Многих удивляют — особенно после трагедии 2 мая — покорность и апатия Одессы, так контрастирующие с восставшим Донбассом. В соцсетях буквально тысячи пользователей успели написать «Одесса слилась», «Одесса сдалась», «Одесса скурвилась». Одесситы — противники киевской власти на это реагируют болезненно, но толком ничего объяснить не могут. Действительно, ведь речь идет о том самом городе, который уже 23 февраля ответил на переворот в Киеве десятитысячной стихийной демонстрацией протеста (в Донецке в тот день на митинг пришло не более 3 тысяч, а в Луганске — и вовсе не более 500 человек, причем митингующих обстреляли, трое были ранены), а 23 марта собрал тридцатитысячный антиправительственный и антифашистский марш и митинг, чем может похвастаться, кроме Одессы, один только Севастополь. И вдруг — после 2 мая — все кончилось. Антиправительственная активность упала до уровня Харькова, если не ниже. Где же эти тридцать тысяч?

Сетевые «стратеги», которые только сейчас заинтересовались политикой, пишут: не может 2 мая так запугать миллионный город. Наоборот, дескать, трагедия в Доме профсоюзов должна вызвать гнев и желание мстить. Почему, дескать, нет одесских «народных мстителей», одесской «Молодой гвардии», одесской РАФ?

Во-первых, конечно, может. И именно в Одессе. Хоть из города и уехало огромное количество евреев, Одесса по-прежнему считает себя «очень еврейской» — и именно Всесожжение (Шоа, Холокост) должно было произвести на одесситов особенно травмирующее и парализующее впечатление. Во-вторых, Одесса действительно не Донбасс.

Я побывал еще в той, допереворотной Одессе — и использовал поездку для социолого-политологических наблюдений. Даже хотел написать об этом статью и назвать ее «Город, медленно добиваемый капитализмом». Не написал, так как не понимал, кому это может быть интересно и для чего нужно. Вот теперь, когда «старой мирной» Одессы больше нет, я понял, для чего эти наблюдения нужны.

Одесситам присущ экзальтированный (и показной) городской патриотизм. Они настойчиво пытаются всем доказать, что Одесса — уникальный, чудесный, выдающийся (в том числе по своему духу) город, родина огромного числа великих писателей, музыкантов, артистов, беней криков и анекдотов. «Жемчужина у моря», «город каштанов и куплетистов», «и Молдаванка, и Пересыпь», «все равно в Одессе будет тесно», «в цветущих акациях город»…

Все это в прошлом. Одесса перестала быть «культурной столицей» и уникальным городом. Никакая «Юморина» тут не поможет, тем более что выглядит эта «Юморина» — как и вся Одесса — удручающе провинциально. За двадцать три года «незалежности» город превратился в заштатный облцентр — заброшенный, на глазах деградирующий, но пытающийся пыжиться.

Пылкие патриоты Одессы допустили ситуацию, когда город даже внешне дошел до неприличной запущенности. Таких разбитых в хлам тротуаров (понятно, не на Дерибасовской и вообще не в «туристической» зоне в центре, а во всем остальном городе) я не видел и в российских облцентрах в 90-е. Непонятно, как по этим тротуарам перемещаются старушки, инвалиды и мамаши с колясками. Зато автодороги содержатся в очень хорошем состоянии. Сразу видно, кто, с точки зрения властей, люди первого сорта, а кто — второго. В городе — огромное количество десятилетиями не ремонтировавшихся медленно разрушающихся домов. Зайдите в такой типичный дворик — и у вас возникнет полная иллюзия, что вы попали если не в дореволюционную, то в послевоенную Одессу. Местное телевидение, пока я был в городе, без конца давало сюжеты о заполненных нечистотами подвалах, обваливающихся лестничных маршах, протекающих крышах и т.п. Один сюжет был по-своему примечательный. Съемочная группа поднялась с жильцами на чердак, чтобы показать вот такую дырявую крышу, и жильцы при этом рассказывали, что эта крыша по документам, оказывается, отремонтирована еще пять лет назад, поэтому убедить городские власти в необходимости ремонта невозможно. На самом деле, конечно, деньги на ремонт украли. И вдруг в углу чердака пришедшие обнаружили здоровую кучу рулонов рубероида. То есть все не так плохо! Пять лет назад украли, оказывается, не все деньги! Украли только те, что были отпущены непосредственно на ремонтные работы, а сам материал, оказывается, честно закупили! Жильцы были несказанно удивлены. Они думали о городских властях хуже.

Пока я был в городе, то там то сям без конца происходили экстренные отключения электричества. Энергетики утверждали, что дело в перегрузках: понаставили, мол, кондиционеров (тогда слово «кондиционер» еще не было синонимом разрушительного оружия). Одесситы в ответ утверждали, что дело в обветшалых электросетях, которые никто лет по двадцать не обновлял…

Самое печальное, что горожане к этому привыкли и запущенность Одессы не замечают. И только когда им на это указываешь, они словно просыпаются и соглашаются с тобой. Но часто добавляют: «Это вы еще не видели, что было при Жабе!» «Жабой» в городе зовут Эдуарда Гурвица, который был мэром Одессы в 1994–1998 и 2004–2010 годах. Герой многих криминальных скандалов, человек, по которому плачет тюрьма, расхититель и приватизатор и, конечно, украинский националист (сейчас — «ударовец»), Жаба прекрасно себя чувствует и сегодня, пытался недавно стать мэром и считается одним из организаторов «Одесской Хатыни» 2 мая — в этом его публично обвинил даже один из ближайших соратников. Из постоянных отсылок к «Жабе», кстати, следует, что при Януковиче тут воровали меньше, чем при националистах.

