Кузечкин Андрей Сергеевич  родился в 1982 году в  г.Бор Горьковской области. Окончил филфак ННГУ им.Н.И.Лобачевского. Печатался в журналах «Октябрь», «Урал», «Дружба народов». Автор книг «Менделеев-рок» (2007), «Не стану взрослой» (2011) и «Свинг странного человека» (2017). Живет в Нижнем Новгороде.

 

 

Черный мохнач

 

Возле кинотеатра били человека. Справа от входа, под афишей нового фильма «Титаник».

Свидетелем подобных сцен я бывал часто, как и любой обитатель нашего городка. Но впервые видел, чтобы избиваемый смеялся. Чем сильнее его пинали, тем громче он хохотал.

От удивления я замер. Потом, спохватившись, крикнул:

— Прекратите! Милицию вызову!

В подтверждение своих намерений я выхватил сотовый телефон. Этот громоздкий агрегат произвел магическое действие: шпана бросилась врассыпную. Оно и понятно. Если у человека в одном кармане — сотовый телефон, то в другом — наверняка пистолет. Правда, не в моем случае, но проверять, к счастью, никто не стал.

Тот, кого били, перестал смеяться и лежал теперь на мокром асфальте, незлобиво глядя в серое осеннее небо. Длинные спутанные волосы и грязная борода не могли скрыть его юного возраста. А изношенные донельзя одежда и обувь выдавали в нем бездомного бродягу — еще не потерявшего, впрочем, человеческого облика.

— Живой? — спросил я.

— Я-то живой. Вот гитару жалко.

Останки растоптанной в щепки гитары валялись чуть в стороне.

Я помог ему подняться. Бородатый продолжал посмеиваться, но, встав на ноги, тут же пошатнулся. Я успел его подхватить.

— Пойдем!

— Только не в больницу, хорошо? — попросил он. — Ненавижу больницы.

— Нет, не в больницу. Я здесь рядом живу. От ужина ты, я так понимаю, не откажешься?

— Не хотелось бы причинять вам неудобств… хотя действительно не откажусь.

Звали его, как выяснилось, Казимир.

— Симпатичный коттедж! — сказал он, едва мы добрались до моего жилища. — Вы тут один живете?

— Да, один. Пока еще живу. Но это ненадолго.

— Почему?

— Ты знаешь, что значит «поставили на счетчик»?

— Знаю… а кто вас поставил?

— Имя тебе ничего не скажет. Ты же не отсюда.

— Сочувствую. Будете дом продавать? — Казимир сделал такое лицо, будто ему и правда не все равно.

— Не поможет. Я уже должен гораздо больше. Все, на что я могу надеяться, — что они сделают это быстро. Ты понял, о чем я.

— Бросить все и бежать! — предложил Казимир.

— Найдут. И не таких находили. Да мне и некуда.

— Я знаю кое-какие адреса… — начал он.

Я перебил:

— Давай ужинать.

Спрашивать, за что его били, я не стал. Меня интересовало другое.

— Почему ты смеялся? — спросил я, когда Казимир разделался с едой. — На сумасшедшего ты не похож. Оптимист, что ли? Меня научи!

— Нет, не оптимист, скорее даже наоборот. Но это долгая история… Расскажу, если хотите.

— Хочу. Считай, что это плата за ужин.

Казимир помолчал, собираясь с мыслями.

