Журнальный клуб Интелрос » Дружба Народов » №3, 2018
Липатова Елена Владимировна родилась в Арзамасе. Окончила Горьковский институт иностранных языков. Несколько лет работала учителем на Алтае, потом — преподавателем в техническом вузе. Автор десяти книг для детей и подростков. Стихи печатались в детских журналах «Мурзилка», «Весёлые картинки», «Костёр», «Пионер» и др., а так же во взрослых «День и ночь», «Арион», «Урал». Живет в США. В «Дружбе народов» публикуется впервые.
Звуки и отзвуки...
Шорох... шаги...
Эхо зелёного цвета...
Чтобы из звуков рождались стихи,
Нужно родиться поэтом.
Мяч вверх ногами
Летит в листопад,
Спелые яблоки вкусно хрустят,
Месяц крадётся сторонкой...
Чтобы стихи сочинять для ребят,
Нужно родиться ребёнком.
Начало
Первое стихотворение может быть случайностью. Второе — тоже... И даже десятое может оказаться последним.
А если не последним? Если стихи переполняют, и один образ тянет за собой другой?..
У детского поэта Вадима Левина есть стихотворение про поезд:
На стрелке: — СТУК! На стыке: — СТУК!..
Сначала медленно, потом все быстрее-быстрее-быстрее...
— СТО ДЕСЯТЬ ШТУК!
СТО ДВАДЦАТЬ ШТУК!
Сто тридцать штук!
Сто сорок штук!
Сто тысяч штук!
Тук-тук!
Тук-тук, тук-тук!
Тук-тук, тук-тук!
ТУ-ТУ-У-У-У-УУУУ-уууу!..
Вот так же, сначала неуверенно и робко, а потом разгоняясь и захлестывая, появляются первые стихи. Они приходят ниоткуда — из всей прежней, достиховой жизни. (На стрелке: — СТУК!.. Тук-тук, тук-тук!..) Всё быстрее-быстрее-быстрее!..
И вот уже невозможно остановиться, потому что остановка на такой скорости может привести к катастрофе!
Нарисованный человечек
Нарисованный человечек
нарисовал
воздушный шар.
Потом
нарисовал окно,
открыл его
и вылетел
в настоящее
небо.
Арзамас — провинция в квадрате
Наверное, сейчас всё изменилось, но когда в восьмидесятых годах я начала писать стихи, на человека «не из Москвы» смотрели как на пустое место. Провинциалы никого не интересовали вообще! Я очень хорошо запомнила слова тогдашнего лидера Горьковского литературного объединения молодых поэтов — тридцатилетнего поэта-авангардиста с «кудрями чёрными до плеч». «Лена, — сказал он, — пойми одну вещь: ты по сравнению с нами, горьковчанами, — провинция в квадрате. Мы — провинция по сравнению с Москвой, а ты — провинция даже по отношению к нам. Тебе нужно писать не “просто хорошо”, а в десять раз лучше!»
Я это запомнила... И не прощала себе ничего: безжалостно браковала всё, что вызывало малейшее сомнение.
Осенние листья
Листья с дерева падают прямо в лес — в самую чащу.
Наверное, им очень страшно...
* * *
Стихи не сочиняются хором, и одиночество — нормальное состояние пишущего. И всё-таки наступает момент, когда в собственном мире становится тесно. Конечно, сейчас найти единомышленников легко. А вот в доИнтернетовскую(доисторическую!) пору ситуация была иной...
Осень 1986 года
Триклиний
О том, что в Горьком существуют литературные объединения, я узнала случайно. В газете «Ленинская смена» раз в две недели печатали стихи молодых поэтов, и хотя «детских» среди них не было, я все равно радовалась, встречая ставшие знакомыми имена. Но как их всех найти?..
И вот однажды осенью я получила вызов на областной литературный семинар. Письмо было отпечатано на бланке со штампом «Горьковская писательская организация», и одно это привело меня в восторг! А еще я очень надеялась познакомиться с теми, чьи стихи печатались в «Ленинской смене».
