. Каждый священник, не боявшийся вести службы в храме, каждая бабушка, тихо молившаяся ночью, каждый родитель, носивший в храм на крещение ребенка, — все эти люди заслуживают звания героя. Они спасли веру, спасли Россию, без веры нашей священной державы попросту бы не существовало.
