Юлия Подлубнова, литературный критик (г.Екатеринбург)

1. Для меня очевидно, что 2016 год прошел под знаком консервативного поворота в общественной жизни и в литературе — такая долгоиграющая тенденция, вышедшая на первый план в последние годы. Не так давно Ольга Славникова, похоже, закрывшая проект «Дебют», констатировала, что молодые снова стали реалистами. С этим сложно не согласиться, добавив лишь, что — уже никакими не новыми, а самыми кондовыми. Почитайте, например, «Трубач у врат зари» Романа Богословского — начало немного затянуто, но в целом хороший роман про 1990-е, реалистический. Правда, никуда не деться от ощущения, что 1990-е изображены сильно в духе нынешнего консервативного времени. Выбрала лучший пример, что же тогда говорить про остальное?

Посмотрим на вялый премиальный процесс этого года: прекрасные книги Людмилы Улицкой и Анны Матвеевой, женская проза, работающая с реалистическими моделями. Женская картина мира, общечеловеческие ценности, в том числе ценность культуры — все замечательно, я люблю прозу этих авторов, но печально, что это все от них ожидаемо. Плюс семейные ценности (в которых нет ничего плохого) — они тоже совпадают с тем же общим консервативным трендом.

Критики уже второй год говорят о «новой лагерной литературе»: вслед за «Обителью» Захара Прилепина крупные премии взял роман «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной, а в этом году тема лагерей поднята в романе «Авиатор» Евгения Водолазкина, также попавшем в разнообразные шорт-листы. Соглашусь, что тема раскрывается в каждом случае по-новому, но дело отнюдь не в теме, а в шкале ценностей каждого автора. «Обитель» — о том, что чекисты вовсе не плохие, «Зулейха открывает глаза», но феминисткой не становится, из чулана не выходит, «Авиатор» сильно претендует на лавры православного романа, правда, написанного гораздо хуже предыдущей премиальной книги Водолазкина.

Что остается? «Травля» Саши Филиппенко? Простите, это не роман, это сценарий. «Ненастье» Алексея Иванова? Так тоже ведь книга о том, что пацаны и их понятия — это правильно. Тоже по-российски консервативная книга.

Я не против консерватизма как такового, я, к примеру, люблю лучшую прозу Романа Сенчина, но, честное слово, хочется уже чего-то нового. Хочется, скажем, побольше Вячеслава Ставецкого или Алексея Сальникова. «Квартира» Ставецкого ведь тоже про общечеловеческие ценности, просто — без клише. «Петровы в гриппе и вокруг него» Сальникова — еще одна удача вне трендов. В романе завораживают загадочная, какая-то внеземная атмосфера и при этом свирепая точность в деталях, которую можно сравнить с тем, что некогда делала в прозе та же Ольга Славникова.

Собиралась еще сказать про тенденции в поэзии, но поняла, что не хочется повторять очевидное, стоит отметить лишь продолжающуюся тягу к созданию поэтических антологий — «Русская поэтическая речь», «Уйти. Остаться. Жить» и т. д., что отражает коллективную сущность современного поэтического процесса, но не отменяет авторской индивидуальности, даже если ее отменяют сами составители антологии («Русская поэтическая речь»).

Важным событием 2016 года считаю запуск нового литературного сайта «Горький». Хорошая новость после того как Colta.ru в литературном отношении деакти-визировался.

2. Как-то так получилось, что пристальнее всего слежу за эстонской литературой. В поэзии в первую очередь — за тем, что пишет Яан Каплинский. В этом году его подборки опубликовали журналы «Интерпоэзия» и «Homo Legens» (перевод Елены Пестеревой). Такое ощущение, что поэт преодолевает границы видимого, границы бытия. Прозаик Андрей Иванов выпустил в этом году новый роман «Аргонавт» — тонкая психологическая, я бы даже сказала психосоматическая, проза, на грани модерна и постмодерна.

В основном в центре моего внимания — русскоязычные авторы зарубежья. Приведу еще два примера. Удачные публикации были у минчанина Андрея Фамицкого:

так по-русски красива
так по-русски страшна
полынья и трясина
тишина  тишина

В связи с поэзией Белоруссии рекомендую монографию 2016 года «Книга стихов как феномен культуры России и Беларуси» (авторы — Нина Барковская, Ульяна Верина, Лилия Гутрина, Вера Жибуль).

Кроме того, всегда радуюсь стихам Александра Кабанова — в этом году увидели свет несколько подборок в разных журналах. «После Освенцима — преступление — не писать стихи».

В целом, мне кажется, что «Дружба народов» и другие журналы, которые посвящают номера национальным литературам, справляются с общей ознако-мительной миссией: представление о литературе «ближнего» зарубежья мы имеем или можем получить, хотя без самостоятельной системной работы оно будет поверхностным.

3. Вряд ли открою что-то новое, назвав главной книгой года в жанре нонфикшн «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича — монументальную историческую реконструкцию, в которой какое-то очень правильное отношение к Гражданской войне и войне в целом: главное — не борьба за идеи и ту или иную политическую силу, главное — сам человек и его личные качества, которые как раз и проверяются на войне. Если вслед за «Зимней дорогой» появятся подобные — антропоцентричные — книги о трагедии 1941—1945-го или 1939—1945-го, мне кажется, после них уже сложно будет что-то фальсифицировать в отечественной военной истории. «Блокадная книга», впрочем, уже есть, как есть и книги Светланы Алексиевич.

Еще одним прорывом года называют «Тень Мазепы» Сергея Белякова. И здесь соглашусь, книга современная и своевременная. Безусловная удача автора.

Из не столь очевидного — в 2016 году появилось несколько интересных книг в жанре травелога. Здесь, конечно, сложно определить: фикшн перед нами или нонфикш, поскольку травелог, как правило, не сводится к каталогизации путевых впечатлений, но являет своеобразные поиски идентичности путешественника, а если путешественник обладает фантазией, то художественности в таких текстах не меньше, чем фактогра-фии, — читайте венецианскую повесть «Разбитое зеркало» Дмитрия Бавильского. Назову еще «почти документальную повесть» «Темная сторона света» Андрея Пермякова, поэта, критика и, ко всему прочему, автостопщика со стажем. Пермяковская книжка — это своеобразный фейсбучный роман (да простит меня Сергей Чупринин), то есть написана как бы путем копипаста постов ЖЖ или Фб. В свете сказанного, возможно, есть смысл наметить эволюцию современного травелога, пытающегося преодолеть наработанные за длительное время клише и конвенции. Травелоги, по моим наблюдениям, либо теряют детализирующую составляющую и превращаются в путешествие сознания / путешествие по сознанию / путешествие в подсознательное, либо, сохраняя признаки нонфикшна, начинают граничить с жанром записи в соцсетях. Посмотрим, что будет дальше.