Мне повезло! В последний день работы поэтической секции кто-то сказал, что вечером весь местный авангард собирается в «Триклинии». Я не знала, что это такое, но слово звучало так экзотично!.. А была я новичком, стихи на семинар привезла «детские» и потому и чувствовала себя ребёнком в окружении серьезных бородатых взрослых.
— А мне можно с вами? — несмело спросила я поэта по имени Игорь, который вел себя как лидер.
— Постойте... Это вас обсуждали утром? — вспомнил Игорь. — Вас ведь Лена зовут?
Так я попала в «Триклиний», придуманный и созданный в восьмидесятые годы горьковскими молодыми поэтами и художниками.
* * *
Триклиний (лат. triclinium), в древнеримской архитектуре — помещение для трапезы, а также ложа, которые в Древнем Риме в подковообразном порядке устанавливались вокруг обеденного стола.
Большая Советская Энциклопедия
...Деревянный дом с расписанными стенами, длинный низкий стол и лавки вокруг. Полумрак. Над столом на длинном шнуре висит лампа с самодельным абажуром. А вокруг стола, как в древне-римском обществе патрициев, расположились «избранные»!
Стихи читали по кругу. В комнате было душно. Рядом со мной сидели два молодых поэта, которые непрерывно курили на протяжении трех часов. Дым «стоял» над столом и казался плотным, как стена.
Но всё это — и духота, и дым — было частью нового мира, в который я случайно, как мне тогда казалось, попала.
Стихи я не запомнила. Поэты читали их монотонными голосами, а остальные слушали с каменными лицами. А потом началось обсуждение, после которого я бы, наверное, вообще перестала писать! Но в Триклинии привыкли к подобным разборкам, и никто не расстроился сверх меры.
Разошлись после двенадцати. Шел дождь, и было приятно и радостно идти по мокрым тротуарам, в которых отражались фонари. Начиналась новая жизнь!..
* * *
— Ты знаешь, сколько сейчас времени?! — с ужасом спросила тетя Рима, открывая мне дверь. До ее квартиры на улице Белинского я добиралась пешком часа полтора, потому что дежурные автобусы ходили редко. Я посмотрела на часы: половина второго. Ничего себе!
— А почему от тебя куревом пахнет? Где ты была?!
Кажется, тетя Рима всерьез решила, что ее «провинциальная племянница» ударилась в разгул!
...А у меня еще дней пять побаливал желудок — последствие пассивного курения.
Ну, что ж... Искусство требует жертв.
И тут раздался страшный крик!..
...В тот день в почтовом ящике оказалось несколько толстых журналов и поэтический выпуск «Ленинской смены». Я достала газету и сразу напоролась на знакомое название, набранное крупным шрифтом.
Надо же!.. Как у меня...
И первая строчка — как у меня...
И вторая... И...
И ТУТ РАЗДАЛСЯ СТРАШНЫЙ КРИК!!!
Мама с чайником в руке вбежала в комнату, думая, что обвалился потолок!
Потолок был на месте, а я в полном восторге размахивала газетой, как флагом, и испускала дикие вопли.
...Никогда в жизни мне больше не довелось пережить момент такого чистейшего графоманского ликования и счастья! Даже когда я держала в руках свою первую книгу!.. Даже когда рассматривала чудесные иллюстрации в «Мурзилке»!..
...потому что стихи, опубликованные в «Ленинской смене», были моими самыми первыми стихами, написанными всего за месяц. И вот их прочитали, оценили и — ура-ура! — опубликовали в настоящей газете!
Прорастать сквозь асфальт
Всё начинается с обещания чуда! Вдруг — вихрь и выплеск, радостное осознание неограниченных возможностей и море энергии! Стихи пишутся потоком, идеи приходят в голову сами — и в это время могут появиться потрясающие стихи, которые и станут визитной карточкой поэта. И все будут ждать — что же он еще напишет, раз начало было таким мощным...
А это — всё. И нужны ОГРОМНЫЕ усилия, чтобы перерасти себя молодого. Пробовать разные жанры... Искать и не зацикливаться на прежних удачах... Прорастать сквозь асфальт.