Поразительна запыленность города. То, что Одесса — пыльная и в ней проблемы с водой, это еще из Пушкина известно. Для расположенного в причерноморской степи и незамощенного города это было естественно. И так длилось вплоть до революции, почему все сколько-то богатые одесситы на лето из города сбегали. Совсем не левая (кадетская) газета «Одесский листок» в начале XX века публиковала такие вирши:

Крез на даче ароматной
Забывает пыли гнёт,
А бедняк весь день, понятно,
Пыль глотает, пыль клянёт…

Советская власть — отдадим ей должное — улицы заасфальтировала, город обильно засадила зеленью, проблему с водой решила. Но чтобы ситуация не ухудшалась, не должно быть уплотнительной (тем более многоэтажной) застройки, старые зеленые насаждения, убиваемые автомобильными выхлопами, надо заменять новыми, улицы надо чистить, подметать и поливать. Первый пункт в условиях власти денег неосуществим, второй и третий требуют наполненного городского бюджета, что для «незалежной» — проблема. Сами одесситы (особенно молодые), похоже, уже не замечают, что город запылен, из всех, с кем я разговаривал, другой — непыльной — Одессу помнит один-единственный дедушка-болгарин, коренной одессит 1928 года рождения. Он говорит, что проблема с пылью была решена в 60-е и все было более или менее нормально следующие лет двадцать пять.

Дырявый городской (и областной) бюджет — это результат экономической катастрофы 90-х, от которой более всего пострадала промышленность (по промышленному спаду Украина тогда обогнала даже Россию). Конечно, промышленность обвалилась по всей стране, включая Донбасс. Но в Донбассе было столько предприятий, что сколько бы шахт и заводов ни обанкротили и ни закрыли, оставалось еще очень и очень много. А Одесса всегда была торговым, портовым и курортным городом. Ее промышленный потенциал был куда меньше и, кстати, куда меньшим престижем пользовалась работа в промышленности. У меня сложилось впечатление, что город в последние годы спасали Одесский порт, предприятия нефтехимии (в первую очередь НПЗ и Припортовый завод), предприятия пищевой промышленности и обслуживающие их (оборудование для пищепрома, ремонт, тара) плюс курортный сезон. В советский период Одесса была очень крупным машиностроительным центром. Машиностроение уцелело, но это — более чем бледная тень прошлого.

Меньше доходов — меньше налогов. Удивительная фискальная система, созданная на Украине, когда все налоги уходят в Киев, а Киев потом по своему усмотрению часть денег возвращает на места под именем «дотаций», заведомо обрекала и обрекает Одессу на роль заурядного провинциального города — без всяких шансов на возрождение. Деградация промышленности повлекла за собой культурную деградацию: сокращенному, раздробленному, занятому выживанием производству не нужна научная база (всякие там НИИ) и большое количество специально подготовленных кадров. Университеты переориентировались на выпуск «менеджеров», то есть никого ни для чего. Люди, получившие хорошее высшее техническое образование (а то и два), переквалифицировались во владельцев всяких кафешек, для которых это образование явно избыточно (а для официантов и кассиров избыточно любое образование выше семи классов школы).

За счет чего, кстати, выживают эти кафешки, понатыканные иногда через дом, я не понимаю: даже в сезон не видел переполненных, всегда полно свободных мест, даже вечером. Зачастую кафе вообще пустуют. В несезон, видимо, должны пустовать тотально. Похоже, больше половины этого бизнеса существует для отмывания денег.

Кроме кафе, Одесса поражает переизбытком аптек, банков, маникюрных салонов и мелких, говоря московским языком, риэлторских контор (в Одессе эти конторы важно именуются «агентствами недвижимости»). В отличие от Москвы, в этих конторах принято вешать объявления прямо в витрине (или на специальном стенде рядом). И все витрины забиты объявлениями «продам квартиру». Ни разу я не видел слова «куплю». Что тоже свидетельствует об упадке города: народ из Одессы разбегается. Вообще, складывается впечатление, что люди в этом городе рождаются для того, чтобы получить образование, продать квартиру, положить вырученные деньги в банк, затариться лекарствами, сделать маникюр — и слинять из Одессы. Моя квартирная хозяйка рассказала: из всей ее параллели в школе (три выпускных класса) в Одессе осталось четыре человека! Остальные разъехались по миру — от Харькова, Киева и Москвы и до Нью-Йорка, Иерусалима и Сингапура.