— Три года назад меня призвали в армию, — начал он. — Все было терпимо до тех пор, пока меня вместе со всеми не отправили на войну. Было очень страшно. Нас везли на поезде. Во время вынужденной остановки на одной маленькой станции нам разрешили покинуть вагоны. Я бродил туда-сюда по платформе, разминал ноги, когда ко мне подошел старик. С виду — обычный бездомный, такие обычно возле вокзалов отираются. «Боишься смерти, солдат?» — спросил он. Я кивнул. Все было написано у меня на лице. «Я дам тебе кое-что, — сказал он. — Это убережет тебя от смерти. Но принесет много других несчастий». Что может быть хуже смерти? Я согласился и спросил, что он хочет взамен. «Просто скажи, что хочешь этим обладать. Этого будет достаточно», — ответил он. Времени на раздумье не было: наш поезд вот-вот должен быть тронуться. И я принял подарок. В первом же бою меня ранили пулей в живот. Боль была адская. Но с другой стороны, половина моего взвода в том бою погибла, а меня вытащили, и я долго валялся в госпитале, а потом меня и вовсе комиссовали. Дома я узнал, что моя девушка меня не дождалась и встречается теперь с каким-то бандитом. Все мои друзья и знакомые были в курсе: кто-то жалел меня, кто-то смеялся. Что может быть хуже? Оказалось, кое-что может. Однажды друзья позвали меня на танцы в местный клуб, туда же пришла и моя бывшая девушка с ее новым кавалером. Тот по пьяному делу приревновал ее ко мне и полез выяснять отношения. В армии меня научили драться — обнаружив это, бандит выхватил огромный нож. Я успел подумать, что мне конец, но тут он поскользнулся на луже пролитого пива и упал на собственный нож. Свидетели позже подтвердили, что смерть наступила в результате несчастного случая. Но девушка обвинила меня в смерти ее ухажера. Так и не вернулась ко мне.

Только я подумал, что опять легко отделался, как случилась новая беда: тяжело заболела мама. Я понял, что подарок старика приносит несчастья не только мне, но и моим близким. Бросил все и уехал в другой город.

Так и начались мои странствования. А вместе с ними — и злоключения. Я подолгу не мог найти работу, а если и находил, то надолго там не задерживался. Нет работы — нет денег, нет денег — нет и жилья… Помогало только то, что я хорошо владею гитарой. Зарабатывал на кусок хлеба, играя в подземных переходах, прибивался к компаниям таких же, как я, бродячих музыкантов, ночевал вместе с ними в заброшенных домах… Хотя завести друзей мне не удавалось. Меня часто били, еще чаще приходилось голодать. Особенно тяжело было зимой: я постоянно простужался и долго потом болел. Несколько раз даже казалось, что вот-вот отдам концы. Но, как видите, до сих пор жив… Подарок старика не дает мне умереть.

— Что же это за подарок? — не выдержал я. — Какой-то амулет?

— Можно и так сказать. Амулет. Но живой.

Он протянул руку. Из рукава изношенной клетчатой рубашки на его ладонь выползло нечто, похожее на гусеницу — необычно большую и двигавшуюся с не свойственным гусенице проворством.

— Что это? — спросил я, нисколько не испугавшись.

— Понятия не имею. Я зову его «черный мохнач». Надо же его как-то называть? Все, что я про него знаю, — это некий паразит, который прикрепляется к человеку и питается его страданиями. Но при этом следит, чтобы жертва раньше времени не умерла. Мучает — но не до смерти.

Я потянулся к мохначу, тот юркнул обратно в рукав.

— Бесполезно, — сказал Казимир. — В чужие руки он не дается. Подсунуть его кому-то другому тоже нельзя — вернется. И уничтожить нельзя. Я пытался раздавить его, сжечь, бросить с моста — ничего не получилось. Попросту не смог поймать. Эта тварь знает все, о чем я думаю. Контролирует меня. Один раз я попытался покончить с собой, но не смог — просто онемели руки и ноги.

Он улыбнулся:

— Так и живу. Ни дома, ни семьи, ни друзей. Уже иммунитет выработался ко всем этим страданиям. Меня бьют — а мне смешно. Ну, побьют и отпустят, подумаешь — в первый раз, что ли. Жить-то все равно буду… Хотя мохнач постоянно придумывает для меня новые пытки. С фантазией у него полный порядок.

Я задумался. Черный мохнач, уловив ход моих мыслей, снова высунулся из рукава.

— Правильно ли я тебя понял, друг мой: этот малыш приносит неприятности, но при этом защищает от еще больших неприятностей?

— Можно и так сказать. Хотя я уже миллион раз пожалел, что взял его тогда…

— Отдай его мне, — потребовал я.