Пусть небо апельсинами!..
Пусть небо апельсинами
Волшебно расцветёт,
Все птицы станут СИНИМИ,
И лето круглый год!
Из разноцветных облаков
Прольёт цветочный дождик —
И это всё,
И это всё
Придумает художник!
Смешались краски на холсте —
Зелёный!
Синий!
Красный!
Мы нарисуем целый мир —
Огромный и прекрасный!
Над нами — неба синева,
А вся земля — в ромашках!
И проплывают облака
С фиалками в кармашках.
Из разноцветных облаков
Прольёт цветочный дождик!..
И ЭТО ВСЁ,
И ЭТО ВСЁ
ПРИДУМАЕТ
ХУДОЖНИК!
А вот в наше время!..
Оказывается, время бывает «наше» и «не наше»...
В наше время не было компьютеров и мобильников. Зато были толстые журналы, которые можно было читать темными осенними вечерами — обязательно сидя в кресле и обязательно при свете торшера. А еще вспоминается плед или бабушкина шаль, и почему-то пахнет свежемолотым кофе.
А еще в наше время были письма в толстых и тонких конвертах. В толстых возвращали непринятые рукописи, а вот в тонких могло быть все, что угодно. Разрываешь такой конверт с забавной фигуркой Мурзилки — и надеешься на чудо!
Даже ради этого стоит вспомнить наше время с благодарностью и нежностью.
Осень 1986 года
Королевские рыцари
Осенью 1986 года я получила вызов на свой первый в жизни областной семинар для молодых литераторов. В институте, где я преподавала английский, меня как-то удивительно легко отпустили на три дня — может быть, из-за того, что ректор был в отпуске. Со словами «Летите, голуби!» ответственная за расписание заклеила мои занятия, и я действительно почувствовала, как у меня вырастают крылья!
...С трепетом открыла дверь старинного особняка с вывеской «Горьковская писательская организация» и поднялась на второй этаж. Зал — нет, скорее, очень большая комната с рядами стульев, как в сельском клубе, — был забит до отказа. Я не опоздала, но все места оказались заняты: сидели даже на подоконниках, а кое-кто и на полу, прислонившись к стене. Мне тоже хотелось на подоконник, но сидевшая в первом ряду девушка подвинулась, и я примостилась на краешке стула. Я впервые оказалась в обществе настоящих поэтов — пусть даже и так называемых «молодых» — и мне было интересно все! Правда, я не ожидала, что «настоящих поэтов» окажется так много... В основном мужчины, почти все — серьезные, бородатые, с умными лицами и негромкими голосами. Кажется, все они друг друга знают, и только я одна тут посторонняяя. Да и стихи у меня совсем «детские», как я их буду читать? Я то и дело оборачивалась и рассматривала участников еще и потому, что надеялась встретить одного человека — для меня почти легенду... Ее стихи повторяли наизусть, как пароль. «Когда бы не юность...» — так называлась первая тоненькая книжка Марины Кулаковой. Я храню эту брошюру на книжной полке среди самых моих любимых, самых значимых! Почему-то не взяла её с собой в Америку... Может быть, потому что эти стихи стали частью прошлой, доамериканской жизни, слились со мной, с моей литературной юностью, и не вписываются в ритм «новой» жизни. Нет, стихи ничего не потеряли бы и за океаном, но на книжной полке в Арзамасе они — дома, и когда я летом прилетаю в Россию и открываю эту книжку, я как будто открываю ящик, в котором хранится Время.
...А семинар уже шел полным ходом!
Ну да, все тут между собой знакомы, обращаются друг к другу по именам и аплодируют, услышав строчки знакомых стихов. За некоторых семинаристов пришли «болеть» целые литературные объединения. А Марины Кулаковой, кажется, нет... Я ее никогда не встречала, но все равно узнала бы — интуитивно!
Во время перерыва все отправились в соседний кафетерий. Сдвинули столики, заказали кофе с эклерами. Я все еще чувствовала себя чужаком в этой компании «бородатых гениев», но эклеры меня как-то приободрили.