Такого позорища, как городской парк им. Шевченко в Одессе, я с 90-х годов нигде не видел. Высохшие фонтаны, чахлая трава, искалеченные памятники, какие-то облезлые заборы и ворота (как потом выяснилось, ведущие на детскую площадку), совершенно безобразного вида руины, заросшие кустарником (просто Чернобыль!)… При попытке узнать у стариков-одесситов, что это за руины, выяснилось, что руин там масса: Зеленый театр, построенный в 30-е годы, плескательница, шахматный павильон, эстрадная площадка «Ракушка», да еще развалины Карантинной стены и некогда элитного роддома № 6…  А ведь это — центр города! Центрее некуда: с одной стороны — знаменитая Греческая, с другой — еще более знаменитый Ланжерон. Посмотрев на этот позор, я понял, что типичному одесситу, как бы сильно он ни бил себя в грудь и ни кричал о любви к городу, на все, что не приносит дохода, в Одессе плевать. И вот тут очень хорошо видно отличие Одессы от Донбасса. Донецкая агломерация возникла в такой же безводной степи, да еще и усугубленной терриконами, курящимися серой и прочими полезными химическими веществами. Озеленять и благоустраивать местность начали только с 1926 года. Без канала Северский Донец — Донбасс в этой агломерации просто невозможно было бы жить, моря под боком, как в Одессе, нет. Но терриконы методически засаживали лесом, а новые насыпали уже с учетом природоохранных требований. Городские скверы, парки и вообще насаждения даже в 90-е поддерживались в очень приличном состоянии. Тот самый «страшный» Ахметов, которого сегодня в чем только не обвиняют, знал, что без зелени в Донбассе не выжить, — и выделял на озеленение деньги. И в июле, и в августе в Донбассе с каким-то даже вызовом — уже под обстрелами и бомбежками — работали коммунальщики-озеленители. В отличие от одесситов, донбассцы гордились своими парками и скверами и работу в них не считали зазорной, пусть она и не приносила барыш.

А ведь форменных развалин в Одессе и без этого парка полно. Даже я, приезжий, видел развалины на Молдаванке, натуральные руины заводских корпусов на Котовского, развалины больницы на Пастера. Но самое сильное впечатление — и как признак деградации города, и как свидетельство социального расслоения — на меня произвели трущобы на улице Куйбышева. Представьте себе: знаменитый Привоз, напротив которого сооружена целая линия шикарных домов в стиле постмодернистского маразма, с бутиками и прочим роскошеством на первых этажах, а в тылу этого великолепия (буквально в тылу, с задней стороны этих домов) — небольшая улочка Куйбышева (она, конечно, переименована в Старорезничную, но таблички с надписью «Куйбышева» висят!), на которой — куча каких-то старьевщиков, собирателей бутылок, комиссионок и т.п. И главное — дома. Настоящие разваливающиеся трущобы — как в кино про страны «третьего мира» или о капитализме первой половины XIX века. В грязных жуткого вида двориках, с серой от пыли чахлой зеленью среди грязных собак под разбитыми окнами копошатся маленькие грязные дети, играют — обсыпают друг друга этой серой пылью! Я думал, тут расселенные дома и живут бомжи. Я был не прав. Это — «нормальное» жилье, известное как «Климовский квартал», где из поколения в поколение живут коренные одесситы. В мае 2013-го один из этих домов частично обрушился, два человека попали в больницу (крушение произошло в середине рабочего дня, иначе пострадавших было бы больше). Многие пострадавшие до сих пор маются без жилья. В октябре прошлого года обвалилась другая часть того же дома. Кстати, выяснилось, что после майского обрушения люди там два месяца жили без электроэнергии. После чего одесситы заинтересовались, а сколько у них в городе вообще таких аварийных домов. Оказалось, сотни. С 2011 года жильцов тех домов, что официально признаны аварийными, в Одессе освобождают от квартплаты. В 2014 году таких жильцов оказалось четырнадцать тысяч, а число домов, признанных аварийными, дошло до 980 (почти тысяча!) и продолжает расти.

И это кричащее неравенство и социальное расслоение — трущобы рядом с шикарными новостройками для нуворишей — можно увидеть не только около Привоза. По всему побережью — так близко к морю, как только позволено — вырастают дико безвкусные, уродливые, но «модные» высотки, за забором и с частной охраной. А рядом — здания начала XX века. Например, на ул. Веры Инбер это очень эффектно смотрится. Правда, старенькие домики выглядят как-то по-человечески, мило и уютно, а новые «шикарные дома», такое ощущение, что построены специально для биороботов и садомазохистов. Но, видимо, они как раз отвечают вкусам «новых украинцев». На Фонтанах, кстати, то же самое: плохонькие частные дома соседствуют с новопостроеннымибезвкусными поместьями и гостиницами. Правда, на новостройках я видел плакаты «срочно продам», а «шикарные» многоэтажки явно были не заселены и наполовину. На 16-й станции Большого Фонтана прямо внутри трамвайного кольца высится огромная заброшенная стройка. Не знаю, может, к настоящему моменту дом достроили, но сомневаюсь. Кризис-то углубился.

Еще один признак упадка и обнищания города — барахолки. В Одессе по меньшей мере три барахолки — у Северного рынка, у Южного и у Староконного. У Староконного — самая большая. По одну сторону рынка — то, что в Москве называется «Птичка», Птичий рынок. Торгуют там разными животными, в том числе явно криминально добытыми (мне предлагали двух совят разных видов, одного, кажется, «краснокнижного»), а с трех других сторон — на кварталы (!) вдоль Мастерской, Раскидайловой, Ленинградской, Ризовской — огромнейшая барахолка, где торгуют (вернее, пытаются торговать) всяким старьем: одеждой и обувью, мебелью, книгами, посудой (в том числе совсем жуткой, выщербленными чашками без ручек и т.п.), открытками и конвертами, значками, пуговицами, игрушками, орденами и мундирами, флагами, проводами и розетками… Несчастного вида бабушки и дедушки, алкогольной внешности старьевщики (в Одессе их зовут «тряпичниками») пытаются продать вещи, которые явно никому не нужны и которые в здравом уме никто не купит. Например, старые шариковые ручки. Непарные туфли. Ржавые плоскогубцы. Сломанные часы. Я видел водолазный костюм 40–50-х годов, который может потребоваться разве что музею (но в профильном музее такой наверняка есть). Видел перочистку (господи, кому может быть нужна перочистка и какой процент населения вообще помнит, что это такое?!). Только полное безденежье может заставить людей стоять долгими часами (иногда на жаре, иногда под дождем или снегом) и пытаться продать за сущие копейки эти обломки ушедшего быта. Самое неприятное: множество одесситов не понимает, что эта грандиозная барахолка — свидетельство того, какое количество горожан живет в бедности и нищете; эти одесситы барахолкой гордятся: дескать, смотрите, какая у нас барахолка, сколько там всего!

