* * *
Поднимутся ли веки на азан 
и добегут ли ноги до Магриба, 
пока судьба не даст по тормозам, 
я буду жить, раскаиваясь, ибо

мирская грехо-римская борьба 
и не таких способна на лопатки… 
В гламурный век разврата и бабла 
лишь мёртвые на что-нибудь не падки.

От бытия нисколько не устав, 
идя свой путь (на фоне звёзд — короткий), 
аз есмь казах с айтысом на устах 
и трудной мыслью в черепной коробке.

Знать, прервалась батыров череда 
на предках, удивляющих делами. 
Мне стыдно перед ними иногда 
за роковую пропасть между нами.

Они знавали соль больших побед: 
бойцы Едиля, братья Темучжина, 
кто каждый третий — пламенный поэт, 
а каждый первый — воин и мужчина.

Тумены знаний сломлены о рвы 
невежества. Затем сижу, глаголя: 
«Блеснёт ли снова золото Орды?». 
На всё Творца желание и воля.

Знакомый фильмов и приятель книг, 
тех, что стремятся к главному увлечь нас, 
я знаю, что и самый краткий миг 
имеет среди родственников — вечность.

Тщась отстреляться здесь наверняка, 
чтоб не стыдиться, в почве почивая, 
в оседлом теле — в жажде движняка — 
душа моя теснится кочевая.

Жизнь веселее, чем грустнее смерть, 
а вправо шаг — ценнее сотни влево. 
Мне часто снятся чеховская степь 
и три сестры — Любовь, Надежда, Вера.

Там зорок месяц, выпяченный в темь, 
созвездий соблазнительны топазы, 
и лошадь щиплет собственную тень 
за ночь до отправления на казы.

Поднимутся ли веки, добегут 
ли ноги и дотянутся ли руки; 
пока снаружи космос берегут, 
то и внутри нет места для разрухи.

Пускай опять жестоко ранен век, 
веди меня туда, моя дорога, 
где в рай скакал бесстрашный Райымбек 
и Богенбай всем сердцем верил в Бога.

* * *
Переулками жизни щемящей 
среди прочей братвы прохожу 
и о том, кто из них настоящий, 
ошибиться боясь, не скажу.

Отбывая свой номер беспечно, 
на манер бездуховных машин, 
человечество — бесчеловечно 
исключением за небольшим.

Не жалея ни крови, ни денег 
сушат реки, сжигают мосты. 
Поднимите мне век с четверенек, 
и поставьте его на мослы!

Чтобы там, где эпоха метельна, 
наступила благая весна. 
Время — временно. Смерть — не смертельна. 
Только вечность в натуре вечна.

Так играй же, судьбы мелодрама, 
кинофильму мирскую крути, 
где сгорает потомство Адама 
в стороне от прямого пути.

* * *
осень в городе воздух тягуч и горек 
низко мечется птица-метеоролог 
где небесное приливает море к 
берегам горизонта который долог

в мутном воздухе сером сыром и сиром 
громко пахнет призывами и санчастью 
был я веку пасынком а не сыном 
дальним родственником мировому счастью

церемонится небо грозит грозою 
монотонно планеты бегут по кругу 
на которые бережно я глазею 
семеня вдоль дороги с тоской под руку

ветра с ветошью преддождевые танцы 
гонят с шелестом жухлую вдоль забора 
и стоят деревья как арестанты 
в ожидании приговора

Новая река

Спеть в степь про казаха в проказах;
про пыль и быль, про закат за так.

Про шлак Мангышлака и Жестьказган, 
аул Атырауленный и «Ур-р-ральск!»

Астана виста сквозь шум Ишима, 
в эру чин-чина и времена жим-жима.

О, времена! О, травы! О, сок отравы.
Воздух щекочет злой шепоток облавы.

«Сила сильна, слабость когда слаба», — 
наши слова. Твои и мои слова.

Всем резон перемен и бризол пюремен,
богатырь краснеет, моржовеет хрен.

Новой на реке — шарм. На руке — шрам. 
Рукав реки разорван по всем швам.

Вот и стою бубню, напрягаю бубен:
«Никого не простим, никого не забудем!»

* * *
благостен путь мой ей
богу зело хорош 
левых рублей рублей 
правый ценнее грош

вера моя верна 
духа подъём подъём 
в этом вина вина 
истина только в нём

как писал саади 
лучше упасть чем лечь 
пьяных введут в сады 
трезвым дадут отжечь

лыко словес вяжу 
с тягой о главном спеть 
так и живу живу 
благо не смерть не смерть

радость ищу в труде 
хоть и нет нет грешу 
слава тебе тебе 
верю боюсь прошу

* * *
Вот тишина, знакомая до боли; 
она о том, как, медленно стеля, 
долгим долги усердные дороги 
в пространство настоящего себя.

В брошюре жизни — вечера закладка, 
пуста души раскинутая степь. 
Я счастлив здесь, покуда жизнь — загадка 
и трудный шанс достойно встретить смерть.

Закат ума — к сердечному рассвету. 
Как написали: многая печаль, 
пока горит (других Творцов раз нету) 
на лбу вселенной Господа печать.

Как бы мозги об этом ни слагали, 
не существует в мире языка, 
чтобы суметь подробными словами, 
какая плещет в сердце музыка.

В любой момент, в котором смерть отлога, 
живу и неизменно сознаю: 
что всё — любовь и дивный дар от Бога,
что, как и все, из света состою.