И тут в комнату вошла высокая тоненькая девушка с длинными светлыми волосами.
— Марина! — позвали сразу несколько человек.
Свободных мест за столиками не было, и Марина остановилась на пороге.
...Они вскочили одновременно — десять, нет, двадцать «бородатых гениев»! — и все, не сговариваясь, предложили ей свои стулья.
«Как королевские рыцари...» — подумала я и почему-то очень обрадовалась тому, что хоть краешком, хоть понарошку прикоснулась к этому странному миру, в котором королевой становится самая талантливая, а «королевские рыцари» повторяют наизусть, как пароль, стихотворную строчку «Когда бы не юность — мы жили бы вечно!..»
Когда бы не юность — мы жили бы вечно.
Смертельную дозу любви и печали
Мы жадно, с восторгом,
Глотаем вначале.
Блаженствуем, плачем, смеёмся,
хмелеем,
Хмелеем... хмелеем... трезвеем...
Но поздно!
И долгие-долгие годы болеем.
Болеем... Потом умираем...
Но только об этом глотке
вспоминаем,
И в памяти вкус воскрешаем забытый —
Медовый и пряный,
И винный, и млечный!..
Когда бы не юность —
Мы жили бы вечно!1
* * *
...Cтихи, которые мне очень нравятся, тем и хороши, что непонятно, на чем они держатся. Им нельзя подражать, потому что в их основе — не прием, не техника, а волшебство.
* * *
...НАШЕ ВРЕМЯ — понятие неопределенное, с размытыми границами и неустановленной протяженностью. Точно знаю, что детство к нему не относится. Потому что детство — это жизнь вне времени!
Нет, конечно, в моем детстве тоже существовали часы и минуты, но как-то... в стороне: они сами по себе, а я — сама по себе.
Наверное, «наше время» начинается с юности, лет с шестнадцати, а заканчивается в тот момент, когда мы говорим: «А вот в наше время!..»
Весна 1987 года
Такое время
…И вдруг в Горьковскую писательскую организацию пришло письмо о том, что в Пицунде будет проходить Всесоюзный семинар молодых литераторов, пишущих для детей и подростков! В то время, в восьмидесятые, творческие мастерские были редкостью, а уж «детские» и совсем не проводились. А тут — месяц общения с единомышленниками!.. Знакомство с настоящими детскими писателями!.. На берегу моря в доме творчества в Пицунде!
Я перепечатала на машинке все свои стихи, склеила из картона самодельный большой конверт, отнесла его на почту — и стала ждать ответа. Месяц пролетел быстро, до встречи в Пицунде оставалось четыре дня, а в почтовом ящике, кроме газет и толстых журналов, ничего не было.
«Наверное, мои стихи просто не заметили... Наверное, ничего в них нет, и я напрасно надеялась...»
В таком подавленном настроении я шла по институтскому коридору с кипой газет на английском языке — и вдруг у расписания увидела маму. У нее было ТАКОЕ лицо, что я сразу все поняла.
— Лена, тебя приглашают на семинар в Пицунде. Вот письмо, — торжественно сказала она.
А дальше... я бросила газеты, зажмурилась, замахала руками и, кажется, даже подпрыгнула! Вокруг толпились студенты, для которых я была вовсе не «молодым детским поэтом», а серьезным преподавателем, но в тот момент я никого не видела. Хотелось летать и кричать «ура!!!».
— А тебя отпустят? — вернула меня на землю мама. — На целый месяц...
...Притихшие студенты сидели в аудитории, а я рыдала в приемной у ректора. Секретарша смотрела на меня с сочувствием и время от времени под разными предлогами заходила в кабинет, отгороженный от приемной двумя дверями.
— Звонит в Москву в головной вуз, — заговорщически сообщила она после третьего захода. — Уже и то хорошо, что сразу не отказал.
Я подумала о том, что «все — там, а я — тут», и зарыдала с новой силой.
— Да ты напрасно-то не плачь, — посоветовала секретарша. — Он все равно на обед ушёл. Вот вернется — тогда и рыдай!