В Донецке — тоже городе-миллионнике — до нынешней гражданской войны, как и в Одессе, было три барахолки: у Дворца спорта «Шахтер», у Привокзального рынка и у радиорынка. Но даже все три, вместе взятые, они по размерам и в подметки не годились барахолке на Староконном. И главное, они были даже не барахолками, а типичными для Европы «блошиными рынками»: тут продавали в основном то, что называется антиквариатом и винтажем. Скорее это были «клубы по интересам», где перед каждым продавцом толпились собственные приятели-покупатели: у букинистов — свои, у филателистов — свои, у нумизматов — свои, у ценителей винила — свои. И это не потому, что Донецк был богаче Одессы. Наоборот, экономическая катастрофа 90-х здесь была круче. И 90-ми не кончилось. В 2000-х на предприятиях одного только Ахметова сократили свыше тридцати пяти тысяч мест. Дело в другой, «совковой» ментальности: в Донецке торговали, но не гордились этим, как в Одессе, и барахолки были не столько отчаянным способом выжить, как толкучки во времена гитлеровской оккупации, сколько стихийным инструментом психотерапии…

Еще одно свидетельство обнищания и упадка Одессы — огромное количество комиссионок и секонд-хендов. Буквально в шаговой доступности, где бы ты ни жил — как минимум пара секонд-хендов. И там всегда есть народ. В дорогих магазинах в центре тоже есть народ. Но меньше и другой.

Впечатляют, кстати, одесские «новые украинцы». В России таких нет уже лет десять-пятнадцать (разве что в глубинке): либо перестреляли друг друга, либо пообтесались. Каких персонажей я там наблюдал, с какими татуировками, с какими «голдами», с какими «гимнастами»! Ведут себя соответственно — демонстрируют, как полагается «быкам», презрение к окружающим. Рассказали мне, что на Фонтанах перед одним маленьким кафе есть самодельный памятник Карлсону. Съездил посмотреть, нашел, сфотографировал. Внезапно откуда-то вылетел типичной внешности жлоб и с характерным западенским произношением стал кричать, чтобы убирались, потому что тут частная собственность, и фотографировать нельзя, потому что частная собственность. О том, что мультипликационный Карлсон — тоже в некотором роде частная собственность (на него есть авторские права у создателей мультфильма), этот жлоб, конечно, не задумывался.

Между тем вот эти «понаехавшие» — такой же важный фактор культурной деградации Одессы, как и деиндустриализация с коммерциализацией. Массовое закрытие предприятий стало одной из причин массовой же эмиграции одесских евреев и греков. Еврейской и Греческой улицам вернули их старые, досоветские названия, вот только самих евреев и греков почти не осталось. Даже греческий музей «Филики Этерия» существует на средства дефолтной Греции (афинского Фонда культуры), без которых он давно бы загнулся. Уже упоминавшийся дедушка-болгарин жаловался, что раньше в Одессе никто не принимал его за еврея или грека (легко отличали), а теперь это происходит постоянно — особенно с «понаехавшими с Винницы». Эмигрировавшие одесситы два десятилетия потихоньку замещались переселенцами — частью из других городов и сел Одесской области, а частью из соседней Винницкой. Этих винницких селян коренные одесситы очень не любят, зовут, разумеется, рогулями (именно в Одессе я впервые услышал это слово) и потешаются над их попытками выглядеть потомственными местными жителями: одеваться якобы по-городскому, говорить, как им кажется, по-русски с примесью одесских жаргонизмов, корчить из себя «патриотов города» и т.п. Это действительно смешно: приезжих выдают отсутствие вкуса и бескультурье, незнание города, наконец, акцент. Коренные одесситы говорят хорошим и правильным русским языком, с произношением, отличным от московского или питерского, но не южнорусским, они «акают», а не «гакают», говорят не «Одэса», а «Адеса». Когда на каком-то митинге одесского Майдана появился плакат «Вова, Одесса тебе не мама. Гэть!!! Бекицер домой!!!», одесские блогеры разразились издевательскими комментариями, что ни один настоящий одессит не напишет «гэть» и «бекицер». Действительно, настоящий одессит напишет «бикицер». Старики, с которыми довелось поговорить, все дружно последними словами крыли фильм «Ликвидация» с его псевдоодесским языком: как они говорили, это — шаржированный язык одесских еврейских анекдотов, а не язык советской Одессы.