— Вы уверены?

— Уверен.

Казимир заволновался. Сбивчиво заговорил:

— Я не хочу быть, как тот старик! Он, по сути, обманул меня… но я же честно рассказал вам, как все было! Портить вам жизнь я не хочу!

— Ты ее уже не испортишь. Итак, что я должен сделать?

— Нужно… нужно просто сказать, что хотите обладать им!

— Отлично. Черный мохнач, я твой новый хозяин!

Черная гусеница соскользнула в протянутую мной ладонь и побежала по руке. Было щекотно.

— Скорее, он теперь ваш хозяин… — сказал Казимир и замер с полуоткрытым ртом, осознав, что произошло, не веря своему счастью.

Пока он так сидел, я отпер сейф и достал пачку денег.

— Это тебе. Купи себе новую гитару.

Казимир совсем оторопел:

— Здесь слишком много!

— Не слишком. Хватило бы купить день-два отсрочки, не более. Так понимаю, мне эти деньги уже не понадобятся.

— Спасибо! Спасибо! — закричал он и кинулся обнимать меня.

Я разрешил Казимиру переночевать в комнате для гостей. Утром его уже не было.

Еще через день я узнал из новостей, что криминальный авторитет, которому я был должен, погиб в автомобильной катастрофе. Его бывшие подчиненные тут же устроили грызню за власть, и им стало не до меня. А мне — не до них: мой уютный особнячок вскоре сгорел дотла. Взорвалась микроволновая печь. Перед тем, как запылал весь дом, я только и успел, что выскочить наружу вместе со стареньким походным рюкзаком, в который заблаговременно сложил самые нужные вещи.

Так и начались мои странствия, как сказал бы Казимир. Кстати, о Казимире: как-то раз я увидел его на экране сразу нескольких телевизоров. Без бороды его трудно было узнать, но я был уверен, что это он, мой гость, который спас меня от страшной смерти и стоял теперь на сцене, с гитарой, перед полным залом публики.

Черный мохнач выглянул из рукава и тут же спрятался обратно. Прежний владелец его не особенно интересовал.

Я постоял возле витрины с телевизорами еще немного и двинулся дальше. Нужно было найти место для ночлега.

 

 

 

Пишущая машинка

 

У Мишани сломался ноутбук. Это стало первым из случившихся с ним в тот день мистических событий.

После скудного завтрака (яичница из одного яйца и хлебная горбушка) он уселся писать для местной газеты рекламную статью об одной пиццерии. Но ноутбук, еще вчера исправно работавший, на нажатие кнопки «power» никак не отреагировал.

Потыкав кнопку какое-то время и не добившись результата, Мишаня схватил ноутбук в охапку и отнес его в ближайшую мастерскую. Там сказали: «Ждите, мы вам позвоним».

Когда теперь позвонят — завтра, послезавтра или через неделю — не имело значения. Готовый материал нужно было сдать сегодня. Мишаня не любил писать статьи, особенно рекламные. Но за рассказы ему не платили — наверное, поэтому Лиля всегда смеялась, когда он при ней называл себя писателем.

Вспомнив ее смех, Мишаня загрустил. Он многое бы отдал, чтобы снова услышать его.

Придя обратно домой, выпил чашку кофе без сахара, после чего заставил себя прогнать мысли о Лиле и вернуться к делам насущным. Статью можно было написать от руки, а потом лично, без посредства электронной почты, отнести в редакцию, пусть сами набирают. Однако, нацарапав две строчки, Мишаня обнаружил, что, во-первых, у него заломило кисть руки, а во-вторых, он сам с трудом может разобрать написанное — вот что значит давно не брал в руки ручку!

Еще одна чашка горького кофе помогла Мишане вспомнить, что в кладовке у него завалялась оставшаяся от дедушки старая пишущая машинка. Мишаня помнил ее смутно: дедушка никогда не разрешал ее трогать, хотя и сам этой машинкой не пользовался.