Анатолия Ивановича Менькова в нашем институте боялись все. Даже кандидаты наук нервничали, когда их приглашали в кабинет ректора. А тут я — младший преподаватель второстепенного предмета, проработавшая в институте без года неделю...
Ректорский кабинет с перепугу показался мне огромным, как тронный зал. Пока я, собрав остатки самообладания, шла вдоль длиннющего стола, Анатолий Иванович смотрел на меня с недоумением, как птеродактиль на комара.
«Наверное, он думает, что из-за такой мелюзги столько шума... Даже из обкома комсомола звонили... А отказать сразу нельзя — кто их знает, этих “писателей”!..» Так думала я, сидя на краешке стула. А вот Анатолий Иванович думал совсем о другом.
— Скажите, Елена... ммм... Владимировна, почему это ваши руководители решили проводить свой семинар ...именно в Пицунде и именно в мае?
Так я и знала! Ни за что не отпустит!..
Не дождавшись ответа, Анатолий Иванович раздраженно нажал на кнопку переговорного устройства:
— Сколько у Липатовой осталось непроведенных часов?.. А кто знает?.. Срочно найдите и сосчитайте!
(Мог бы и у меня спросить... Хотя чего спрашивать? Я и сама знаю, что много! До сессии целый месяц, по двадцать пять часов в неделю, это получается...)
— Около ста часов аудиторных плюс консультации и экзамены, — доложили по телефону из бюро расписаний.
— Ну, и кто все это проведет?
Вопрос был чисто риторический. На кафедре иностранных языков работало шесть преподавателей, но все были страшно перегружены, и я понимала, что заменить меня они не смогут.
— Ну, вот что, Елена... Владимировна, — закончил беседу ректор. — Вы можете отправляться на ваш семинар (да-да, талантам надо помогать!), но при одном условии: ни один учебный час не должен пропасть. Вы меня поняли?
После разговора с ректором я сразу пошла домой и уселась за машинку.
— Отпустил? — спросила мама, видя, с каким усердием я стучу по клавишам.
— Угу… Вроде того... Но я все равно уеду!
— То есть как это — уедешь?
— Тут написано, что руководителем семинара будет Берестов!
— Но тебя же уволят!..
— Зато Берестов!..
...А в это время в кабинете иностранных языков преподаватели распределяли между собой лишние часы. Все понимали, что работать будут бесплатно, хотя меня отпустили без зарплаты. Между нами не было особо теплых отношений — просто сослуживцы, просто коллеги!..
Наверное, время было такое...
Наедине с собой
...А я вот за всю жизнь побывала только на трех семинарах «для молодых». Такие литературные развлечения вдохновляют, воодушевляют и наполняют энергией! Жаль, что после тридцати пяти мы все остаемся «за бортом» — в одиночном плавании. Хотя... Наверное, в этом есть своя мудрость, потому что нельзя быть вечным студентом. Вот когда остаешься без учителя, без взрослого с указкой — наедине с собой... Вот тогда и начинается настоящее творчество.
* * *
Неодинаковые всегда одиноки...
Новое стихотворение на старую тему
Вечные темы поэзии для детей — «дождь», «снег», «осень»... Тысячи строк уже написаны про новогоднюю елку и Деда Мороза... Казалось бы, ну что нового можно сказать про тучу, луну или снежную бабу!..
— Есть в детских стихах три запретные темы, — предупредил нас, тогдашних «молодых», руководитель поэтического семинара Валентин Дмитриевич Берестов. — Никогда не пишите про сосульку, снежинку и снежную бабу! Все равно ничего нового вы не откроете.
Так сказал Валентин Берестов — а через минуту опроверг сам себя, прочитав «НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ» Юрия Кушака, главным героем которого была... снежная баба!
Сейчас этот маленький шедевр считается классикой. Я его помню наизусть:
Мы снежную бабу слепили вчера,
И шляпа у бабы была из ведра...
А тогда я услышала его впервые, пришла в восторг и с нахальностью начинающего решила тут же, на берегу моря в доме творчества в Пицунде, еще раз опровергнуть утверждение Валентина Дмитриевича и написать НОВОЕ стихотворение на СТАРУЮ тему.