Вообще, в городе оказалось можно говорить только со стариками, букинистами и тряпичниками: все они (даже пьяненькие тряпичники) были неизменно вежливы, благожелательны и готовы ответить на любые вопросы, все рассказать и, главное, знали город. И единственные радовали знаменитым одесским юмором. И все при этом вполне аргументированно объясняли, насколько губительным оказался для Одессы капитализм. Букинисты, собирающиеся на Куликовом поле недалеко от трамвайного круга, рассказали, что когда-то у них было в Одессе «Общество книголюбов», но при капитализме оно пало жертвой классового расслоения — и одни любители книг или уехали, или пребывают в таком вот жалком виде с этой стороны Куликова поля, ближе к Итальянскому бульвару, а другие, кто сделал из продажи книг бизнес, теперь владеют красивыми книжными рядами на Александровском проспекте (букинисты из принципа именовали его «проспектом Мира»). Побывал я в этих рядах (одесситы называют их «Книжкой») — и ничего не купил. Покупать там было нечего: это были не букинистические ряды, там были книги, изданные в последние годы в Москве и Петербурге, таких и в московских магазинах полно. И разговаривать с продавцами было не о чем. И выглядели они соответственно: купчиками, которым все равно, чем торговать — книгами или презервативами…

Только торжествующая победа местного торгашеско-гешефтмахерскогожлобья в симбиозе с жлобьемвинницко-рогульим могла породить в Одессе такое воплощение пошлости, как бульвар Жванецкого. И сам-то по себе Комсомольский бульвар, срочно переименованный в «незалежной» в бульвар Искусств, не шедевр. Но надо было его окончательно испохабить, назвав — при жизни, а еще ругаются на Сталина! — именем сомнительного юмориста и «украсив» табличками с разными пошлыми высказываниями Жванецкого, вроде «Одно неловкое движение и вы отец» (орфографию и пунктуацию сохраняю, 
так — с двумя ошибками — табличка и висит). А начало бульвара изуродовать довольно-таки безвкусным памятником Апельсину, постмодернистски эклектичным и более всего напоминающим воплощение в бронзе иллюстраций Кирилла Соколова в книжной серии «Пламенные революционеры»… Одесситы обозвали это убожество «памятником Взятке» (он действительно увековечивает взятку апельсинами императору Павлу I), но единственное, чего смогли добиться, — это чтобы его перенесли на бульвар от Археологического музея, где памятник торчал как натуральное глумление над изящным классицистским зданием и к тому же напрочь убивал соседнюю мраморную копию Лаокоона.

Изменение в составе населения города сказалось на всех областях жизни и культуры Одессы. Скажем, на театре. Примитивизация публики заставила примитивизировать и опошлить репертуар, а заодно и отняла стимулы к хорошей игре: зачем стараться, если разбогатевшие «селюки» нюансов не видят и с радостью принимают любое исполнение, да еще и реагируют даже на хрестоматийные вещи так, словно не учились в средней школе. Да и театров в Одессе для миллионного города недопустимо мало: три-четыре. Но когда «при Жабе» именно так публично сказал Иосиф Райхельгауз (который — как коренной одессит — готов был даже для исправления ситуации взять какой-нибудь из театров на себя), его заклеймили как «очернителя». В Одессе, дескать, двадцать театров. Да, это правда. Но в основном это очень странные театры. Например, Первый театр мыльных пузырей (первый, понимаете, первый! скажите это испанцу Пепу Боу!). Или Одесский театр рок-оперы им. Е.Лапейко. Я, как человек, не чуждый советскому року, просто впал в ступор: это кто же такой был Е.Лапейко, что его именем назвали целый рок-театр?! Оказалось, не был, а есть. Оказалось, это местный якобы рок-композитор, сочинитель якобы рок-опер. А еще, рассказали мне, он играл в совершенно вторичной местной группе «Провинция», сочинил убогий (и не без плагиата) гимн «Юморины» и остался у некоторых в памяти как автор адресованной невротизированным подросткам песни «Преждевременное семяизвержение». За все это его именем в Одессе при жизни назвали целый рок-театр. Эндрю Ллойд Уэббер плачет от зависти.

Одесситы по старинке хвастаются своими тридцатью музеями. Но поскольку сами там были последний раз на экскурсии в школе, не рассказывают ни об их состоянии, ни о числе посетителей. Хотя, говорят, «при Жабе» было куда хуже: в местной прессе публиковались отчаянные статьи с заголовками вроде «Одесские музеи. Хранители прошлого стесняются смотреть в будущее» или «Одесские музеи опасны для жизни». При «ворюге» Януковиче что-то подлатали. Хотя вот, например, в знаменитом Музее западного и восточного искусства мне практически ничего увидеть не удалось: подавляющее большинство залов было на ремонте. Ремонт этот, кстати, тянется с 2006 года и прославлен тем, что в ходе его из музея умыкнули и вывезли в Германию полотно Караваджо «Поцелуй Иуды». В общем, есть чем гордиться. А вот в Литературном музее стало очевидно, что есть и другие проблемы: идеологические. Работникам явно спустили сверху «указивку» выставить Одессу родиной украинского национального движения и затушевать революционное прошлое города. Понятно, что сделать так — загубить экспозицию. Отдам должное сотрудникам: они прямо-таки с героической изобретательностью и требования начальства выполнили, и врать не стали, музей не опозорили.

Глубокую провинциальность нынешней Одессы выдает и микроскопическое для миллионника число галерей и выставочных залов. Нет, там бывают выставки (как и положено) «актуального искусства» — и их даже настойчиво рекламирует местное телевидение. Но я, именно посмотрев эту рекламу, понял, что не пойду туда, даже если заплатят. С донецкой «ArtPoint» это, конечно, и сравнить нельзя — и не потому, что одесситы такие умные и ученые, что понимают, что «актуальное искусство» — это шарлатанство, а потому, что они стали безнадежно провинциальны. Впрочем, чему же удивляться, если главным «современным художником» в городе считается Александр Ройтбурд, в стилистическом отношении вторичный, а в смысловом — пошло-похабный.