Отыскав машинку, Мишаня первым делом стер пыль с клавиш и осмотрел их, опасаясь, что придется привыкать к дореволюционной орфографии. Но, к счастью, не нашел ни ятя, ни ижицы.

Лента была на месте. Осталось лишь водрузить машинку на кухонный стол, вытащить из принтера лист чистой бумаги и начать работу. Наколотив статью о пиццерии, Мишаня перечитал ее, зачеркнув ручкой все, что не понравилось, а затем перепечатал начисто.

Посмотрел лист на свет: на месте точек кое-где были маленькие дырочки.

Сойдет для первого раза, решил Мишаня. Теперь надо отнести дырявый листок в редакцию. Там, конечно, посмеются, но едва ли станут придираться: работа-то сделана.

В дверь позвонили.

Заглянув в глазок, Мишаня увидел человека с плоской картонной коробкой в руках и на всякий случай спросил:

— Кто там?

— Доставка пиццы на дом!

Мишаня открыл дверь:

— Что за шутки! Я не заказывал пиццу!

— Это ваш адрес? — Курьер сунул ему под нос свой блокнот.

— Мой, но я не заказывал…

— Значит, кто-то другой заказал.

— Я не буду платить за то, чего не заказывал!

— Все уже оплачено. Возьмите.

Курьера уже и след простыл, а Мишаня все стоял с теплой коробкой в руках, принюхиваясь к пробивающемуся сквозь картон аромату. Потом очнулся, закрыл дверь и отправился на кухню.

Этот внезапный второй завтрак оказался куда приятнее и сытнее первого. Вот только Мишаня понятия не имел, кто мог преподнести ему такой подарок ни с того, ни с сего.

После третьего съеденного куска у Мишани появилась гипотеза. Он, Мишаня, хоть и был подлинным лириком, но кое-какие представления о причинно-следственных связях у него все же имелись. К тому же Мишаня верил в чудеса. Потому и решил попробовать еще раз.

Вставил в машинку чистый лист и напечатал:

«Сто рублей (рассказ)».

Можно было, конечно, написать не «сто», а «тысяча» или даже «миллион», но Мишаня решил не наглеть вот так сразу.(В сказках это ничем хорошим не заканчивается.)

Так, название придумано, а что дальше? Вот, например: жил-был один мальчик и нашел он как-то раз сто рублей… Нет, рассказа их этого не сделаешь, даже самого маленького. Лучше так: один мальчик играл во дворе и встретил песика. Допустим, породы шпиц — Мишане всегда нравились шпицы. Вот они подружились и долго играли вместе, мальчик и шпиц, а потом пришел незнакомый дядя и позвал песика к себе. Мальчик понял, что это хозяин шпица, и заплакал. Дядя пожалел его и дал мальчику сто рублей на мороженое. Мальчик хотел заплакать еще громче, но потом понял, что мороженое он любит даже больше, чем собак. Тут же перестал плакать, взял деньги и ушел. А шпиц обиженно тявкнул ему вслед.

Продырявив лист последней точкой, Мишаня полез в бумажник, проверять, не появилось ли там сто рублей. Увы, в бумажнике по-прежнему было пусто.

Не успев расстроиться, Мишаня услышал, как кто-то громко скребется в дверь.

Отпер дрожащими руками. В квартиру тут же вбежал белый шпиц.

Мишаня задумчиво почесал бороду. Что-то тут не сходится. Шпиц — это, конечно, хорошо, но рассказ вообще-то назывался «Сто рублей».

Ну, разумеется! Когда Мишаня писал статью про пиццерию — думал о пицце. Так и написал: заходите, мол, отведайте нашей свежей, горячей, ароматной… и так далее, во всех подробностях. И вот она — свежая, горячая, ароматная. А когда писал рассказ про сто рублей — представлял вовсе не сто рублей, а маленького пушистого песика. Целый абзац потратил, чтобы описать его, и вот он — песик. А сто рублей — чего их описывать? Бумажка как бумажка.

Шпиц звонко тявкал и вилял хвостом. Мишаня выковырял из остатков пиццы несколько кусочков колбасы и бросил ему.