...Южное майское солнце зайчиками прыгало по комнате, море светилось и пенилось, и хотелось нырнуть в эти волны и плыть, плыть, плыть!.. И совсем не хотелось думать про унылые, наводящие тоску затрепанные рифмы к затрёпанным словам.
А через полтора (!) года стихотворение написалось само — во сне.
Приснившееся стихотворение
В ту осень 1988 года мне часто снились строчки и рифмы, которые во сне казались гениальными. Иногда я их даже записывала на обоях, а утром или не могла ничего разобрать, или с удивлением обнаруживала набор случайных слов.
И только один раз мне приснилось настоящее стихотворение!
Вернее, не стихотвоение, а его «образ» — почему-то в форме схемы...
Уже засыпая, я вдруг чётко «увидела» фигурку нарисованной снежной бабы и обведенные рамкой слова: «СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК». Между рисунком и словами стоял знак равенства!
С закрытыми глазами я почеркала карандашом по обоям — и окончательно заснула.
Утром рисунок не «полинял», как это обычно случалось с приснившимися строчками, и смысл его был мне понятен. Оставалось только «перевести» ночное послание на привычный язык и придумать название:
Жалобы снежной бабы
Ищут, ищут целый век,
Снова лезут в горы —
На Эльбрус и на Казбек...
И не видят,
Что я тоже
СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК!!!
Тик-так
Тик-так...
Тик-так...
Мерно, неторопливо...
Ну-ка, посмотрим, сколько там натикало? Полчаса?
Отлично — у нас ещё очень много времени!
Тик-так, тик-так, тик-так...
Как медленно движутся стрелки!.. Ну, сколько можно ждать?!!
Тик — так-так-так-так-тактактак...
Всё быстрее, быстрее, быстрее...
Три часа!
Десять часов!
Двадцать лет!...
Стойте, куда же вы?.. Я ещё даже не...
Секрет литературного долгожительства
Или популярность, или дальнейшее творчество. Творчество требует постоянного внутреннего обновления, публика от своих любимцев ждёт штампов и перепевов...
М.Кузмин
Наверное, секрет литературного долгожительства — в постоянном изменении. Когда я неожиданно забросила стихи и погрузилась с головой в повесть «Девочки», я почувствовала себя начинающей, не обремененной ни знаниями «как надо», ни уже написанными стихами, на которые невольно оглядываешься. Когда пишешь впервые, радуешься каждой мелочи, даже тому, что получается «как у больших», как настоящее!
...Так радуются дети, когда случайные слова рифмуются и превращаются в стихотворную строчку...
«Послушай! Я придумала стих!!!»
И — полный восторг!!!
* * *
Огонь убегал светляками
Из огненных печек,
По тонкому лунному лучику
Шёл человечек.
Всё выше и выше...
Скользит по лучу, как по нитке.
Циркач или клоун?
В зелёной, как поле, накидке.
Всё выше и выше...
Над крышами смело шагает!
Наверно, ему на земле
ВЫСОТЫ
не хватает!
Он с неба на землю посмотрит —
И сразу вернётся!
Всё тоньше серебряный лучик...
А вдруг оборвётся?
Любовь с первого слуха
В это стихотворение я влюбилась сразу и навсегда. А услышала я его впервые в... 1989 году, осенью, на семинаре детских поэтов при редакции «Костёр». Автора — Алексея Старикова — я помню смутно. Он приехал на семинар как гость, а не как участник — а я была переполнена собственными стихами и не успела со всеми познакомиться по-настоящему. Но ЭТО стихотворение, которое Алексей прочитал на одном из семинаров, повторялось в перерывах между занятиями, а название — «Ну, почему же он такой?» — звучало как пароль!
Позже, когда появился Интернет, я все пыталась найти текст стихотворения, хотя и помнила его наизусть. Но попадались другие стихи Алексея Старикова, тоже замечательные, но — другие...