Одесса и в советские времена была мастером самопиара. В постсоветские это стало просто главным занятием и основой выживания. А вот многие ли знают, что в «гопническом» Донбассе — пятьдесят театров? Из которых больше половины — народные, любительские (вот вам и «алкаши» и «ватники»!). И около сорока театров (то ли тридцать восемь, то ли сорок два) — в основном тоже народных — погибло за годы «незалежности». Многие ли знают, что в Донецке регулярно проходят театральные фестивали «Звезды мирового балета», «Театральный Донбасс» и «Золотой ключик»? Что в Донбассе чуть ли не двести музеев? То есть, конечно, столько театров и музеев было до того, как украинская армия отправилась «европеизировать» донбасских «совков»…

Центральный Донбасс — это огромная агломерация, промышленные города, перетекающие друг в друга, с общим населением в несколько миллионов человек. А вот одесская недоагломерация тянется только до Черноморского, Дачного и Ильичевска. Донбасс всегда ощущал себя единым целым (в это целое входила и российская часть Донбасса), своего рода «отдельной нацией». Одесситы тоже готовы называть себя «отдельной нацией», но лишь называть. В Донбассе (во всяком случае, в его индустриально-урбанизированной части) действительно сформировались отдельный, самостоятельный менталитет, собственные культура, традиции и собственное представление об истории (здесь гордятся Артемом, Криворожско-Донецкой республикой, краснодонскимимолодогвардейцами и уважают «суровых мужиков», занятых на производстве). Этот менталитет и эти традиции, кстати, давно находятся в открытом конфликте с тем, что навязывает ученикам украинская школа — даже если не учитывать языковой вопрос.

Донбасс отличается не только от Одессы, но и от всей остальной Украины уже потому, что в нем сосредоточено почти 75 процентов всего украинского рабочего класса. И Донбасс — уникальное явление для Европы вообще. Это единственный регион Европы, где в двух областях в промышленности (и в обслуживающей промышленность инфраструктуре) занято 55 и 45 процентов работающего населения. И если в Одессе (или, например, в Харькове) очень многие заводы только числятся работающими, а на самом деле существуют, сдавая корпуса под склады и торговлю, то в Донбассе так ведет себя процентов десять-пятнадцать предприятий. С остальными все честно: либо разорены и разрушены, либо работают.

Одесситы, отбиваясь от обвинений в трусости, говорят, что их запугали и затерроризировали «правосеки» и прочие наемники Коломойского, свезенные в город 2 мая и сидевшие там вплоть до президентских выборов. Это, конечно, правда, но правда не вся. Две-четыре тысячи правосеков не могли бы справиться с миллионным городом, если бы у них не было опоры в самой Одессе. А такая опора была (и есть) — и она на порядок больше и мощнее, чем в Донбассе.

Эта база поддержки ультраправых и националистов сложилась из четырех основных категорий.

Первая. Чиновники, политики и обслуживающие их (совсем не бесплатно) клерки-интеллектуалы (всякие журналисты, пиарщики, преподаватели, «деятели культуры», срочно ставшие в «незалежной» «свидомыми»). Вся эта сытая публика — вне зависимости от формальной партийной принадлежности — расцвела и расплодилась за 23 года и особенно, конечно, при «Жабе». Их должности — их кормушка, и любые радикальные политические потрясения (а что может быть радикальнее вооруженного восстания?) угрожают этой кормушке. Одесское телевидение делало репортажи о дебатах в горсовете — и было по-настоящему забавно смотреть и слушать, как отдельные чиновники и депутаты с совсем не украинскими фамилиями принципиально выступали на «ридноймове», с большим количеством ошибок и обильными вкраплениями русских слов.

Вторая категория. Местная буржуазия — крупные, средние и мелкие владельцы, как выражаются на Украине, «бизнесов» (в русском украинском у этого слова есть множественное число). Именно эти «бизнесмены» когда-то составили электоральную опору «Жабы», именно они соревновались в начале 90-х в публичной ненависти к «большевикам» и, хотя никаких большевиков к тому времени уже 60 лет в природе не существовало, возлагали на них ответственность за все свои беды и неудачи. В частности, именно их усилиями и их истериками с карты города были тотально стерты все революционные названия. В советской Одессе были улицы, площади, проспекты, спуски Маркса, Энгельса, Ленина, Либкнехта, Люксембург, Бебеля и т.д., включая местных революционеров — Вакуленчука, Островидова, Ласточкина, Жанны Лябурб, Чижикова, Осипова и т.д., а также Потемкинцев, Коммуны, Мира, Советской Армии, Красной Гвардии, 1905 года, 9 января… Переименовали все! Осталась одна-единственная ул. П. Шмидта — и то только потому, что до революции она называлась Тюремной, и у суеверной черносотенной одесской публики вернуть такое название рука не поднялась. Сравните с топонимикой городов Донбасса. Почувствуйте разницу.

Помимо названий, жертвами этого сознательного уничтожения памяти о революции пали и многие советские памятники — их демонтировали (как «правосеки» сейчас), свалили в парке Ленинского Комсомола, где они и были разрушены. Самое позорное, что едва ли не первой жертвой стал памятник Котовскому — возможно, самому известному революционеру Бессарабии и человеку, которому Одесса обязана тем, что в начале 1918 года ее не захватили румыны. Именно Тираспольский революционный отряд под руководством Венедиктова, Котовского и Якира сдержал наступление румын. Армия боярской Румынии, как известно, очень плохо воевала, но феерически хорошо грабила. Во время Великой Отечественной, когда румынские войска оккупировали-таки Одессу, они тоже разворовали что смогли, но их пыл сильно ограничивали присутствовавшие там же немцы. В 1918-м немецкого начальства не было — и захвати румынская армия Одессу, из города точно вывезли бы все вплоть до пуговиц и ниток. И вот именно этому человеку отплатила черной неблагодарностью «свидомая» Одесса. (Опять-таки: сравните с Донбассом!) Кстати, парк Ленинского Комсомола тоже переименовали: теперь это Савицкий парк, по имени дореволюционного владельца. «Свидомых» не смутило даже то, что этот владелец — Савицкий-Воеводский — был главарем банды, содержателем борделя и самым настоящим работорговцем.