Значит, вот как это работает! Сначала хорошенько представить, а потом выразительно описать. Хорошо все-таки быть творцом…

Мишаня ходил по квартире туда-сюда, упиваясь своим могуществом, пока не наступил в лужицу, оставленную шпицем. Досадливо крякнул и пошел в ванную за тряпкой.

Сейчас он сядет за волшебную машинку и напишет рассказ о том, что у них с Лилей все наладилось: она поняла, что не может жить без Мишани, и вернулась. Даже извинилась за то, что смеялась над ним.

Вымыв руки после грязной тряпки, Мишаня поспешил к машинке. Торопливо вставил новый лист, уселся за стол, торжественно занес обе руки, будто пианист-виртуоз, готовый приступить к исполнению особо сложного этюда. Но печатать так и не начал.

Вот напишет он этот рассказ — и что, Лиля его сразу полюбит, бросит все и прибежит к нему? На приворот похоже. А приворот — плохое колдовство, недоброе. Если Лиля его и правда больше не любит, зачем насильно заставлять?

Мишаня посмотрел на фотографию, прикрепленную к холодильнику с помощью магнита. На той фотографии — он и Лиля. Снимок сделан год назад в парке, на «полароид». Все прочие фотографии Лили остались в сломанном ноутбуке.

Изящная, рыженькая. Тонкие губы, взгляд чуть свысока… Нет, если она даже захочет с ним помириться, то первая никогда не прибежит. А если и прибежит, то это будет не та Лиля, которую он знает.

Ладно, попробуем вернуть ее как-нибудь по-другому. Сейчас он напишет рассказ про чемодан. В кладовке действительно лежит старый пустой чемодан. Но на самом деле он не пустой. В нем лежат пачки денег — новеньких, еще пахнущих типографией, призывно шелестящих, приятно шероховатых… тьфу, какая гадость. Мишаня никогда не испытывал особого интереса ни к деньгам, ни к дорогим машинам, ни к роскошным особнякам. Он любил музыку, животных, книги, прогулки в лесу, купаться и Лилю. Денег Мишане нужно было ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Двухкомнатная квартира в старом доме, доставшаяся от родителей, его вполне устраивала. По городу Мишаня привык передвигаться пешком. И у него не было никакого желания писать о том, к чему он был совершенно равнодушен.

Шпиц напомнил о себе нетерпеливым лаем. Надо его как-то назвать, коротко и звучно. Бальзак, например.

Хорошо, а если так: Лиля никогда не считала его писателем, но если он и впрямь станет настоящим писателем, каким всегда мечтал стать, — что-то изменится? Возьмет сейчас и напишет об этом: он знаменит, его издают огромными тиражами и ежегодно вручают премии… Поездки по стране, встречи с читателями…

Нет, так тоже неинтересно, подумал Мишаня. Неужели волшебная пишущая машинка — его единственная возможность стать знаменитым? А как же талант? А что талант? — может, его и нет вовсе… Понятно теперь, почему Лиля его бросила. Кому он нужен, бездарность!

Правильно делал дедушка, что не подпускал его к этой машинке. Талантливому писателю она ни к чему, а бездарныйна ней такого натворит!..

Мишаня убрал машинку на место, случайно отыскав при этом невесть откуда взявшиеся в кладовке поводок с ошейником.

— Бальзак, пошли гулять! — скомандовал Мишаня.

Повернулся к фотографии Лили и пообещал:

— Все еще будет. Вот увидишь.

В кармане завозился мобильный телефон. Звонили из редакции:

— Мишаня, это насчет статьи!

Ах да, статья!

— Совсем забыл. У меня ноутбук сломался, прислать не могу…

— И не надо, — сказал редактор. — Этот рекламодатель у нас сорвался. Ты лучше вот что… Хотим сделать литературную рубрику для самых маленьких. Напиши какой-нибудь поучительный рассказик — про детей, там, про животных… ага?

— Напишу. — Пообещал Мишаня и подмигнул Бальзаку.

Тот звонко тявкнул в ответ.