И вдруг!.. Вдруг «Гугл» выдал то, что я искала! И — надо же! Оказалось, что строчки, которые я запомнила много лет назад, совпадают до запятой с настоящим текстом. Вот это стихотворение — мое любимое!
Ну, почему же он такой?
Медведь в лесу нашёл
транзистор,
потом — рюкзак,
потом — сапог,
потом — на дереве туриста...
И всё понять никак не мог,
идя по следу за туристом:
зачем,
придя на отдых в лес,
турист всё побросали быстро
босой на дерево полез?
И почему он шепчет:
«Мама!»,
прижавшись к дереву щекой,
и всё стремится вверх упрямо?
Ну, почему же он такой?
Лирически-ностальгическое
...Я что-то сейчас заскучала по осени... Брат каждый день по телефону рассказывает про подберезовики-подосиновики, про то, какие желтые в Арзамасе листья...
У нас под Бостоном они тоже желтые, но нет разлитой в воздухе осенней грусти...
Запах осени
Пахнет сыростью
Пахнет плесенью
Запах осени!
Пахнет горечью
...гнилью
гарью
грибами
банями
Пахнет прелыми...
Пахнет пряными...
пожелтевшими
облетевшими
Потерянное стихотворение
(Получудесная история)
У меня на столе рядом с компьютером стоит коробка, на которой фломастером написано: «Если нигде нет — ищи тут!» В коробку сваливаются случайные рецепты, номера телефонов, вырезки из журналов — все то, что не поддается классификации, а потому в любом другом месте было бы безнадежно потеряно. Сколько раз, перевернув весь дом в поисках важного документа, я открывала коробку и находила всё, что нужно.
К Интернету я отношусь примерно так же: если нигде нет — ищи тут!
Стихи, пьесы, поэты, лекарства, фильмы, даты... Не знаю, как пишется слово — в Интернет! Не помню, кто автор песни — в Интернет! За какое-то десятилетие Интернет стал повседневным, как мыло, и бездонным, как космос! Могущество Интернета не вызывает сомнений, и когда мне нужно было разыскать собственное забытое и нигде не опубликованное (я в том была уверена!) стихотворение, я по привычке, вопреки здравому смыслу, набрала в поисковике первые строчки и свою фамилию.
И вдруг Интернет отреагировал! Откуда-то из закромов памяти он извлек потерянное стихотворение — со всеми запятыми и многоточиями, которые когда-то я очень любила!
Чудо оказалось чудом, но только наполовину, потому что полное чудо необъяснимо: оно случается — и всё! А у этой истории объяснение есть.
Когда-то давно, в восьмидесятые годы, жила в городе Горьком девочка Марина, и эта девочка очень любила стихи. Как многие старшеклассницы, она переписывала понравившиеся ей строчки в альбом, а когда выросла и уехала из Горького, увезла альбом в Азербайджан. Стихотворение «Пусть будет все таким, как... будет!» Марина нашла в газете «Ленинская смена». В то время я писала стихи потоком и относила их в редакцию областной «молодежки». Почему-то факт публикации именно этого стихотворения не запомнился... Может быть, потому, что оно казалось мне «взрослым» и случайным?
Вот такая получудесная история.
Детский поэт
Наверное, он сам почти ребёнок,
Раз пишет про мальчишек и девчонок?
Весёлый, непоседливый —
Как дети...
А дети пишут обо всём на свете,
Вот только про детей не пишут дети
В двенадцать лет,
А пишут о любви...
Я детскостью уже переболела.
Пишу о детстве.
Значит —
повзрослела.
Двадцать шесть мышей
Как странно держать в руках свою книжку... Даже в компьютерной верстке все выглядело иначе. Немного удивило огромное количество мышей почти на каждой странице. Вообще-то я к грызунам отношусь без особой любви и стихов про них у меня нет — ни одного! Зато в книжке2 мышей было так много, что я расстроилась.
— Ну почему? Почему вот тут мышь и вот тут... Ой, а вот еще одна!.. — недоумевала я, перелистывая книгу. — Ясно, что Юля их очень любит, но при чем тут я?!!