Именно эти буржуа, в первую очередь перекупщики-торговцы с Привоза, стали верной паствой местного отделения фашистской партии «Свобода» (в точности, как когда-то охотнорядцы). В декабре 2012 года они под водительством «Свободы» даже чуть не взяли штурмом горсовет, и выбить их из здания удалось, только применив (на морозе) брандспойты. Как раз среди этих торгашей — много винницких «рогуль».

Третья категория. Студенты местных вузов. Молодежь с промытыми с детства националистической и антикоммунистической пропагандой мозгами, искренне верящая в существование «древних укров», «трипольскую культуру — современника кроманьонцев», изобретение «протоукрами» письменности, а запорожскими казаками — субмарин и в прочий подобный бред. Особенно, конечно, отличаются студенты, которых усиленно пичкают такими дисциплинами, как «украинознатство» и «история Украины». Значительная часть одесских студентов — с Западной Украины. Я их регулярно видел и слышал на улице Довженко, где расположено общежитие университета, и в соседнем магазине «Таврия». Почему-то они разговаривали друг с другом на русском. Но с таким западенским акцентом и на такие… как бы это сказать… малокультурные темы! В одном из окон общежития висел плакат, извещавший, что там расположен «правильный» студенческий союз, и тут же был выставлен флаг УПА.

Конечно, подобных студентов немало и в Донбассе (в том числе и приезжих с Западной Украины). Но там даже в вузах атмосфера была иной. Когда ректоры — под угрозой отчисления — сгоняли донецких и луганских студентов на митинги и марши «Заедину Украину», студенты частью не приходили, а в большинстве тихо рассасывались, не дойдя до маршей.

Четвертая — и самая главная — категория: обыватель. Обыватель в норме аполитичен (что всегда на руку сильнейшей стороне в политическом конфликте), но в период нестабильности выявляется, что в разных местах обыватель несколько разный, а потому и ведет себя по-разному. Одесский обыватель — обыватель гешефтмахерско-курортного города, как оказалось, отличается от обывателя промышленного (пусть и серьезно деиндустриализированного) Донбасса. Донбасский обыватель попроще, посуровее, это обыватель «пролетарско-гопнического» региона, в нем нет одесской пляжности, развинченности и болтливости. И если одесский обыватель думает в первую очередь, как бы не стало хуже, донецкий спокойно и фаталистично (да, отчасти с фатализмомгопника, не без того) думает: почему бы не рискнуть — хуже уже не будет.

Эта разница особенно хорошо видна сейчас, когда одесский обыватель усиленно накачивает себя и окружающих тем, что когда-то называлось «австрийскими разговорами». После начала агрессии Германии против Польши и массированных бомбардировок польских городов были в Австрии популярны такие разговоры: «Вот видите, какие мы были умные, что не стали сопротивляться фюреру? Сопротивлялись бы — Вену и Зальцбург бомбили бы, как сейчас Варшаву и Люблин!» Вот и сегодня одесский обыватель (это легко отследить в соцсетях) заклинает: «Видите, что творится в Донбассе? Если бы мы восстали, то же самое было бы с Одессой!»

Вот только кто мог в Одессе восстать или хотя бы возглавить восстание? Вариантов два: пророссийские организации или левые. Пророссийские представлены были крошечными группками всяких психов с «имперками», которые никакого влияния не имели, и местной партией «Родина», у которой все-таки была вторая по численности фракция в горсовете (первая была у Партии регионов). Но главу «Родины» Игоря Маркова, депутата Верховной Рады, в 2013 году лишили мандата и успешно посадили за участие в уличных беспорядках еще 2007 года. (После падения Януковича ему вернули мандат и выпустили из тюрьмы.)

Куликово поле дало своих, неизвестно откуда взявшихся пророссийских лидеров. Но все это были люди без политического опыта, без структур, без талантов и харизмы. Самые известные — братья Антон и Артем Давидченко — были один за другим арестованы, а пока пребывали на свободе, водили людей глупыми шествиями, устраивали концерты и многочасовую говорильню на Куликовом поле и так же, как и «Родина», делали все, чтобы «избежать обострения». Видимо, не случайно Антон Давидченко, признанный виновным ни мало ни много в «посягательстве на территориальную целостность Украины», был 22 июля осужден на пять лет тюремного заключения и… тут же выпущен из-под стражи, после чего ему дали — вопреки решению суда — выехать в Россию. Сменивший их лидер — Артур Григорян — вообще выглядит как не имеющий никакого представления о политике наивный простак. Если братьев Давидченко арестовывали, то Григоряна, чтобы на время нейтрализовать, просто похитили и держали взаперти.

Об одесских левых и вовсе нельзя говорить без слез. Совершенно бессильная и невлиятельная — в отличие от Донбасса — КПУ (набрала на выборах в горсовет всего 3 процента). Анекдотические микроскопические «неавторитарные левые» (троцкисты и прочие «евролевачки»), пытавшиеся примазаться к любым протестам и пламенно поддержавшие Майдан (как их «старшие товарищи» в Киеве). Запредельное позорище — анархисты, объединенные в партию «Союз анархистов Украины» во главе с «бизнесменом» Вадимом Черным, владельцем двух «почти легальных» борделей — «Зирка» и «Зирка-2» («Токио Стар»), прославившимся требованием бомбить административные здания Донбасса. А местное отделение «Боротьбы», конечно, Майдан не поддержавшее, пыталось провести своего лидера Алексея Албу в мэры Одессы. То есть в Киеве, как они говорили — «фашистская хунта», а в Одессе одновременно — «красный мэр»?! И эти люди называли себя марксистами.

В Донбассе все было по-другому. Даже у парламентско-оппортунистиче-ской КПУ здесь были очень сильные и радикальные организации. Не случайно Луганская область на последних парламентских выборах дала максимальное число голосов за КПУ (25,14 процентов), и там же областная организация КПУ отказалась подчиняться решениям своего киевского руководства, провозгласила себя самостоятельным, отдельным от КПУ «Рабочим фронтом Луганщины» и влилась в вооруженную борьбу и государственное строительство ЛНР. Анархисты в Донбассе были слабы и практически не заметны. А разные неанархистские «неавторитарные левые», которых на весь Донбасс были считанные единицы, больше всего на свете мечтали перебраться в Киев и влиться там в левохипстерскую тусовку.

Население Украины в текущем кризисе продемонстрировало устойчивое желание найти виновников всех своих бед и неудач где-то вовне — в святой уверенности, что само оно ни в чем не виновато, в соответствии со знаменитым анекдотом «А нас-то защо?». Одесситы — не исключение, в том числе и «антихунтовские» одесситы. Среди них распространено убеждение, что все дело в том, что Кремль их «кинул»: вот в Донбасс Кремль «послал Стрелкова», а в Одессу — не послал, поэтому так и получилось. На самом деле вооруженное восстание в Донбассе началось не со Стрелкова. Дело в том, что — в отличие от Донбасса, способного «по-пролетарски прямо» рубить гордиевы узлы — торгово-маклерская Одесса всегда была склонна договариваться. Вот и с местным Майданом местный Антимайдан предпочитал договариваться — тем более что многие лидеры и активисты и первого, и второго хорошо знали друг друга лично (часто по какой-то предыдущей, например, природоохранной, деятельности). Им действительно долго удавалось договариваться. До 2 мая единственное серьезное столкновение с применением насилия между Майданом и Антимайданом произошло 10 апреля, когда майдановцы осадили на 11-й станции Большого Фонтана гостиницу «Променада», где встречались Олег Царев (тогда еще кандидат в президенты) и Артем Давидченко, а Антимайдан, в свою очередь, взял в осаду майдановцев. Одесскиеантимайдановцы знали, что Майдан в городе слаб и малочислен, а местный «Правый сектор» и вовсе выглядит смехотворно, и потому к серьезной (тем более вооруженной) борьбе не готовились. Мысль, что правые могут завезти «бойцов» из других городов в Одессу и там расселить, им просто в голову не приходила.

Донбасс и раньше демонстрировал, что он не готов к вечным компромиссам за свой счет. Когда его терпение иссякало, он переходил к языку ультиматумов. Устраивал, например, походы на Киев. В 1993 году такой поход привел к падению кабинета премьера Л. Кучмы и к досрочным президентским выборам. Одесса ничем подобным похвастаться не может.

Массовое закрытие шахт и заводов в Донбассе, ввергшее в нищету население моногородов и монопоселков (нищету, сильно превосходящую все, что было в Центральной и Западной Украине, что признают даже «усмирители» Донбасса), заставило многих задуматься о роли капитализма и западного империализма. Тем более что в другой — российской — части Донбасса точно так же закрывали шахты, и про Россию было известно, что это делается по плану МВФ. Поэтому в Донбассе антиамериканскую и антиимпериалистическую пропаганду встречали на ура. Она могла быть окрашена в конспирологические тона рассказов о «мировой закулисе» или даже принимать характер фэнтези Дугина, но, во всяком случае, никто, кроме местных грантоедов, не выражал сомнение в том, что американский и вообще западный империализм реально существует. В Одессе, которая привыкла кичиться своей «антисоветскостью», большинство встречало объяснения насчет западного империализма со скепсисом и отвечало на них со смехом фразой «Америка заметает следы», принадлежащей известной всему городу полусумасшедшей бабушке.

Социальные низы, восставшие в Донбассе, — это нынешние гезы и санкюлоты. Гезы с санкюлотами, кстати, тоже шли в бой не под марксистскими лозунгами. Донбасские рабочие и безработные знают, что они — санкюлоты, и не стесняются этого (а то и гордятся). Санкюлоты есть и в Одессе — но в Одессе они своего санкюлотства стесняются и хотят выглядеть в глазах окружающих даже не просто буржуа, а успешными буржуа.

Донбасс был последним большим арьергардом советского общества — и, осознав Майдан как угрозу полной ликвидации всего советского, этот арьергард решил дать последний бой. В то же время именно в Донбассе наряду с сохранением постсоветского рабочего класса стал заново складываться классический «Марксов» пролетариат — и этот новый пролетариат смог дать капитализму в Восточной Европе свой первый бой.

А Одесса… Если бы я был одесситом и меня на шаржированном одесском спросили «Таки шови можете сказать за Адесу?», я бы ответил: «Обнять и заплакать».