— Да... Художница явно переборщила, — соглашались со мной знакомые. — И дети, наверное, не поймут, что к чему...
А вот семилетнему Вадику понравились именно мыши!!! Он их долго рассматривал, вертел книжку и с восторгом находил мышей в самых неожиданных местах: под стульями, на люстре и даже в ботинках! Вместе с Вадиком и его младшей сестрой мы пересчитали мышей и обнаружили, что их больше, чем я думала: не восемнадцать, а двадцать шесть!
В тот же вечер, вдохновленная и окрыленная, я написала новое — «мышиное» — стихотворение и посвятила его замечательной детской художнице Юле Сдобновой, которая лучше меня понимает детей и очень любит мышей!
Вкусная песенка о грустном доме
Посвящается Юлии Сдобновой
Построили мыши из сыра дом
С полом и потолком,
Но не было лампы в доме том,
И окон не было в нём.
Всю ночь лил дождь, как из ведра,
На черепицы крыш...
«Без лампы дом — не дом, а нора», —
Сказала старая мышь.
Услышал старой мыши слова
Художник по имени Том,
Он солнце на фантике нарисовал —
И стало светло, как днём.
«Повесим рисунок на потолок,
Гостей на пир позовём», —
Сказал, за ручку взяв молоток,
Художник по имени Том.
Сказали мыши хором: «УРА!
У нас есть лампа теперь.
Без лампы дом — не дом, а нора,
Даже если есть дверь.
У нас есть пол, и есть потолок,
И кнопки — три штуки! — есть,
И гвозди есть, и есть молоток...
Но очень хочется есть».
И съели мыши из сыра дом,
Съели — кусок за куском!
...А солнце к небу прибил молотком
Художник по имени Том.
Телефонная будка
Я увидела ее в переулке рядом с гастрономом. Даже не телефон-автомат, а именно допотопную будку с полкой внутри и телефоном на стене. Провод был цел, трубка тоже... Раньше трубки обрывали, и приходилось бегать от одного автомата к другому в поисках исправного телефона.
А еще автоматы глотали двушки...
И охотно принимали десятикопеечные монетки, такие же маленькие, как двушки...
В будках договаривались о встречах, плакали, молчали и объяснялись в любви. Если влюбленные слишком долго молчали, очередь возмущалась, и по стеклу стучали монетками.
...В этой будке давно никого не было. Как в оставленном доме, в котором забытые вещи только подчеркивают запустение, давнишние надписи на стенах казались царапинами, а не живыми голосами.
Я сняла трубку. Она была холодной... Телефон был мертвым. Я постучала по аппарату — просто так, по старой привычке...
И вдруг раздался гудок. Далекий, едва слышный, как из «двадцать лет назад»... Двушек, конечно, у меня не было — какие сейчас двушки?! Просто накатила ностальгия... Просто на секунду забыла, в каком я веке...
Длинные далекие гудки. (Кому я звоню?! Зачем?! Там же никого нет!..)
Пауза. Кто-то снял трубку... Или это мне послышалось?
— Алло... Алло...
Молчание. Только треск и щелчки. Все тише и глуше... А по стеклу уже нетерпеливо барабанит дождь!..
* * *
Там, где весело и звонко
Дождь стучит по горизонту,
Машет ветер рукавами
И качелями скрипит —
Там у леса на опушке,
В Петушиной деревушке,
Я себе построю домик
Из цветных карандашей.
В этом доме без заборов
В окруженье мухоморов
Я стихами разрисую
Стены, пол и потолок.
Хорошо сидеть у печки,
Из трубы пускать колечки
И весёлые словечки
На дощечке вырезать:
«...Где-то весело и звонко
Дождь стучит по горизонту,
Машет ветер рукавами
И качелями скрипит...
Там печали — не печали,
Всё хорошее — вначале,
А плохого не встречали
Ни в начале, ни в конце».
________________
1 Стихотворение Марины Кулаковой из книги «Когда бы не юность». Я привожу его по памяти, поэтому расположение строк в оригинале может быть иным.
2 Елена Липатова. «Выворот-нашиворот». — М.: «Октопус», 2004.
